Том Смит - Малыш 44 Страница 18

Наконец последними были камеры для допросов. Лев подошел к одной из таких каменных клеток, где держали предателя, и уперся в тяжелую стальную дверь со смотровым глазком. Он постучал, думая о том, что ждет его внутри. Дверь ему открыл юноша, которому на вид едва исполнилось семнадцать. Сама камера была маленькой, прямоугольной формы, с голым бетонным полом и стенами, но освещенная столь ярко, что Лев даже зажмурился. Пять мощных лампочек свисали с потолка. У задней стены стоял диван, казавшийся совершенно неуместным в этой спартанской обстановке. На нем сидел Анатолий Бродский. Запястья и лодыжки у него были связаны веревкой. Молоденький тюремщик с гордостью пояснил:

— Он все время закрывает глаза, все время пытается заснуть. Но я не даю ему сделать этого и бью его по щекам. У него не было ни секунды отдыха, клянусь! А этот диван — самое лучшее, что я придумал. Ему хочется откинуться на спинку и забыться. Он такой мягкий и удобный. Я сам сидел на нем. Но я не даю ему заснуть. Это как отодвигать еду от того, кто умирает с голоду, чтобы он не мог дотянуться до нее.

Лев кивнул, отметив про себя, что молоденький тюремщик явно разочарован тем, что не удостоился за свою изобретательность более горячей благодарности. Офицерик занял место в самом центре комнаты, вооружившись черной дубинкой. Напряженный и искренний, с пылающими щеками, он казался живым воплощением оловянного солдатика.

Бродский сидел на самом краешке дивана, подавшись вперед и полузакрыв глаза. Больше стульев в камере не было, и Лев опустился на диван рядом с ним, сознавая всю абсурдность ситуации. Диван и впрямь оказался очень мягким, и Лев с удовольствием откинулся на спинку, сознавая, какой изощренной пытке подвергается подозреваемый. Но у него совершенно не было времени — Василий мог появиться здесь в любую минуту, а Лев надеялся, что ему удастся склонить Анатолия к сотрудничеству до того, как это случится.

Анатолий поднял голову, и глаза его на мгновение расширились. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы его заторможенный из-за недосыпания мозг опознал сидящего рядом мужчину. Это был тот самый человек, который схватил его. Тот самый человек, который спас ему жизнь. Пытаясь стряхнуть сонную одурь, он проговорил заплетающимся языком:

— Дети? Дети Михаила? Где они сейчас?

— Их поместили в детский дом. Они в безопасности.

Детский дом — это что, такая шутка, часть его наказания? Нет, этот человек явно не был расположен шутить. Он искренне верил в правоту своего дела.

— Вы когда-нибудь бывали в детском доме?

— Нет.

— У девочек было бы больше шансов выжить, если бы вы предоставили их самим себе.

— Теперь о них позаботится государство.

К удивлению Льва, заключенный наклонился к нему и связанными руками потрогал его лоб. Молоденький тюремщик рванулся вперед, уже занося дубинку над головой и готовясь ударить Бродского по коленям. Но Лев знаком велел ему вернуться на свое место, и тот нехотя отступил.

— У вас жар. Вам следует побыть дома. У таких, как вы, есть дом? Где вы спите, едите и делаете все остальное, как обыкновенные нормальные люди?

Этот человек не уставал удивлять Льва. Даже сейчас он оставался врачом. Даже сейчас он проявлял непочтительность и неуважение. Он был храбр и прямолинеен, и Лев не мог не восхищаться им.

Он чуть отодвинулся и вытер влажный лоб рукавом кителя.

— Вы можете избавить себя от неисчислимых страданий, если поговорите со мной. Нет такого человека, который после того, как мы его допрашивали, не пожалел бы о том, что не признался во всем сразу. Чего вы рассчитываете добиться своим молчанием?

— Ничего.

— Значит, вы скажете мне правду?

— Скажу.

— На кого вы работаете?

— На Анну Владиславовну. Ее кошка слепнет. На Дору Андрееву. Ее собака отказывается принимать пищу. На Аркадия Маслова. Его пес сломал переднюю лапу. На Матиаша Ракоши. У него коллекция редких птиц.

— Если вы невиновны, то почему сбежали?

— Я сбежал, потому что вы следили за мной. Другой причины нет.

— Но это же не имеет никакого смысла.

— Согласен с вами, но это правда. Как только за вами начинают следить, арест становится неизбежным. А если вас арестуют, значит, вы виновны. Невиновные люди сюда не попадают.

— С кем из сотрудников американского посольства вы работаете, какие сведения вы им передавали?

