Стивен Кинг - Ярость Страница 2

Я сел, положил руки на колени и стал ждать, когда же мистер Денвер меня вызовет. А соседний стул занимал не кто иной, как один из близких приятелей отца, Эл Латроп. Он мне даже подмигнул. На коленях он держал брифкейс и стопку образцов учебников, которые, вероятно, хотел предложить дирекции. В костюме я его раньше не видел. Он часто охотился с отцом. На оленей и куропаток. Однажды и я отправился в одну из охотничьих экспедиций, с отцом, Элом и еще двумя приятелями отца. Охота вошла очередным этапом в бесконечную эстафету, проводимую отцом под девизом «Сделать человека из моего сына».

— Привет! — Я улыбнулся ему всеми тридцатью двумя зубами. И, судя по тому, как подпрыгнул Эл, понял, что он все обо мне знал.

— А, привет, Чарли! — Он быстренько глянул на мисс Марбл, но та вместе с миссис Венсон уткнулась в листы посещаемости. Так что на ее помощь рассчитывать не приходилось. То есть его оставили один на один с ненормальным сыном Карла Декера, который едва не убил учителя химии.

— Вы тут по долгу службы? — спросил я.

— Да, точно. — Он выдавил из себя улыбку. — Хочу вот предложить эти учебники.

— И растоптать конкурентов, так?

Он снова подпрыгнул.

— Сам знаешь, Чарли, где-то теряешь, где-то находишь.

Да, я знал. И у меня пропало всякое желание подкалывать его. В конце концов ему сорок, он лысеет, у него огромные мешки под глазами. Ездит из школы в школу на «бьюике», доверху набитом учебниками, и одну неделю в год, в конце октября или в ноябре, охотится с отцом и его друзьями. Один раз я отправился вместе с ними. В девять лет. Когда я проснулся ночью, они все перепились и очень напугали меня. Только и всего. Но этот мужчина не злодей. Он всего лишь разменял сороковник, полысел и хочет заработать честный бакс. А если я и слышал, как он говорил, что убьет жену, так дальше болтовни дело не пошло. В конце концов если у кого на руках кровь, так это у меня.

Но мне не нравилось, как бегали его глаза, и в какой-то момент, только на мгновение, мне захотелось схватить его за горло, подтянуть к себе и прокричать ему в лицо:

Вы, и мой отец, и его приятели, вы все должны отправиться туда со мной, вы все должны отправиться со мной в Гринмэнтл, потому что вы тоже в этом завязаны, все завязаны, вы приложили к этому руку!

А вместо этого я наблюдал, как он потеет, и думал об ушедшем.

Глава 5

Я проснулся, мгновенно вырвавшись из кошмара, который не мучил меня довольно-таки давно: я в темном тупике, и что-то надвигается на меня, какое-то чудовище… и я сойду с ума, если разгляжу его. Скверный сон. Я не видел его с тех пор, как был маленьким ребенком, а теперь я уже большой мальчик. Мне девять лет.

Поначалу я не понял, где нахожусь. Хотя и был уверен, что не в своей спальне. Комнатка какая-то маленькая, да и пахнет по-другому. Мне холодно, лежать неудобно и ужасно хочется облегчиться.

И тут взрыв грубого смеха заставил меня сесть. В этот момент до меня дошло, что я не в кровати, а в спальном мешке.

— Потому что она гребаная карга, — донесся до меня сквозь брезентовую стену голос Эла Латропа.

Я на охоте. На охоте вместе с отцом и его приятелями. Я не хотел идти с ними.

— Да, но как же у тебя на нее встает, Эл? Вот что хотелось бы узнать.

Скотти Норвисс, еще один дружок отца. Он тянул слова, язык у него заплетался, и меня вновь начало трясти от страха. Они все были пьяны.

— Я просто гашу свет и представляю себе, что в моей постели жена Карла Декера, — ответил Эл, после чего раздался очередной раскат громового хохота. Предыдущий меня и разбудил. Господи, как же хочется отлить, пописать, сделать лимонад, как ни назови. Но я не хотел выходить из палатки, пока они пьют и разговаривают.

Я повернулся к брезентовой стене, и выяснилось, что мне их видно. Они сидели между палаткой и костром, и их тени, длинные, пугающие, шевелились на брезенте. Я словно на представлении театра теней. Перед моими глазами тень-бутылка перекочевывала из одной тени-руки в другую.

— Знаешь, что бы я сделал, если б застукал тебя с моей женой? — спросил Эла мой отец.

— Наверное, осведомился, не требуется ли мне помощник, — ответил Эл, и все опять расхохотались. Удлиненные тени-головы запрыгали по брезенту вверх-вниз, вправо-влево. Они дергались, словно колдуны, нагоняя на меня страх.

— Нет, серьезно, — гнул свое отец. — Серьезно. Знаешь, что бы я сделал, если б застукал тебя с моей женой?

