Джулия Берри - Вся правда во мне Страница 19

Я толкнула его локтем.

– Что? – раздраженно спросил он.

Я показала на свой рот. На его рот. На слова на странице. На мое ухо.

– Ты хочешь, чтобы я почитал тебе вслух?

Да, идиот. Почитай мне.

Он пожал плечами и начал читать. Его голос был таким же громким и четким, как у священника. Недаром мистер Джиллис так хвалил его за декламацию. В отличие от пастора Фрая Даррелл произносил слова со страстью, а не с осуждением.

– Возвел я очи мои к горам, откуда придет помощь твоя. Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю. Не давай поколебаться ноге твоей, и да не дремлет хранящий тебя.

На слове «нога» голос Даррелла дрогнул. Я опустила шитье и посмотрела на него. Он сглотнул и сердито и решительно продолжил.

– Вот, не задремлет и не уснет Хранящий Израиля.

Он остановился и посмотрел на меня. Его глаза повлажнели.

– Ты пошла в горы за помощью, Джудит?

Я не могла поверить. Откуда он знает? Как он узнал, что Фантом теперь моя?

Он снова склонился над книгой.

– Господь сохранит тебя, Господь – твой хранитель на правую руку твою. Днем солнце не сожжет тебя, ни луна ночью.

LXI

Потом, когда Даррелл улегся в постель, а мама отмеряла муку для завтрашней выпечки, я села за стол и при свече пролистала несколько страниц, вдыхая отдающий плесенью запах бумаги и водя пальцем по строчкам.

– У… Р… Е…К, у рек.

Такими темпами этот абзац я прочитаю только через неделю. Но что-то взяло меня за душу, когда Даррелл читал про солнце и луну над холмами. Я видела образы, видела цвета и чувствовала желание. Мне очень хотелось увидеть и почувствовать это снова. Даже если мне не удастся рассказать о них голосом, слова все равно будут звучать у меня в голове.

У рек…

Следующее слово было пугающе длинным. В – А – В – И. Вави? У рек Вави? – Л – О – Н – А. Вави и Лона. Вавилона. Память подсказала ответ. Я слышала это слово тысячи раз с церковной кафедры. Не Вави. Вавилон. Город рабства и греха.

У рек Вавилона. Что там произошло?

Мне обязательно нужно будет узнать, но позднее, так как мама повернулась и спросила, что я делаю. Я оставила Библию на столе и ушла в хлев.

LXII

На следующее утро я встала пораньше и, пока мама одевалась, прочла еще один абзац.

– У рек Вавилона, – прочла я с гордостью. – Там. «Т». Я вспомнила, что именно этот звук получался у меня всякий раз, когда я наедине с собой при помощи оставшейся половины языка пробовала произнести «Т».

– Там. М – Ы. Мы. С – Е – Л – И? – дело пошло легче. – И – З – А – П – Л – А – К – А – Л – И.

У рек Вавилона там мы сели и заплакали.

Я заметила, что Даррелл подглядывает за мной сквозь полуопущенные веки.

При звуке маминых шагов я взяла платье и нижнюю рубашку.

LXIII

Сегодня же вечером я снова пошла к Марии. Я шла в город мимо твоего дома, но даже не посмотрела, там ли ты. Мои мысли были заняты другим.

Мария мне обрадовалась. Некоторое время мы сидели и шили.

Потом словно молния ударила.

– Почему ты не разговариваешь, Джудит?

Моя рука с иголкой так и застыла в воздухе.

Я посмотрела на нее. Неужели она на самом деле меня об этом спрашивает?

Она внимательно вглядывалась в мое лицо.

– Ты же можешь, да? Вчера ты сказала «книга». Разве ты не пыталась сказать что-нибудь еще?

Я чувствовала, как мое сердце заколотилось, вспомнила мамино предупреждение, и то, какой стыд я испытывала, когда пыталась наедине с собой что-то промычать.

– Только, пожалуйста, не злись на меня, – сказала она. – Я так много об этом думала. Мы обязательно должны найти способ, чтобы ты заговорила.

Я и думать забыла про шитье. Я тщательно сложила губы, приготовилась и скрипучим голосом смертельно больного произнесла:

– Зачем?

Брови Марии поползли вверх, она схватила мою руку.

– Потому что мне хочется тебя узнать, – сказала она. – И остальным тоже.

У меня выступила испарина. Эта причина еще более веская, чем та, по которой я пыталась говорить с полковником.

– Они…. Шка-а-ли… – я должна была продумывать каждый звук, задействовать все мышцы лица и горла. За четыре года все основательно забылось, – я п-окята.

Мария протянула мне чашку с чаем, и я с облегчением спрятала за ней свой рот.

– Я знаю, что некоторые называют тебя проклятой, – сказала она спокойно. – Докажи им обратное.

LXIV

По дороге домой я тренировала простенькие звуки, которые у меня почти получались. Ма, мо, ме, Май. Ба, бо, бе, бу. Па, по, пу, пи. Губы перед каждым долго вспоминали движения.