Наконец-то Анатолий понял все. Несколько недель назад кто-то из младших клерков посольства США привел к нему на обследование свою собаку. У бедного пса воспалился порез. Для лечения нужны были антибиотики, но, поскольку их у него не было, он просто осторожно промыл и простерилизовал рану, а потом время от времени осматривал собаку. Вскоре после этого он заметил какого-то человека, следящего за его домом. В ту ночь он не спал, мучительно раздумывая над тем, в чем же провинился. На следующее утро, по пути на работу, он обнаружил за собой слежку. Следили за ним и на обратном пути домой. Так продолжалось три дня. После четвертой бессонной ночи он решил бежать. И вот теперь ему объяснили подробности совершенного им преступления. Он вылечил собаку иностранца.

— У меня нет сомнений в том, что в конце концов я скажу все, что вы хотите услышать, но сейчас говорю вам: я, Анатолий Бродский, — всего лишь ветеринарный врач. Вскоре в вашем архиве появится запись о том, что я шпион. У вас будут моя подпись и мое признание. Вы заставите меня назвать какие-нибудь имена. Будут еще аресты, новые подписи и новые признания. Но то, что я скажу вам потом, будет ложью, потому что я — всего лишь ветеринарный врач.

— Вы — не первый виновный человек, который утверждает, что он чист перед законом.

— Вы и впрямь верите в то, что я шпион?

— Уже одного этого разговора достаточно, чтобы я обвинил вас в подрывной деятельности. Вы уже ясно дали понять, что ненавидите эту страну.

— Вы ошибаетесь. Это вы ненавидите эту страну. Вы ненавидите народ этой страны. Иначе почему вы арестовали столь многих людей?

Лев начал терять терпение.

— Вы отдаете себе отчет в том, что будет с вами, если вы откажетесь отвечать на мои вопросы?

— Любой ребенок знает о том, что происходит здесь.

— Но вы по-прежнему отказываетесь сделать признание?

— Я не стану облегчать вам жизнь. Если вы хотите, чтобы я признался в том, что я шпион, вам придется подвергнуть меня пыткам.

— Я надеялся, что этого можно будет избежать.

— Вы думаете, что сумеете сохранить честь и самоуважение, работая здесь? Доставайте свои ножи. Доставайте свой чемоданчик с инструментами. Когда на ваших руках окажется моя кровь, тогда послушаем, сумеете ли вы рассуждать здраво.

— Все, что мне нужно, — это список имен.

— Нет более упрямой вещи, чем факты. Вот почему вы их так ненавидите. Они оскорбляют вас. Вот почему я могу запросто разочаровать вас тем, что скажу: я, Анатолий Бродский, — простой ветеринарный врач. Моя невиновность оскорбляет вас, потому что вы хотите, чтобы я оказался виновен. Вы хотите, чтобы я был виновен, потому что арестовали меня.

Раздался стук в дверь. Лев встал и пробормотал:

— Вам следовало принять мое предложение.

— Возможно, когда-нибудь вы поймете, почему я не сделал этого.

Молоденький надсмотрщик отпер дверь. В камеру вошел Василий. На голове его, в том месте, куда пришелся удар, была стерильная повязка. Лев заподозрил, что с точки зрения медицины практической пользы в ней не было и единственная причина заключалась в том, что она давала Василию возможность завязать разговор и рассказать об инциденте как можно большему количеству людей. Василия сопровождал человечек средних лет в помятом костюме и с редеющими волосами. Увидев Льва и Анатолия вместе, Василий, похоже, встревожился.

— Он признался?

— Нет.

На лице Василия отразилось явное облегчение. Он знаком приказал тюремщику поставить арестованного на ноги, в то время как человечек средних лет в коричневом костюме шагнул вперед и, улыбаясь, протянул Льву руку.

— Доктор Роман Хвостов. Я — психиатр.

— Лев Демидов.

— Весьма рад знакомству.

Они пожали друг другу руки. Хвостов кивнул на арестованного.

— На его счет можете не беспокоиться.

Хвостов повел их в операционную, дверь в которую отпер сам, и жестом предложил им войти внутрь, словно они были детьми, которых он приглашал в комнату для игр. Операционная была маленькой и чистенькой. Посередине стояло кресло с красной кожаной обивкой, привинченное к полу, выложенному белой плиткой. Сбоку торчали несколько рычагов, с помощью которых кресло можно было разложить, превратив его чуть ли не в кровать, а потом вновь поднять спинку в вертикальное положение. На стенах висели застекленные шкафчики, на полках которых стояли бутылки, баночки и коробочки с пилюлями; на каждой из них красовалась белая табличка с черной маркировкой, сделанной аккуратным мелким почерком. Под одним из шкафчиков находился металлический поднос с набором самых разных хирургических инструментов. В воздухе чувствовался резкий запах дезинфицирующего средства. Бродский не сопротивлялся, когда его пристегивали ремнями к креслу. Его запястья, лодыжки и шею обхватили черные кожаные ремни. Лев привязывал ему ноги, пока Василий занимался руками. Когда они закончили, пленник уже не мог пошевелиться, даже если бы и хотел. Лев отступил на шаг. Хвостов тем временем тщательно мыл руки над раковиной.