Роберт Блох - Психоз 2 Страница 19

— Но они не могут этого делать! — Клейборн покачал головой. — Ник, мы должны что-то предпринять.

— Конечно. — Доктор Стейнер встал и оттолкнул кресло. — Я иду работать. А вы отдохните несколько дней.

— Не хочу…

— Хотите вы или не хотите, это именно то, что вам сейчас нужно. На этой неделе вашими пациентами займусь я. Вы слишком устали и переигрываете.

— Переигрываю?

— В том, что касается картины. Если вдуматься, какая разница, будут съемки или нет? Мы все равно не сможем их остановить.

— Может быть, и нет, — ответил Клейборн. — Но если мы их не остановим, это сделает Норман.

15

Не надо было ничего говорить Стейнеру.

Клейборну следовало бы догадаться об этом в ту минуту, когда Ник сказал, что он переигрывает. Но тогда он не понял, что за этим стоит, и стал рассказывать о газете в магазине, о том, что Норман, вероятно, видел ее, о том, куда Норман мог направиться и что собирается делать. Следовало бы догадаться, что Стейнер ничего не поймет, но теперь было уже слишком поздно.

Теперь он уже в больнице.

Бог знает, каков диагноз — ему об этом не сказали, да и не скажут. Сестры и санитары, обращаясь к нему, неизменно называли его доктором. Все были очень вежливы, но вместе с тем и очень настойчивы.

Клейборн понимал, зачем была нужна эта твердость. Это необходимая мера, профессиональный навык, которому он и сам привык следовать, нечто такое, что он принимал как часть работы, которую должен делать. А теперь эту работу производили над ним. И он не мог с этим согласиться.

Он не привык быть пациентом, не привык к тому, чтобы ему приказывали, обращались с ним как с ребенком, обследовали, осматривали, изучали, точно какого-то преступника, говорили «встаньте сюда», «сядьте здесь», приносили еду на подносе.

И потом, эти шумы. Слащаво-убаюкивающие звуки приглушенной музыки, прерываемые нашептыванием различных приказаний. И всегдашний гул, который эта музыка не в силах скрыть, гул, от которого его голова начинала вибрировать, а в ушах поднимался звон. Клейборн не мог убежать от этого, даже закрыв глаза; бегство было невозможно.

Потому что его привязали.

Что его по-настоящему доконало, так это сознание того, что он не может пошевелиться. Они ограничили свободу его движений!

Клейборн задрожал. Он подался вперед, выгибая тело под неподатливыми ремнями. Но ремни держали его, они были крепкими, и все вокруг тоже были крепкими, бежать невозможно. А бежать необходимо, необходимо…

Он открыл глаза и опустил взгляд.

И увидел ремень.

Расслабься. Ты в самолете.

Он откинулся назад, поймав себя на том, что улыбается, и почувствовал одновременно облегчение и стыд. Стейнер был прав: он слишком устал, потому и уснул во время полета. И ему привиделся весь этот кошмар.

Ясно, откуда взялись герои этого кошмара. Сестрами и санитарами были стюардессы и стюарды. Прохождение досмотра в аэропорту превратилось в его сне в медицинское обследование. Приказания дожидаться посадки, пристегнуть ремни и оставаться в кресле не требовали дополнительных объяснений, равно как и то, что ему принесли еду на подносе.

Приглушенная музыка и слова пилота транслировались по внутренней связи. Теперь он слышал лишь монотонное гудение двигателей самолета, начавшего длинный планирующий спуск. А вот вибрация была самой настоящей, и он действительно ощущал давление в ушах.

Он и раньше испытывал такое же давление. Но сейчас не время думать об этом. Сейчас время «пожалуйста-оставайтесь-на-своих-местах-до-полной-остановки-самолета», хотя Клейборн заметил, что пассажиры уже достают с верхних полок ручную кладь и начинают толпиться в проходе, движимые состязательным побуждением быть первыми в очереди на выход.

Пора и ему взять свой чемодан и двигаться к выходу, пройдя сквозь строй механических улыбок и заученных прощаний вспотевших стюардесс.

Добро пожаловать в Международный аэропорт Лос-Анджелеса.

На втором этаже зала аэропорта прибывших встречали друзья и родственники. Клейборн поймал себя на том, что всматривается в лица людей, полукругом столпившихся в зале ожидания, а затем неловко улыбнулся. Да кого он тут ищет, черт побери? Ведь не ждет же его здесь Норман, чтобы сказать «привет», — если он вообще где-нибудь его ждет. Может, Стейнер был прав и все это и вправду бессмысленно?

