Томас Харрис - Черное воскресенье Страница 19

Меня освободили. Первую неделю Маргарет навещала меня каждый день. На этой приезжала три раза. В другие дни ей надо было одалживать машину кому-то, с кем она договорилась о совместном пользовании. Маргарет хорошо выглядит, но она не совсем такая, какой я вспоминал ее там, в лагере. Она всегда кажется вполне удовлетворенной. Два раза привозила девочек. Сегодня тоже. Они просто сидели и смотрели на меня. Или оглядывали палату. Я прячу руку под простыней. Им нечем занять себя в госпитале. Могут, правда, пойти в рекреационный зал и выпить кока-колы. Не забыть попросить, чтобы мне разменяли деньги. Маргарет не сообразила дать девочкам какую-нибудь мелочь. Наверное, я кажусь им странным. Маргарет очень добра и терпелива, и девочки ее слушаются. Мне сегодня ночью опять снился Хорек и я был не очень внимателен, разговаривая с ними. Маргарет старается поддерживать разговор.

Госпиталь Святого Альбана, 12 марта

Врачи говорят, у меня особый вид малярии с нерегулярным циклом. Поэтому лихорадка может начаться в любой момент. Мне дают хлорохин, но он не сразу оказывает действие. Сегодня был приступ прямо при Маргарет. Она теперь коротко стрижется. Из-за этого она не очень на себя похожа, но от нее по-прежнему хорошо пахнет. Когда начался приступ, она обняла меня и держала, пока меня трясло. Она теплая и приятная. Только она лицо отвернула, когда меня держала. Вдруг от меня плохо пахнет? Может, это из-за десен? Очень боюсь, что Маргарет про меня узнает. Господи, хоть бы она не видела этот фильм.

Хорошие новости: врачи считают мою руку поврежденной только на десять процентов. Это не повлияет на право летать. Рано или поздно Маргарет и девочки все равно ее увидят.

Госпиталь Святого Альбана, 20 марта

Джергенс тоже здесь — в другом конце коридора. Рассчитывает вернуться в школу, преподавать зоологию, но он в плохой форме. Мы просидели в одной камере, как мне кажется, ровно два года. А он говорит — семьсот сорок пять дней. Ему тоже снятся сны. И Хорек. Приходится оставлять дверь палаты открытой. Эта одиночка под конец совсем его доконала. Ему никто не верил, что он не нарочно кричит в камере по ночам и не может остановиться. Хорек орал на него и вызывал генерала Смегму. По-настоящему Смегму звали — Леброн Нгу, капитан, а не генерал, — не забыть бы его имя. Полуфранцуз-полувьетнамец. В тот раз Джергенса прижали к стене и били по лицу. Вот что Джергенс сказал им: «Некоторые виды растений и животных несут в себе летальные гены, которые, если они гомозиготны, прекращают развитие особи, и особь погибает. Яркий пример тому — желтые домовые мыши mus musculus. Они никогда не дают генетически чистого потомства, — тебе, Смегма, это должно быть особенно интересно. (Тут они попытались выволочь его из камеры.) Если желтая мышь спаривается с нежелтой, половина потомства будет желтой, а половина — нет. (Тут Джергенс ухватился за оконную решетку, а Хорек вышел наружу и стал бить его сапогом по пальцам.) Такой процент обычно ожидается от спаривания гетерозиготной особи, желтой, с рецессивно гомозиготной нежелтой, например, с агути, небольшим прожорливым тонконогим грызуном, похожим на кролика, но с короткими ушами. Если же спариваются две желтые особи, то в их потомстве окажутся в среднем два желтых на одного нежелтого мышонка, хотя в принципе следовало бы ожидать одного чисто желтого на каждых два гетерозиготно желтых и одного нежелтого. (Теперь руки у Джергенса были разбиты в кровь; Смегма и Хорек тащили его по коридору, а он все кричал.) НО: гомозиготная желтая погибает на стадии эмбриона. Это ты, Смегма. Паразит на коротеньких кривых ножках, генетически обреченный на вымирание, точно как желтая мышь».

За это Джергенс получил шесть месяцев одиночки и потерял все зубы на урезанном пайке. Он выцарапал текст этой «лекции» о желтых мышах на планках нар, и я читал и перечитывал его потом, когда Джергенса забрали из камеры.

Больше не собираюсь думать об этом. Нет, собираюсь. Могу повторять это про себя в некоторых других случаях. Надо поднять матрас и посмотреть: может, кто-то в госпитале тоже выцарапал что-нибудь на планках кровати.

Госпиталь Святого Альбана, 1 апреля

Через четыре дня — домой. Сказал Маргарет. Она поменяется с напарниками по машине днями, чтобы приехать за мной. Надо мне быть поспокойнее, держать себя в руках, я ведь теперь окреп. Сегодня я просто взорвался, когда Маргарет сказала, что договорилась поменять машину. Она сказала, что заказала этот универсал еще в декабре, так что — что уж теперь. Могла бы и подождать, я заключил бы сделку повыгоднее. А она говорит, агент по продаже достал эту машину специально для нее. И выглядела она при этом — практичнее некуда.

