Эллис Питерс - Монаший капюшон Страница 19

– Та куропатка? – хмуро переспросил Петр, когда Кадфаэль попросил его рассказать о событиях минувшего дня. – Птица как птица, не хуже других, не очень крупная, но упитанная. Будь уверен, если бы мне привелось готовить ее для аббата, я бы создал шедевр. А приор, подумай только, является сюда и велит отрезать порцию, потому что ему, видишь ли, взбрело в голову оказать любезность гостю из дома у мельничного пруда. Ну, я так и сделал, и не сомневайся, это была лучшая порция. – Я отослал ее в одном из судков аббата, хотя Роберт и велел послать угощение в своем судке. Прикасался ли здесь к птице кто-нибудь еще? Уверяю тебя, Кадфаэль, эти два шалопая, что помогают мне на кухне, исполняют все, как я велю, потому-то у меня все и идет как по маслу. Роберт? Ну да, он пришел сюда, чтобы распорядиться о птице, – все вертелся и принюхивался к моему горшку. Тогда птица целиком тушилась в одном горшке, я отрезал кусок для мастера Бонела уже после того, как приор ушел. Нет, нет, будь уверен, пока это блюдо находилось здесь, никто, кроме меня, к нему не прикасался. А ближе к обеденному часу зашел этот слуга – как бишь его, Эльфрик, что ли, со своим подносом.

– И как тебе этот парень, Эльфрик? – поинтересовался Кадфаэль. – Ты ведь его каждый день видишь.

– Неприветливый какой-то, все молчком да молчком, но зато всегда является вовремя, старательный и аккуратный.

То же и Ричильдис о нем говорила, припомнил Кадфаэль: услужлив сверх меры, а все от желания позлить хозяина.

– Я, кстати, видел, и как он шел по двору. Все судки были закрыты крышками, руки у него были заняты подносом, и он нигде не останавливался до самых ворот.

"Так-то оно так, – подумал Кадфаэль, – но, как выйдешь за ворота, в стене есть ниша, а в нише – лавка. Что стоит поставить на нее поднос на минутку, будто что-то поправить надо. А Эльфрик был у меня в сарае, про снадобье знал и был вдвойне обозлен на своего хозяина. И трудно понять, что на уме у человека, если из него слова не вытянешь".

– Стало быть, здесь к птице точно ничего не добавили?

– Ничего, кроме доброго вина и пряностей, – мрачно отозвался Петр. – Послушай, если бы отравленной оказалась доля приора, у тебя, может, и были бы основания на меня коситься. Но кабы я задумал приготовить тушеную куропатку с монашьим капюшоном, то уж всяко постарался, чтобы она попала на стол кому надо.

Наверное, размышлял Кадфаэль, направляясь к мессе, не стоит принимать всерьез угрозы брата Петра – он только языком молоть горазд. Однако, может, здесь и есть над чем поразмыслить. До сих пор Кадфаэлю и в голову не приходило, что могла произойти ошибка, и Бонелу досталось то, что предназначалось Роберту. Брат Петр сам подсказал ему эту мысль, и тут же попытался выставить ее нелепой. Пожалуй, слишком поспешно. Братья, принесшие обет возлюбить ближнего своего, тоже, бывает, поддаются смертельной ненависти, случалось такое раньше, будет и впредь. Брат Петр сам навел на себя подозрение, хотя добивался противоположного эффекта. Он, правда, не больно-то похож, на убийцу, но все же и его нельзя сбрасывать со счета.

Чем ближе дело шло к Рождеству, тем больше мирян собиралось к мессе в монастырской церкви. Весь год они не слишком ревностно посещали службы – вот и рассчитывали под праздник задобрить Господа. В это утро церковь тоже была битком набита горожанами, и Кадфаэль ничуть не удивился, увидев пышные соломенные волосы Олдит, увенчанные белым чепцом. Он заметил, что по окончании службы девушка не вышла, как остальные прихожане, через западную дверь, а прошла сквозь южную, выходившую на монастырский двор. Закутавшись в плащ, она присела на каменную скамью у стены трапезной.

Кадфаэль подошел к ней, поздоровался и справился о самочувствии хозяйки. Девушка повернула к нему нежное личико, и монаха поразили ее глубокие, темные глаза, таившие немалую внутреннюю силу. Она не так проста, как и Эльфрик, подумал он, и нелегко будет выведать у нее то, о чем она захочет умолчать.

– Хозяйка, слава Богу, здорова, – задумчиво промолвила Олдит, – но, конечно, терзается из-за Эдвина. Но о том, чтобы его поймали, пока ничего не слышно, а то мы бы знали. Только этим она и утешается. Бедная госпожа, она так нуждается в утешении.

Кадфаэль мог бы передать через Олдит весточку, способную хоть немного утешить ее хозяйку, но решил этого не делать. Недаром Ричильдис предпочла говорить с ним наедине. В столь тяжелых обстоятельствах, когда заподозрить можно любого из домочадцев, стоит ли доверять служанке, хотя бы и родственнице? По правде говоря, должен ли он безоглядно верить и самой Ричильдис? Мать на все может решиться ради любимого чада. А Гервас Бонел дал ей обещание и нарушил его.

