Эрик Ластбадер - Черное сердце Страница 18

Малис выгибалась, приподнималась, прижималась низом живота к своим пальцам, к постели. Сока не был уверен, но ему показалось, что она то ли тяжело дышит, то ли стонет.

Ягодицы ее двигались все быстрее и быстрее, она встала на колени, и Сока увидел ее пальцы, проникающие в самую сердцевину того, что крылось между ногами. Сока не понимал, что она делает, но осознавал, что это волнует его, волнует по-новому, странно.

Теперь он ясно слышал ее стоны, и от этого сам начал дрожать. Эрекция его стала сильнее, брюки ужасно давили, и он расстегнул ширинку, чтобы стало полегче. Он держал в руке свой вздувшийся член, наслаждаясь его шелковистостью и влажностью.

Малис так широко раздвинула ноги, что он увидел капли влаги на волосах лобка. Пальцы ее приоткрыли таинственные шелковистые складки, яростно гладили то, что было между ними. Ягодицы конвульсивно вздрогнули, и она упала на постель.

Ноги под ним ослабели. Великая влага смочила его руку, и он опустился на пол, все еще не отрывая взгляда от собственного вздрагивающего члена, но посторонние звуки уже начали проникать в его сознание.

Ладонь его была полна горячей, обжигающей жидкости, внутри все дрожало, легкие пересохли, словно он попал в песчаную бурю. Жаркая ночь пульсировала в ритме его испуганного сердца.

За окном сладко запела ночная птица.

В тот день Туэйт ушел из офиса рано и, все коллеги вздохнули с облегчением: настроение у него было отвратительным и он ко всем придирался. Коллеги считали, что он осатанел из-за истории с Холмгреном.

Это было недалеко от истины. Туэйт действительно никак не мог выкинуть из головы это дело.

Он был твердо уверен, что Монсеррат сначала позвонила Ричтеру и только потом в полицию, хотя она утверждала обратное. Именно этим объяснялись непонятные сорок минут. Туэйт чувствовал дурной запашок, но фактов у него не было. И он ужасно хотел прищемить хвост Ричтеру.

Вот почему весь день он ходил мрачный и набрасывался на каждого, кто оказывался рядом. И вот почему он так рано ушел — он собирался еще раз поднажать на Ричтера.

Он припарковался на Шестой авеню в том месте, где парковка запрещена, вывесил на ветровом стекле табличку «Полиция» и бодрым шагом вошел в здание, где находился офис Трейси.

Трейси уже собирался уходить, когда на его этаже раскрылись двери лифта и появился Туэйт. Трейси очень удивился.

— О, Туэйт, — сказал он. — Вы неудачно пришли. Я и так уже опаздываю на встречу. Что вам нужно?

— Для начала — хотя бы пару часиков для разговора с этой Монсеррат, хочу снова выслушать ее историю.

— Так вы не отступились?

— С чего бы? Это моя работа — искать правду.

— Вам, как я понимаю, уже поручена другая работа, и ваш капитан будет проинформирован о том, что вы ее не выполняете. Город кишит преступниками, Туэйт, займитесь ими.

— Отчего вы волнуетесь, а? Если все обстояло так, как рассказала Монсеррат, от нее не убудет, если я порасспрошу еще разок.

— Я только что разговаривал с ней, — сообщил Трейси. — Она слова без слез произнести не может. Откровенно говоря, я не думаю, что сейчас, в этом состоянии, она вообще способна связно говорить. Этого объяснения вам достаточно?

Туэйт нагло смотрел на Трейси:

— Почему мне должно быть достаточно? Это вы говорите, а я хотел бы сам убедиться. В этом деле ее показания — основные.

— О каком деле вы без конца твердите, Туэйт? Губернатор скончался в результате сердечного приступа, но вас почему-то распирает от служебного рвения.

Туэйт сделал шаг вперед:

— На всякий случай, парень, если ты забыл, напомню: губернатор штата Нью-Йорк — фигура первостепенной важности, независимо от того, что он сделал, пусть даже умер. — Туэйт задержал дыхание, чтобы успокоиться, и спросил: — Так как?

— Мойра Монсеррат вне досягаемости. Точка.

— О'кей. Пусть будет по-твоему. Но в «Пост» есть парочка репортеров, которые просто счастливы будут изложить мои подозрения.

— Это самоубийство, Туэйт, и вы это прекрасно знаете. Начальство даст вам такого пинка, что вы до Кливленда лететь будете.

— Только в том случае, если докажут, что источник информации я. А от кого это узнают? От меня? Репортеры имеют право не разглашать источники информации.

— Ну, с меня достаточно, — Трейси думал теперь о Мэри Холмгрен, он должен защитить ее спокойствие и доброе имя Джона во что бы то ни стало. Это его долг. — Я позабочусь о том, чтобы вас вышвырнули из полиции.

— Понимаю, — спокойно ответил Туэйт. — Но, знаете ли, мне теперь на это наплевать. На этот раз я хочу докопаться до истины, и, клянусь Богом, сделаю для этого все.

— И вам все равно, если при этом кто-то пострадает? Кто-то невинный?

