Пенсия для киллера - Гу Бенмо Страница 19

Немыслимо, как родители находили время и место, чтобы совершить сам акт в набитом спящими детьми крошечном домике. Эти отсталые невежды виделись ей настоящими животными, которые продолжали плодиться, пока не появился сын. Они даже толком не знали, зачем он им нужен, а только все глубже загоняли в нищету всю семью, пока наконец не оказались на грани голода. И тогда им пришлось отослать прочь ребенка, который не был ни самым умным, ни самым красивым или попросту считался слишком прожорливым.

А родственники жили в двухэтажном доме, построенном в западном стиле. У них имелись пианино, телефон и даже телевизор. Девочке приемные родители казались неприкасаемыми существами из потустороннего мира. Для полного счастья ей было достаточно просто смотреть на них. В семье также работала служанка, на два года старше оппа. И девочка с самого первого дня всем своим существом поняла, что ей отведена роль помощницы служанки.

Та делала самую трудную работу, например готовила, а падчерицу посылали на рынок со списком продуктов или отправляли мыть посуду водой, которая осталась после промывки риса. И хотя девочка ходила за покупками через день, корзина с продуктами на шестерых неизменно была очень тяжелой. Собирать воду из-под риса было утомительно, но если тарелки и кастрюли оказывались очень жирными, воды иногда не хватало, и тогда служанка ругалась. Средство для мытья посуды привез в качестве подарка из-за границы один из клиентов фабрики. Оно ценилось на вес золота, будто содержало волшебные пузырьки, которые нельзя тратить на что попало.

Для стирки требовалась большая сила, и служанка с падчерицей занимались этим вдвоем. Когда девочка привыкла к работе и окрепла, всю одежду она взяла на себя. Служанка лишь помогала ей стирать крупное постельное белье. Еще девочка ежедневно подметала и мыла полы во всем доме, поливала и стригла деревья в саду, которые росли не по дням, а по часам. А поздно вечером она гладила костюм хозяина дома и форму онни. Целого дня не хватало, чтобы выполнить всю работу.

Ранним вечером, убираясь, она прислушивалась к тому, как онни играет на пианино, а после ужина до нее долетали обрывки диалогов из телевизора. Ей казалось, что она ведет изысканный образ жизни. В этой семье никто не кричал друг на друга, все разговаривали тихими, вкрадчивыми голосами. И она смутно догадывалась, что именно благодаря сытой жизни родичи спокойны и ласковы, ведь им не приходится беспокоиться о куске хлеба.

Комната за кухней, которую падчерица делила со служанкой, была достаточно просторной, и они обе могли лежать на спине, раскинув руки. Но девочка все равно ворочалась в этом непривычном раздолье, пока в конце концов не пристроилась спать на боку у стенки, через которую иногда доносились разговоры дяди и его жены. Обычно они обсуждали образование и размышляли, отправлять ли падчерицу в школу, чтобы она научилась писать и считать. Похоже, они не могли определиться между «чего ради посылать девчонку учиться» и «все-таки она член семьи».

Она могла бы так и жить у них, не заботясь о еде и одежде, но все закончилось тем, что ей пришлось покинуть этот дом. Случилось это через три дня после того, как она нечаянно перекинула через плечо оппу — мальчика, похожего на чахоточного поэта из давно минувшего времени.

В те дни онни готовилась выйти замуж за сына управляющего банком, и две семьи обменивались подарками. Комната будущей невесты все больше напоминала склад, по мере того как онни разбирала свои вещи, складывала их в коробки или выкидывала. Хозяин дома намекнул, что после свадьбы дочери падчерица сможет занять ее комнату, а весной ей позволят пойти в школу. Предвкушение привело девочку в состояние крайнего возбуждения. Пока она помогала онни расчищать комнату, та отбирала вещи, которые ей разонравились или стали малы. Каждую такую вещь онни прикладывала к девочке, чтобы понять, идет она ей или нет. И родители не возражали. Девочка скромно отказывалась, уверяя, что наряд будет лучше смотреться на служанке, хотя знала: если он не налезает на онни, то будет мал и служанке. Собственная комната, возможность пойти в школу, куча новых вещей и побрякушек… И хотя комната, которую падчерица делила со служанкой, была размером с весь двор отчего дома, желания девочки множились по мере того, как повышался уровень ее жизни.