Встретив за поворотом глуховатую Гуди Праетт с пустой сумкой, бьющейся при ходьбе о тощие бедра, я почувствовала желание попробовать.

– У тебя обязательно получится когда-нибудь, мисс Джудит, – констатировала она, оглядывая меня своими черными глазками, и постучала согнутым пальцем по подбородку. – Может, даже сейчас.

Я замолчала, стараясь собраться с мыслями. Я, как и любой другой, имела право ходить по этой тропинке. Но она пугала меня, как будто видя насквозь.

– Если тебе что-то понадобится, ты знаешь, как меня найти, – сказала она, – а можешь сделать кое-что похлеще, чем просить помощи у Гуди Праетт.

Не имея возможности что-либо ответить, я поклонилась. Мне не нужна помощь. Она желает мне добра и очень мне нравится. По крайней мере, она меня не боится. Но даже имей такую возможность, я никогда бы не стала делиться секретами со старой сплетницей.

LXV

«У рек Вавилонских мы сели и заплакали, когда вспомнилось нам о Сионе».

Я тоже оплакивала у реки свой дом. Вернее, у ручья. Когда возвращалась домой после двух лет отсутствия.

«На ивах посреди него повесили мы арфы наши».

У меня нет арфы, зато есть воспоминания о Лотти и о счастливом детстве, проведенном на старой иве над рекой.

LXVI

– Теперь, когда Даррелл стал инвалидом, – сказала мне мама, – у нас больше работы, чем мы обе в состоянии сделать. И мне непонятно, почему ты позволяешь себе увиливать от нее, только чтобы посмотреть в книгу, которую ты и читать-то не можешь.

LXVII

– Я тут тренировалась, – сказала мне Мария в следующий раз, когда я к ней пришла. – Только не смейся, я вспоминала, какие звуки можно произнести без помощи… языка. Давай смотреть правде в глаза. Без языка. У тебя совсем нет или только кусочка? Открой рот, я посмотрю.

Никогда раньше я не встречалась с такими людьми. Правда, сейчас я к ней немного привыкла. Я открыла рот и высунула наружу то, что осталось от моего языка. Только потом до меня дошло, что у меня может плохо пахнуть изо рта.

Она придвинулась ко мне, взялась рукой за нижнюю челюсть и повернула так, чтобы свет из окна падал мне в рот. Она разглядывала меня с любопытством как доктор, не испытывая при этом никакого ужаса.

– Значит так, – сказала она, – я считаю, что, по крайней мере, частично речь к тебе вернется. Практикуясь, мы сможем сделать так, чтобы тебя понимали. А это уже кое-что.

Я не знала, что и думать. Я так устала изображать лицом то, что другие передают словами. Для тех, кто хочет читать в моем лице, каждое выражение как крик. Тогда с Авией Праттом моей защитой стало полное отсутствие выражения на лице.

Я медленно и неуклюже выговорила ответ:

– Я никог-а не бу-гу го-оить хо-о-хо.

Ее глаза внимательно вглядывались в мое лицо. Даже она меня не поняла. Потом она кивнула. У нее получилось.

– Кто, интересно, так сказал?

Я ударила кулаком себя в грудь. Я так сказала. Так скажет каждый, кто понимает, какой изящной может и должна быть речь.

– Я считаю, что тебе стоит попробовать. Чем больше ты будешь тренироваться, тем лучше получится, – ее глаза загорелись. – Мы с Леоном вчера ходили к Олдрузу. У них два малыша. Я наблюдала, как младший пытается говорить. Мама поправляла его, так он учится, так у него в конце концов получится. Почему бы и тебе не попробовать?

Я опустила голову. Меня разрывало от желания говорить и быть услышанной, заговорить однажды с тобой. Все это безнадежно. Мой голос будет всегда скрипучим и уродливым. Почему у меня не получится? Да потому, что у малышки Олдруз во рту маленький розовый язычок, а у меня – обрубок.

Мария схватила меня за руки.

– Здесь ты в безопасности, Джудит, – сказала она. – Просто попробуй, пожалуйста. Ладно?

Теперь я понимаю, почему ты не можешь – не мог – ей сопротивляться. Она бы и мертвого уговорила.

Я открыла глаза и посмотрела на нее и кивнула.

Она потерла руки.

– Скажи что-нибудь. Любой звук. Скажи «А»

Я смутилась и сглотнула, чтобы смочить горло.

– А, – это прозвучало так, как будто кто-то судорожно закашлялся.

– Правильно! Скажи еще раз! А.

Я послушалась.

Теперь медленнее:

– А-а-а-а.

Я произнесла медленнее.

– Теперь гораздо лучше. У тебя получился прелестный звук. И не пучь на меня глаза, я не вру. Теперь попробуй «о».

Она заставила меня произнести целую кучу звуков: гласных, произносимых без участия языка, взрывных, с использованием губ, горловых, образующихся в гортани. М-м, Уа, Ф, Ба, Ха, Па, Ва, Г, Л, Н. Губы болели от напряжения, горло стало сухим.