— Вот ты и проговорился, парень!

Интуиция подсказывала Трейси, что Туэйт блефует. Он разузнавал о полицейском, ему сказали, что Туэйт очень озабочен карьерой. Что он будет делать, если его вышвырнут из полиции? Пойдет частным охранником за 125 долларов в неделю, рискнет потерей полицейской пенсии? Трейси часто полагался на интуицию, но сейчас ему надо было думать о других. И даже если был всего один шанс из тысячи, что Туэйт выполнит свою угрозу, Трейси следовало не оставить ему и единственного шанса.

— Хорошо, — сказал он. — Я постараюсь что-нибудь для вас сделать. Поверьте, я не шутил, когда говорил о ее эмоциональном состоянии.

— Я не стану ждать, Ричтер.

Трейси почувствовал, как мышцы его напряглись. Он, сам того не желая, заговорил агрессивным тоном:

— И все же вам придется подождать, ясно? От меня вы больше ничего не получите. — Трейси больше не собирался играть в вежливость.

— Не заставляйте меня ждать слишком долго, — прорычал Туэйт, развернулся и исчез за дверями лифта.

На улицах наступил час пик, и воздух посинел от выхлопных газов. Туэйт завел машину и поехал на запад. Он направлялся к Бродвею, над которым уже зажглись огромные неоновые вывески кинотеатров и сверкающие рекламы. Между Восьмой и Девятой авеню стояли старые, начала века, многоквартирные дома с выкрашенным дешевой краской цоколем. Из раскрытых окон доносилась латиноамериканская музыка вперемешку с роком, на тротуаре толпились мускулистые юнцы в рубашках с оторванными по их моде рукавами, они обменивались непристойными шуточками на испанском, обсуждали достоинства проезжавших автомобилей и проходивших мимо женщин.

Проехав в глубь квартала, Туэйт вышел из машины, пересек улицу и вошел в вонючий, замусоренный подъезд.

В длинном узком коридоре пахло капустой и острым соусом «табаско». В свете тусклой лампочки, болтавшейся под самым потолком, Туэйт нашел последнюю дверь с правой стороны. Сквозь хлипкие стенки доносились голоса, но когда он постучал, голоса умолкли. Туэйт глянул на часы — он пришел на полчаса раньше, но это его не беспокоило. Беспокоило другое: результат очередной стычки с Трейси Ричтером. Он весь кипел от злости. Впрочем, злость и напряжение поможет ему разрядить Красавчик Леонард — этот типчик, в силу своих занятий, самый удачный объект!

Дверь приоткрылась. Она была на цепочке, но Туэйт всунул ботинок в проем.

— Открывай, Ленни.

— Эй, ты пришел раньше положенного.

Туэйт запустил руку в карман куртку и вытащил крепкую деревянную дубинку — Он ее выточил сам.

— Видишь, подонок? — он помахивал дубинкой из стороны в сторону. — У этого маятника свой отсчет времени.

— Ладно, ладно, — Красавчик Леонард понизил голос. — Понимаешь, ты застал меня без штанов. У меня тут баба сейчас. Подожди чуток, ладно?

Но Туэйт не слушал. Он обрушил удар тяжелой дубинки на цепочку, и она с треском разорвалась. Туэйт плечом толкнул дверь и ворвался в квартиру.

— Черт! — заорал Красавчик Леонард, падая на спину. Он, оказывается, не врал: рубашки на нем не было, а штаны застегнуты только на пуговицу, и Красавчик Леонард прикрывал рукой ширинку, откуда грозили вывалиться самые интимные его детали. Грудь у него была тощая и безволосая.

— Вставай, Ленни, — скомандовал Туэйт. — Ты выглядишь глупо. — Парень поднялся и застегнул штаны. Туэйт обхватил hукой его шоколадно-смуглую шею. — Слушай сюда, — голос у Туэйта был тихим, но от того не менее грозным. — Ты обязан открывать мне дверь всегда, в любое время, ясно. Красавчик Леонард? — Он помахал дубинкой. — А то я так перекрою твою смазливую харю, что дружкам придется подыскивать тебе другое прозвище. — Он отшвырнул сутенера и потер пальцы: — Давай.

Красавчик Леонард что-то промычал себе под нос и принялся шарить под матрасом стоявшей у стены кровати.

— Очень оригинальный тайник, — прокомментировал увиденное Туэйт.

Красавчик Леонард пересчитывал стодолларовые бумажки. Насчитав пять, он свернул их трубочкой и сунул Туэйту в руку.

— Видишь, как просто, — объявил Туэйт, пряча деньги в карман. Заметив хмурую мину на лице Леонарда, Туэйт весело произнес: — Да ты бы должен прыгать от радости, Ленни. За эту ничтожную сумму я делаю так, чтобы ни тебя, ни твоих девочек не трогали. В результате твои доходы растут, и мои, соответственно, тоже. Чего беспокоиться? Мы все становимся немножечко богаче, — ему вдруг показалось, что деньги жгут карман. Буквально. И он даже сунул туда руку, чтобы проверить. Нащупав деньги, он почему-то разозлился еще больше.