— Что, Карл? — спросил Рэнди Эрл.

— Видишь вот это?

Новая тень появилась на брезенте. Тень от отцовского охотничьего ножа, который он всегда брал с собой, который вскорости я увидел в деле, когда отец по рукоятку загнал нож в брюхо оленю и вспорол его, вываливая зеленые дымящиеся внутренности на ковер из сосновых иголок и мха. Свет, отбрасываемый костром, и наклон палаточной стены превратили нож в копье.

— Видишь эту штуковину? Если я поймаю какого-нибудь прохиндея с моей женой, то переверну его на спину и вырежу ему причиндалы.

— И он до конца своих дней будет писать сидя, не так ли, Карл? — Это Хуби Левескью, проводник.

Я подтянул колени к груди, обхватил их руками. Никогда мне так не приспичивало, ни до, ни после.

— Ты чертовски прав, — ответил Карл Декер, мой папаша.

— А как насчет женщины, Карл? — спросил Эл Латроп. В дупелину пьяный. Я это видел по его тени. Ее качало взад-вперед, словно он сидел в лодке, а не на бревне у костра. — Вот-т ч-что мне хотелось бы знать? Что бы ты сделал с женщиной, которая… которая впускает кого-то через черный ход! А?

Охотничий нож, превратившийся в копье, медленно поднимался и опускался.

— Чероки обычно разрезали им носы. Как бы переносили щель на лицо, чтобы все в племени знали, какая часть тела навлекла на них беду.

Мои руки оторвались от колен, скользнули ниже. Я сжал мошонку и смотрел на медленно опускающуюся и поднимающуюся тень отцовского охотничьего ножа. Живот сводило судорогами. Я чувствовал, что обдую спальный мешок, если немедленно не выберусь из него.

— Разрезали им носы? — переспросил Рэнди. — Здорово придумано. Если б мы сохранили эту традицию, половина женщин Плейсервилла ходила бы с такими отметинами.

— Но не моя жена, — заметил отец. Из его голоса исчезли пьяные нотки, и смех буквально застрял в горле Рэнди.

— Разумеется, нет, Карл. — Возникла неловкая пауза. — Да кто такое мог подумать? Лучше выпей.

Тень отца приложилась к тени-бутылке, отдала ее назад.

— Я бы не стал разрезать ей нос, — продолжил дискуссию Эл Латроп. — Я бы оторвал ей голову.

— И правильно, — поддержал его Хуби. — За это я и выпью.

Больше я терпеть не мог. Вылез из спальника, и тут же холодный октябрьский воздух впился в голое тело, так как, кроме трусиков, на мне ничего не было. Мой пенис хотел сжаться и уползти в живот. И еще у меня не выходила из головы мысль о том (наверное, окончательно я еще не проснулся и разговор этот воспринимал как приближающиеся шаги чудовища в темном тупике), что маленьким я частенько забирался в родительскую постель после того, как отец надевал форму и уезжал на работу в Портленд, и еще час, до завтрака, досыпал рядом с матерью.

Темнота, страх, пламя костра, тени, похожие на пляшущих колдунов. Я не хотел просыпаться в лесу, в семидесяти милях от ближайшего города, среди пьяных мужиков. Мне хотелось в постель к матери.

Я откинул полог палатки, и отец повернулся ко мне. По-прежнему с охотничьим ножом в руке. Он смотрел на меня, я — на него. Мне никогда не забыть рыжеватой щетины на его лице, охотничьей шляпы, сбитой на затылок, и ножа в руке. Разговор увял. Может, они гадали, что я услышал. Может, даже стыдились того, что успели наговорить.

— Чего тебе надо? — спросил отец, убирая нож в чехол.

— Дай ему выпить, Карл, — встрял Рэнди, и все загоготали. Эл смеялся так, что даже свалился с бревна. Он крепко нализался.

— Хочу по-маленькому, — ответил я.

— Тогда, ради Бога, не стой столбом, — буркнул отец.

Я отошел к кусту, попытался пописать. Долгое время у меня ничего не получалось. Словно мочевой пузырь что-то закупорило. Только мой маленький пенис дрожал от холода. Но наконец из него вырвалась горячая, дымящаяся струя. Когда она иссякла, я вернулся в палатку и забрался в спальный мешок. На меня никто и не посмотрел. Они говорили о войне. Все они прошли войну.

Через три дня, в последний день нашего похода, отец завалил своего оленя. Я был рядом с ним. Он уложил зверя как положено, одним выстрелом в сердце, и олень рухнул как подкошенный.

Мы подошли. Отец, счастливый, радостно улыбался. Достал нож. Я знал, что должно произойти, знал и то, что меня вытошнит, но ничего не мог изменить. Отец склонился над оленем, оттянул одну ногу, вогнал нож в живот. Резкое движение, и внутренности оленя вывалились на мох и иголки. Я отвернулся и расстался с завтраком.