Если бы у меня здесь был транспортир, нивелир, навигационные таблицы и шпагат, я смог бы определять дату совершенно точно и без календаря. Солнце светит мне прямо в окно целый час в день. Тень перекладин деревянной оконной рамы образует на стене крест. Я точно знаю время, знаю долготу и широту, на которых находится госпиталь. Это, плюс угол склонения солнца, дало бы мне точную дату. Я могу отмерить ее на стене.

Возвращение Ландера оказалось для Маргарет нелегким испытанием. В его отсутствие она начала строить свою жизнь совершенно иначе, с совершенно иными людьми, и теперь ей пришлось на время отказаться от всего этого, чтобы взять Майкла домой. Вполне возможно, что она ушла бы от него еще в 1968 году, если бы он вернулся домой после своего последнего вылета во Вьетнам, но подать на развод, пока он был в плену, она не могла. Она хотела быть справедливой и честной, и мысль о том, чтобы бросить его, когда он так болен, была ей тягостна.

Первый месяц оказался совершенно невыносимым. Ландер был страшно нервозен, и таблетки не всегда помогали. Он не терпел запертых дверей даже по ночам и бродил по дому после полуночи, проверяя, все ли они открыты. Он по двадцать раз на дню подходил к холодильнику, чтобы убедиться, что он набит едой. Дети были с ним милы, но разговаривали о людях, которых он не знал, и он не мог принять участия в беседе.

Майкл быстро набирался сил и стал поговаривать о том, чтобы вернуться в строй. Запись, сделанная в истории его болезни в госпитале ВМФ свидетельствует, что он за два месяца поправился на десять килограммов.

Запись в протоколе Военно-юридического управления ВМФ свидетельствует, что Ландер двадцать четвертого мая был вызван на закрытое слушание его дела по обвинению в сотрудничестве с врагом. Иск вчинен полковником Ральфом Де Джонгом.

В расшифровке магнитозаписи слушаний говорится, что Экспонат номер 7, пропагандистский северовьетнамский фильм (часть пленки), был продемонстрирован участникам и что немедленно после просмотра заседание было прервано на пятнадцать минут по просьбе подзащитного. Затем заслушивались показания истца и подзащитного.

В расшифровке магнитозаписи отмечено, что в двух случаях обвиняемый употребил слово «мама», обращаясь к комиссии, проводившей слушания. Значительно позже, когда эта расшифровка попала в руки другой высокой и тщательно подобранной комиссии, эту запись сочли просто результатом типографской ошибки.

Поскольку послужной список обвиняемого до захвата в плен был более чем безупречным, а также принимая во внимание награду за попытку спасти экипаж сбитого самолета, каковая и привела к пленению, офицеры — члены комиссии — были склонны проявить снисходительность.

Заявление, подписанное полковником Де Джонгом, приложено к расшифровке. В нем говорится, что в связи с ясно выраженным стремлением министерства обороны избежать приносящего лишь вред обнародования сведений о недостойном поведении военнопленных он готов отозвать свой иск «ради блага ВМФ», если Ландер подаст в отставку.

Альтернативой отставке был бы военный трибунал. Ландер подумал, что второго просмотра фильма он не выдержит.

Копия его заявления с просьбой об отставке приложена к делу. Когда Ландер покидал зал заседаний, все внутри у него словно закоченело. Ему казалось, какой-то важный орган его тела отсечен напрочь. Придется рассказать Маргарет. И хотя она никогда не упоминала о фильме, она все равно узнает, почему он подал в отставку. Он бесцельно бродил по улицам Вашингтона, совершенно один. Весеннее солнце заливало город и одинокую фигуру человека в блестящей форме, которую он уже никогда больше не сможет надеть.

В голове без конца прокручивался и прокручивался проклятый фильм. Каждая деталь запомнилась предельно четко. Только вот вместо лагерной робы ему виделись короткие, до колен, штанишки. Он опустился на скамью у Эллипса. До Арлингтонского моста было рукой подать. А там — река. Интересно, служащий похоронного бюро сложит ему руки на груди? Интересно, можно ли оставить записку с просьбой, чтобы здоровую руку положили сверху? А записка — она ведь может размокнуть в кармане. Ландер сидел, уставившись на монумент Вашингтона, совсем его не видя. Впрочем, нет, он видел его, но зрением самоубийцы, словно сквозь темный туннель. Монумент виделся ему в ярком круге света, точно вертикаль в сетке оптического прицела. И тут в поле зрения появился посторонний предмет, плавно двигавшийся позади сетки и выше вертикали.