Робин Кук - Мозг Страница 19

Времени всегда не хватало.

Доктор Уэйн Томас занял единственное удобное кресло, старое кожаное страшилище с внутренностями, вываливающимися из лопнувшего шва, как из раскрытой раны.

— Я думаю, что Линн Энн Лукас больна, — произнес он убежденно.

Вокруг него, опершись на стол или сидя на деревянных стульях, расположились доктора: Хаггенс, стажер Терапии Кароло Лангоун, стажер Гинекологии Дэвид Харпер и стажер Офтальмологии Син Фарнсворт. В стороне от них еще два доктора изучали за столом электрокардиограмму.

По-моему, ты — сексуальный маньяк, — парировал доктор Лоури с циничной усмешкой. — Это самая симпатичная цыпочка за весь день, и ты просто ищешь повод, чтобы ею заняться.

Засмеялись все, кроме доктора Томаса. Он не двигался, а только обратил взгляд на доктора Лангоуна.

— Ральф говорит дело, — признал Лангоун. — Ее не лихорадит, показатели жизненных функций нормальны, в норме кровоснабжение, моча и цереброспинальная жидкость.

— И снимок черепа нормальный, — добавил доктор Лоури.

— Так, — произнес доктор Харпер, вставая. — Что бы это ни было, это не гинекология. У нее была пара атипичных мазков, но за этим следит клиника. Предоставляю вам решать эту проблему без меня. По правде говоря, она истерична.

— Согласен, — присоединился доктор Фарнсворт. — Она жалуется на трудности со зрением, но результаты офтальмологического обследования нормальны, и в таблице она легко читает самые мелкие цифры.

— А что с полем зрения? — спросил доктор Томас.

Фарнсворт поднялся, собираясь уходить. — По моему, в норме.

Завтра можно проверить поле Голдманна, но в экстренном порядке мы этого не делаем.

— А сетчатки?

— В норме. Спасибо за приглашение. Было очень приятно. Взяв чемоданчик с инструментами, офтальмолог вышел.

— Приятно! Чушь! — фыркнул доктор Лоури. — Если еще какой-нибудь идиотский глазной стажер скажет мне, что они не проверяют поле Голдманна ночью, я его выкину за дверь.

— Заткнись, Ральф, — остановил его доктор Томас. — Ты начинаешь выступать, как хирург.

— Доктор Лангоун встал и потянулся. — Мне тоже пора. Скажи, Томас, почему ты считаешь, что девушка больна — просто из-за ее пониженной чувствительности? Я хочу сказать, что это довольно субъективно.

— Я это чувствую нутром. Она напугана, но, я уверен, не истерична. Потом, ее сенсорные отклонения хорошо воспроизводимы. Она не симулирует. В ее мозге происходит что-то непонятное.

Доктор Лоури рассмеялся. — Единственное, что здесь непонятно, это — как бы ты вел себя, повстречайся она тебе в более неформальной обстановке. Да будь она уродиной, ты велел бы прийти в клинику с утра.

Все в комнате рассмеялись. Доктор Томас отмахнулся от них, поднимаясь из кресла. — Клоуны, от вас никакого проку. Сам справлюсь.

— Не забудь взять ее телефон, — крикнул Лоури вслед. Доктор Хаггенс засмеялся, он уже успел подумать, что неплохо бы это сделать.

Возвратясь в Неотложную, Томас осмотрелся. С семи до девяти бывало относительное затишье, как будто на время еды люди переставали испытывать страдания, боль, нездоровье. К десяти начнут прибывать пьяные, жертвы автомобильных аварий и пострадавшие от воров и психов, а к одиннадцати — жертвы страсти. Значит, есть еще немного времени подумать о Линн Энн Лукас. Что-то в этом деле его беспокоило; ему казалось, что он упускает какую-то важную деталь.

Остановившись у регистрационного стола, он спросил у одной из регистраторов, пришла ли из главной регистратуры карта Линн Энн Лукас.

Регистратор проверила и ответила отрицательно, но потом заверила его, что карта будет. Доктор Томас рассеянно кивнул, размышляя, не принимала ли Линн Энн каких-нибудь экзотических лекарств. Свернув в главный коридор, он направился обратно в приемную, где ждала девушка.

Дениз не имела представления, что это за «потрясающая мысль».

Филипс просил ее вновь прийти в кабинет около девяти вечера. Было уже четверть десятого, когда она смогла оторваться от чтения травматических снимков в Неотложной. Поднявшись по лестнице, она прошла на этаж Радиологии. После толкотни и хаоса этого дня, коридор здесь казался принадлежащим иному миру. В самом конце уборщик полировал виниловый пол.

