Алексей Яковлев - «Прощание славянки» Страница 18

— Игорек, кто выходил из магазина?

— Недавно вошли два жлоба, — повернулся к нему охранник, готовый на все.

Он видно чувствовал себя виноватым за упущенного Мангуста и только ждал приказа искупить вину.

— Я спрашиваю, кто выходил?

— Никто.

— Никто — это кто?

— Старикан с палочкой,— заскучал охранник.— Никого подозрительного.

Константин посмотрел на меня и цыкнул фиксой.

— Его машина ждала?

Охранник насторожился.

— Пешком ушел. Завернул в Артиллерийский переулок. Догнать?

— Не догонишь. — Константин стукнул по плечу водителя. — Заверни, Боря, в переулок. Сейчас тут шумно будет.

Наш белый лимузин и следом за нами «ауди» завернули в переулок и, проехав бывшие обкомовские гаражи, остановились. Константин почему-то не хотел возвращаться в офис. Опустив окно, курил в него черную сигарету и думал. Я решил ему помочь.

— Когда он успел уйти? Я же все время у двери оценщика сидел!

— Он ушел раньше, — как от давно решенного отмахнулся Константин. — Он ушел, пока мы в кабинете с Гошей трендели… Все рассчитал дедушка… А мы с тобой фуфло и лопухи…

Константин щелчком выбросил окурок в окно и повернулся ко мне; влажно сверкнула золотая коронка.

— Так говоришь: «Был он крепче меда, пьянее, чем вино»? Попробовать бы этот волшебный напиток, а?… — Константин хлопнул меня по колену. — Поехали к тебе?

— У меня ключей нет.

— Ключи у меня. Поехали?

— Зачем?

— Подумать надо. В офисе подумать не дадут. Поехали?

Константин упрашивал меня так, будто я сопротивлялся. Я только плечами пожал, и он обрадовался.

— Боря, летим на Мойку к дому Пушкина!

8

Сюрприз

Мы ждали в машине у моего дома на набережной, пока охранники, уже в цивильном «прикиде», пошли осматривать арку и мою парадную.

— Скоро и у тебя будет шумно, — вздохнул Константин.

— Почему это? — не понял я.

— Шестого июня у твоего соседа праздник, — он кивнул на дом Пушкина.

— Какой праздник?

Константин посмотрел на меня осуждающе.

— Стыдно, советник. Очень стыдно. Рядом живешь и не знаешь! Шестого июня юбилей Александра Сергеевича! Весь мир знает! Из Африки его потомки приехали. Даже из Австралии какой-то дальний родственник. Ученые конференцию открывают. Месье Леон сенсационный доклад приготовил! А ты, русский человек и ближайший сосед великого поэта, ничего не знаешь! Очень стыдно!

Это его сообщение спутало все мои карты.

— Разве профессор не за мебелью приехал?

— Мебель не главное. Главное для него — сенсационный доклад!

— О чем его доклад?

Но Константин ответить не успел. К машине подошли вернувшиеся охранники, и он вышел к ним, скинув белый плащ и прихватив с собой черный дипломат.

— Все чисто, — доложил ему Игорек. — Только что менты уехали.

— Какие менты? Что им надо?

— Соседи вызвали по поводу простреленной двери.

— Откуда такая информация?

— Местный охранник доложил.

— И что?

— Да ничего. Ментяры как приехали, так и уехали. Еще ругались, что зря их потревожили, — Игорек засмеялся. — Подумаешь, дверь прострелена — не человек же. Тупые козлы.

Константин его пристыдил:

— Нехорошо родственников обижать. Сам-то ты кто?

Игорек даже обиделся:

— Какие они родственники? Тупари. Я из мента уже давно в человека превратился!

— Ну да. Ударился о землю головой… и превратился! — Константин наклонился ко мне. — А ты чего не выходишь, Славик? Пошли. А вы — домой. Я позвоню.

Охранники смотрели на меня ревниво, пока я выходил из машины. Видно, уважали своего шефа и не понимали вдруг возникшего его расположения к лоху в сером китайском тренировочном костюме и черной вязаной шапке, которого от души вырубили утром. Честно признаться, я сам этого расположения не понимал. Я боялся Белого Медведя. Ожидал от него любого сюрприза. И не напрасно, как оказалось…

Зайдя в квартиру, я бросился к своим книжным стеллажам. Надо признаться, меня самого поразило, как нагло я сформулировал Критскому свое обвинение Геккерна в убийстве Пушкина. То, что барон — человек темный, я допускал давно. Но его роли в дуэли Пушкина с Дантесом пока старался не касаться. Тема уж больно спекулятивная. Слишком много «сенсаций» в последнее время обрушили на наши головы «незави— симые следопыты». Договорились до того, что Пушкина якобы застрелил нанятый Дантесом наемный киллер, засевший во время дуэли в придорожных кустах.