Чувствуя, как ее статус в семье растет, она начала воспринимать это как должное. Хотя она по-прежнему была благодарна за возможность покинуть хлев, в котором прошло ее детство, и считала, что большего и желать нечего, теперь, когда перед ней забрезжила новая реальность, девочка вдруг осознала, что прежняя скромность была всего лишь данью вежливости и она только притворяется, будто не имеет никаких ожиданий. Другими словами, она почувствовала себя слишком уверенно.

Именно в таком настроении как-то вечером, пока семья смотрела в гостиной телевизор, она вымыла посуду и прошмыгнула в комнату онни. Девочке не терпелось поблаженствовать в счастливом благополучии. «Скорее бы эта комната стала моей», — подумала она и в порыве возбуждения примерила кольцо и колье, лежавшие на трюмо. Эти драгоценности не были подарками от семьи жениха, но мать невесты упаковала их вместе с другими украшениями. Девочка сочла, что ничего страшного не произойдет, если она примерит перед зеркалом одну из многочисленных побрякушек, и от восторга у нее защекотало под ребрами.

Но не успела она прочувствовать счастливый момент, как ее громко окликнула кухарка. Запаниковав и думая только о том, что нужно немедленно бежать, девочка сунула драгоценности не обратно в футляры, а себе в карман. Все могло бы сложиться по-другому, если бы она вернула их на прежнее место или хотя бы с извинениями отдала онни еще до того, как в доме начался переполох. Но нет, она испугалась и спрятала их.

На следующий день хозяин дома и его жена обыскали комнату служанок, перетрясли каждый носовой платок в каждом самом маленьком ящичке, но драгоценностей не нашли. Попав под подозрения, служанка разрыдалась, но девочка вела себя невозмутимо. Служанка втайне злилась, что статус ее подручной так повысился, но молчала, поскольку не хотела выглядеть завистливой. Теперь же она потребовала расчет и решила уйти, как только станет ясно, что она вне подозрений. Не обращая внимания на сетования служанки, жена хозяина дома обыскала карманы обеих девушек, даже заставила снять носки, но ничего не обнаружила. Онни потребовала раздеть их догола и еще раз обыскать. Но воспитанная мать отругала ее: «Раздеть догола? Нельзя так обращаться с людьми, которые живут с тобой в одном доме столько лет и делят с тобой еду. Если мы не нашли драгоценности, значит, их здесь нет. Достаточно и того, что мы проявили к прислуге недоверие». Испытав облегчение, девочка отвернулась от подозрительного взгляда онни. Даже если бы ее раздели и обыскали, найти спрятанные драгоценности было бы непросто, разве что жена хозяина проявила бы особую зоркость: кольцо и колье были спрятаны в лифчике. Поначалу девочка не замечала, что ее тело меняется, но несколько месяцев назад служанка вручила ей ношеный лифчик, который напоминал два носовых платочка, сшитых вместе ленточками, — подарок от хозяйки, привезенный из-за границы, но ставший тесным. Когда пропажу драгоценностей обнаружили, девочка быстренько запихнула их между слоев ткани лифчика, просунув сквозь швы. Разоблачения она почти не боялась: большинство людей смотрит только на тело и не прощупывает вещи, которые человек снял с себя, когда раздевался.

На следующий день онни с матерью и женихом отправились заказывать шкаф для молодоженов. Вернувшись домой, девочка обнаружила, что служанка отлучилась в банк, и поняла, что настал ее шанс.

Она пошла в комнату онни, чтобы вернуть драгоценности на место, но дверь была заперта — явный знак недоверия по отношению к молодой родственнице, которая прежде свободно перемещалась из комнаты в комнату. Одного этого было достаточно, чтобы опуститься с небес на землю, однако смущение переросло в гнев, а не в беспокойство или стыд. Девочка уже забыла, что сама виновата в произошедшем. «И кем они себя возомнили?» — злилась она.