Дверь в кабинет Филипса была распахнута; слышен был его монотонно диктующий голос. Войдя, она увидела, что он заканчивает церебральные ангиограммы за этот день. На экране перед ним был спроецирован ряд ангиограмм. На каждом снимке черепа тысячи кровеносных сосудов виднелись белыми нитями и вместе напоминали перевернутую корневую систему дерева.

Продолжая говорить, он пальцем показывал Дениз патологию. Она смотрела и кивала, хотя непонятно было, как он мог знать все названия, нормальные размеры и положение каждого сосуда.

— Заключение:

— диктовал Филипс, — Церебральная ангиография показывает наличие обширного артериовенозного порока в правом базальном ядре этого девятнадцатилетнего пациента. Точка. Этот циркуляторный порок снабжается правой средней церебральной артерией и правой задней церебральной артерией. Точка. Конец диктовки. Просьба послать копию этого сообщения докторам Маннергейму, Принсу и Клаузону. Спасибо.

Диктофон со щелчком остановился, и Мартин повернулся на стуле. Он хитро улыбался и потирал руки, как шекспировский мошенник.

— В самое время, — сказал он.

— Какая муха тебя укусила? — спросила она, притворяясь испуганной.

— Идем, позвал Филипс, увлекая ее наружу. Там к стене была придвинута каталка с сосудами для внутривенного вливания, бельем и подушкой. Улыбаясь в ответ на ее удивленный вид, Мартин повез каталку по коридору. Дениз догнала его у лифта для пациентов.

— Я подала тебе эту потрясающую мысль? — поинтересовалась она, помогая втолкнуть каталку в лифт.

— Совершенно верно. — Филипс нажал кнопку подвального этажа и двери закрылись.

Они очутились в недрах госпиталя. Путаница труб, подобно кровеносным сосудам, тянулась в обоих направлениях, изгибаясь и скручиваясь, как в агонии. Все было окрашено серой или черной краской, исключающей всякое понятие о цвете. Скудный свет от защищенных металлической сеткой флуоресцентных ламп на большом расстоянии друг от друга, создавал контрастные пятна белого сияния, разделенные длинными участками плотной тени. Напротив лифта была табличка: «Морг: Следовать по красной линии».

Линия тянулась по середине коридора, как кровавый след. Она проходила по сложному маршруту через темные переходы, резко изгибаясь в местах разветвления. Затем она пошла под уклон, и каталка почти вырывалась из рук Мартина.

— Ради всего святого, что мы здесь делаем? — взмолилась Дениз, и голос ее вместе со звуком шагов эхом пронесся по безжизненному пространству.

— Увидишь. Улыбка сошла с лица Филипса, голос звучал напряженно.

Его прежняя игривость уступила место нервному сомнению по поводу разумности того, что он делал.

Внезапно коридор привел в громадную подземную пещеру. Освещение здесь было столь же тусклым, как и в коридоре, и потолок на высоте двух этажей терялся в темноте. В левой стене была видна закрытая дверь печи для сжигания отходов, оттуда слышалось жадное шипение пламени.

Впереди находились двойные двери, ведущие в морг. Перед ними красная линия на полу резко оборвалась. Филипс оставил каталку и подошел ко входу. Толкнув правую створку, он заглянул внутрь. — Нам повезло, — констатировал он, возвратившись к каталке. — Мы здесь одни.

Дениз нерешительно следовала за ним.

Морг был большим запущенным помещением, которому позволили прийти в такой упадок, что оно напоминало откопанные портики Помпей. С потолка на проводах свисало множество светильников, но только в некоторых из них были лампы. Грязный каменный пол, стены, выложенные растрескавшейся и выщербленной керамической плиткой. В углублении в центре помещения старинный мраморный стол для вскрытия. Последний раз он использовался еще в двадцатые годы; в этих развалинах он напоминал древний языческий алтарь.

Сейчас вскрытие проводят в отделении Патологии на пятом этаже в современной обстановке из нержавеющей стали.

Массивная деревянная дверь, видом своим выделявшаяся среди всех других, похожа была на двери холодильника в мясном магазине. В дальней стене виднелся вход в абсолютно темный поднимающийся вверх коридор, ведущий к выходу на задворки госпитального комплекса. Кругом гробовая тишина.

Только редкое падение капель и приглушенные звуки их собственных шагов.

Мартин остановил каталку и подвесил сосуд для внутривенного вливания.

— Держи, — произнес он, подав ей угол одной из свежих простыней и показывая, что нужно покрыть поверхность каталки.

Затем Мартин подошел к большой деревянной двери, вынул из задвижки шпильку и с большим усилием открыл дверь. Оттуда, стелясь по каменному полу, поплыл ледяной туман.