Анна Андреевна Ахматова требовала запретить щелкоперам писать на «тему семейной трагедии поэта». Хотя, надо признать, сама в конце жизни нарушила свой запрет. До самой смерти работала в Комарове над книгой «Гибель Пушкина».

Честное слово, до этого дня дуэль Пушкина была для меня только частным случаем в моей «Тайной истории России». А сколько в ней было еще более загадочных, более трагических, более вопиющих убийств!… Вяземский, правда, намекал, что дуэль Пушкина как-то отразилась на международном положении России… А чувствовал ли сам Пушкин, в какую историю он попал? Чувствовал ли он, что дело идет вовсе не о «семейной трагедии»?… Именно это я должен был узнать в первую очередь!…

Я зарылся в книги и увлекся. Сколько времени прошло — я не знал. Меня отвлек Константин. Он вошел в комнату с повязанным вокруг живота махровым полотенцем.

— Славик, обедать! Или как там тебя в детстве звали?

Я даже растерялся, глядя на добродушного Белого Медведя.

— Меня звали Ивасик. А что?

— Почему Ивасик? — удивился Константин.

— Не знаю, — соврал я. — Бабушка так меня называла.

— Ивас-сик, — цыкнул фиксой Константин. — Как селедку тихоокеанскую? Я тебя буду звать Славик. Я понятно излагаю?

— Ты меня и так Славиком зовешь.

— Идем перекусим, Славик. Чем Бог послал.

Бог нам послал все, что оставалось в моем запушенном, старом холодильнике. Кусочки ветчины и колбасы, обрезки сыра, жухлую помидорину, луковицу, корку черного хлеба. Все это Константин мелко нарезал, добавил остатки тушенки со дна банки, поджарил и залил яйцами. Получилась аппетитная еда: то ли пицца, то ли селянка. Я похвалил его хозяйственность:

— Жена, наверное, тобой не нарадуется?

— Я холостяк, — отрезал Константин. — Убежденный причем!

Я хотел сказать: «Я тоже», но промолчал.

Он достал из черного дипломата квадратную металлическую фляжку, выгнутую по форме бедра, разлил коньяк по рюмкам, посмотрел на меня загадочно, подняв рюмку.

— Твое здоровье, Славик.

— Твое здоровье, Костя.

— Нет. Пьем только твое здоровье, Славик.

— Почему это мое… только?…

— Потому что ты следующий. Я понятно излагаю?

Он выпил и навалился на еду, не обращая на меня никакого внимания. И я выпил и навалился на еду. Назло ему.

— Ты не понял, что я сказал? — спросил наконец Константин.

— Понял, — ответил я.

Константин положил на стол вилку и выкидной нож, который служил ему, видно, на все случаи жизни.

— Ты что же, храбрый, что ли? Смерти не боишься, что ли? Мне Балагур рассказывал, как ты от киллеров на его катер запрыгнул весь мокрый. Обоссался, что ли, Ивас-сик? А?

И я положил вилку.

— Я ногами в речку попал, когда катер от берега отпихивал.

Мы долго глядели друг на друга. Я не отвел взгляда от его холодных глаз. Он процедил сквозь зубы:

— Только дураки не боятся смерти, Славик. Да еще такой… — он передернул плечами.

— Кто тебе сказал, что я не боюсь?… Я не то чтобы боюсь… Жалко просто…

— И чего же тебе жалко?

— Жалко, что работу закончить не успею…

— Ах, твою «тайную историю», — сверкнула фикса. — Интересная тема. Не ты ее, так она тебя закончит, Славик.

Тут я вспомнил неожиданно, что Пушкин работал перед дуэлью над «Историей Петра». Не закончил… Неужели она его закончила?… Пушкин и умер с Петром почти в один день!

Константин налил мне еще целую рюмку.

— Что задумался, советник? Посоветовал бы что-нибудь.

Я отставил рюмку.

— Хватит. Скоро у меня экскурсия.

Константин придвинул мне рюмку.

— Пей. Экскурсию я отменил.

— Как отменил?

— Позвонил профессору, что у нас с тобой срочные дела.

— Какие дела?

— Пей и не расстраивайся. Натали скучать не дадут. Я предупреждал — губу на нее не раскатывай. О себе лучше подумай, Славик. Ты следующий за оценщиком, — он засмеялся. — Так сказать, живая очередь…

— А ты? — спросил я.— Может, ты следующий, Костя?

Константин поставил рюмку.

— Я тут у тебя на кухне хорошо подумал, Славик. И вот что я решил. Я же самый первый про эту мебель узнал. Чья она, кому принадлежит. Потом узнал оценщик, потом Адик. Оценщик подумал, что и ты про это знаешь. Так? И вот уже Адика нет, оценщика нет, в тебя чуть не попали… А по идее-то, должны были с меня начать… Я понятно излагаю? Если я еще жив, значит, так кому-то надо…

— Кому?

— Покупателю, как ты его назвал… Ему, наверное. А кому же еще?… У кого на руках козыри?