– Если ты не против, дитя, я посижу тут с тобой немного. Ты, я вижу, домой не торопишься?

– Так ведь скоро Эльфрик придет за обедом, – пояснила девушка, – вот я и подумала: дождусь его да помогу отнести в дом эль и вино. – С минутку она сидела молча, а потом добавила: – Нелегко ему приходить сюда как ни в чем не бывало, после всего, что на нас свалилось. Люди-то небось смотрят, перешептываются, догадки строят. Разве не так?

– Тут уж ничего не поделаешь, – отозвался Кадфаэль, – придется потерпеть, покуда вся правда не выйдет наружу. Хотя сержант, тот уверен, что ему уже все известно. Ты как, с ним согласна?

– Вот уж нет! – Губки Олдит тронула легкая презрительная улыбка. – Эдвин, конечно, неслух, шалопай и своевольник, но парень открытый: радость ли у него, горе ли – все на лице написано. Не мог он подлить хозяину яду, не верю я в это. Но что толку говорить, чему я верю, а чему нет, если и меня подозревать можно. Ты сам знаешь. Когда Эльфрик принес на кухню поднос и рассказал о подарке приора, ведь это я взяла судок и поставила его на полку подогреваться. Эльфрик с подносом прошел в комнату, а я следом за ним – принесла тарелки и жбан эля. Они тогда сидели за столом, все трое. О куропатке они от меня узнали, я думала ублажить хозяина... я же не слепая, видела, что все они на взводе. И, по-моему, я вернулась на кухню раньше Эльфрика, пристроилась рядом с жаровочной полкой и помешивала блюдо в судке, а потом еще и сдвинула в сторону, чтобы не пригорело. Нет смысла говорить, что я туда ничего не подливала, – так любой на моем месте сказал бы, – доказательств-то все равно нет, а без них это пустые слова.

– Ты девушка разумная и рассуждаешь здраво, – согласился монах, – ну ладно, а Меуриг? Ты говоришь, что когда вернулась на кухню, он как раз заходил в дверь. Выходит, один он рядом с этим судком не оставался, даже если предположить, что он знал, что в нем и для кого это блюдо предназначено.

Ее тонкие темные брови удивленно приподнялись, четко выделяясь на бледной коже под золотистой челкой.

– Да, я припоминаю, дверь была открыта, и Меуриг вытирал ноги перед тем, как зайти. Но Меуригу-то какой резон желать смерти своему отцу? Бонел, правда, не больно-то его баловал, но все равно, ему больше пользы было от живого хозяина, чем от мертвого. Никакой надежды на наследство у него не было, зато было что терять, – хозяин-то ему содержание давал, хоть и не слишком щедрое.

Это была чистая правда. Незаконнорожденный не имел права наследования ни по мирским, ни по церковным законам. Даже если бы родители обвенчались после его рождения, закон все равно не признал бы его наследником. А он всего-навсего внебрачный сын обычной служанки. Нет, Меуриг не был заинтересован в кончине Бонела. Эдвин, тот мог бы заполучить желанный манор, а Ричильдис – обеспечить будущее любимого сына. А Эльфрик?

В этот момент девушка подняла голову и взглянула на сторожку, откуда только что появился Эльфрик, державший под мышкой деревянный поднос. С плеча у него свисала сума с караваями. Олдит подобрала плащ и поднялась.

– Скажи-ка мне, – вкрадчиво спросил ее Кадфаэль, – теперь, когда мастер Бонел мертв, кому принадлежит Эльфрик? Перейдет он, как другие вилланы, под власть аббатства или другого хозяина, кому достанется манор? Или в соглашении было указано, что он принадлежит лично мастеру Бонелу?

Девушка, направлявшаяся навстречу Эльфрику, обернулась и на ходу ответила:

– Он принадлежал лично моему господину.

– Стало быть, кто бы ни унаследовал манор, Эльфрика это не касается. Его хозяином будет тот, кому перейдет личное имущество Бонела... вдова или ее сын, коли избежит обвинения в убийстве. Олдит, ты же знаешь, что на уме у госпожи Бонел, скажи, неужто она не отпустит Эльфрика на свободу при первой возможности и с легким сердцем? А Эдвин – разве он поступит иначе?

Ничего не сказав в ответ, девушка обожгла монаха взглядом проницательных черных глаз, опустила ресницы и легким шагом направилась наперерез Эльфрику. Обменявшись обычными приветствиями, они вместе двинулись к аббатской кухне. Эльфрик не позволил Олдит снять сумку с его плеча, он шел рядом с ней, как всегда угрюмый и молчаливый. Кадфаэль долго смотрел им вслед, размышляя и удивляясь. Потом у него возникли некоторые предположения, а к тому времени, когда он мыл руки, собираясь в трапезную на обед, предположения эти превратились в уверенность.