Есть только один способ узнать, так ли это. Клейборн протиснулся сквозь толпу и спустился на эскалаторе на нижний этаж, после чего отправился в бесконечный переход по туннелю, который вел к вестибюлю.

Нельзя было не заметить, что эти движения по-своему символичны; это было своеобразным повторением собственного рождения. Оказавшись в туннеле, каждый начинал проявлять нетерпение, стремясь побыстрее добраться до выхода, чтобы вновь явиться в мир.

Однако роды были более простым явлением по сравнению с тем, через что сейчас предстояло пройти ему. Нужно было еще взять машину напрокат, купить путеводитель по городу, вычислить свой багаж и вовремя подхватить его с конвейера — все это требовало времени и испытывало терпение.

И как давно путешествие превратилось для него из удовольствия в испытание? Может, у него был низкий порог чувствительности, а может, он просто чертовски устал. Но какова бы ни была причина, у него вызывали раздражение регламентация и толкотня возле конвейера с багажом. Дискомфорт не могли смягчить ни успокаивающие звуки голосов из динамиков, ни телевизионная реклама, восхвалявшая удовольствия полета.

Полет, побег… Все, чего он хотел, — это выбраться отсюда. Но даже когда он оказался внутри взятой напрокат машины, пристроил в салоне свой чемодан, изучил карту, оценивающим взором осмотрел приборную доску и тронулся с места, покинуть аэропорт по-прежнему было непросто. Продвигаясь вперед дюйм за дюймом, бампер к бамперу с другими машинами, сверяясь с дорожными указателями, постоянно сбивавшими его с толку, маневрируя с целью перестроиться в другой ряд, Клейборн наконец добрался до бульвара Сенчури и пополз на восток к шоссе Сан-Диего. Там, пресытившись выхлопами, он нашел съезд с трассы на север и двинулся по нему, обойдя слева громыхавший грузовик и накренившийся трейлер. Оказавшись на полосе с рекомендованной высокой скоростью, он, впрочем, не почувствовал себя лучше, но теперь он, по крайней мере, ехал в правильном направлении.

Во всяком случае, он на это надеялся.

Двигаясь ровно, на одной скорости, не будучи зажат в плотном потоке машин, Клейборн немного расслабился. Теперь он был достаточно спокоен для того, чтобы трезво оценить ситуацию.

Стоило ли придираться к Стейнеру? На деле Ник оказал ему необычайную поддержку. Поняв, что Клейборн решился, он отбросил свой скептицизм и целиком стал на его сторону. Да, он не выказал явного и безоговорочного одобрения его затеи, но он помог Клейборну зарезервировать билеты, велел Отису отвезти его в аэропорт, обещал держать связь и при первой же возможности сообщить ему результаты вскрытия или любые другие новости.

Но главное, Стейнер прекратил этот никчемный анализ мотивов, наверное, потому, что знал — Клейборн будет работать и на него.

И он уже приступил к этой работе.

Кошмар в полете… он с легкостью разложил этот сон на составляющие, но не это было важно. Важно другое — то, что за этим стояло.

Сон о том, будто его свободу ограничили, — это был сон о наказании. Никто не наказал его за то, что он позволил Норману сбежать, и таким образом он наказывал сам себя.

Предпринятое им путешествие было еще одним выражением чувства вины. Он отправился в полет, полет, который стал для него своего рода бегством. Но от ответственности убежать невозможно.

И здесь начиналось его расхождение со Стейнером. Он действительно был ответствен. Если Норман добрался сюда, то Клейборн должен найти его, и найти быстро. Может, у него и нет веских доказательств своего предположения, но и у Стейнера с Энгстромом нет доказательств обратного. Во всяком случае, пока. А раз доказательств нет, он должен действовать, полагаясь на свою интуицию, убеждения, профессиональный опыт.

Но, помимо профессионального опыта, существовало и кое-что еще. Норман был не просто одним из его пациентов. Когда видишь кого-то каждый день на протяжении многих лет, завоевываешь доверие этого человека, узнаешь о самых потаенных его желаниях, даешь ему советы и направляешь в трудную минуту, такие отношения можно назвать только одним словом. Норман — его друг.

Друг в беде. К черту профессиональную реакцию. Он был здесь, потому что Норман нуждался в помощи.

Клейборн свернул вправо и двинулся на восток по шоссе Вентура. Сверяясь с дорожными указателями, он покинул шоссе на пересечении с бульваром Лорел-каньон, проехал около полумили к югу и свернул налево, на бульвар Вентура.