Тесс Герритсен - Гиблое место Страница 2

Пение постепенно затихло, торжественно и победно вступил орган. Все начали оборачиваться к входу, где теперь стояла Кейти Шелдон — она вошла и застыла в дверях, смущенно потупив взор и зная, что все взгляды теперь прикованы к ней. На ней было белое, отделанное кружевом платье, которое сшила ей мать, из-под пышной юбки выглядывали новенькие атласные туфельки. Ее пышные волосы украшал девичий венец из белых роз. Орган все звучал, и собравшиеся нетерпеливо ждали, но Кейти не двигалась. Ей не хотелось идти вперед.

Но делу помог отец. Он взял девочку за руку, с силой сжал, и она поняла это как приказ: «Попробуй только опозорить меня!»

И Кейти, едва переступая одеревеневшими ногами в красивых атласных туфельках, двинулась вперед, к алтарю, что высился в конце прохода. К человеку, которого сам Господь назначил ей в мужья.

Она не смотрела по сторонам, но краем глаза все же замечала знакомые лица: вокруг были ее учителя, подруги, соседи. Вот сестра Диана, работавшая в пекарне вместе с ее мамой, а это брат Реймонд, пастух — ей нравились коровы, и он разрешал гладить их бархатистые бока. А вон, в самом первом ряду, стоит ее мама — раньше она никогда не подходила так близко к кафедре. В первом ряду были почетные места — для самых привилегированных членов общины. Мать, похоже, была довольна собой, она стояла с гордо поднятой головой, тоже в венце из роз — ни дать ни взять королева.

— Мама, — прошептала Кейти, — мама…

Но грянул новый торжественный гимн, и слова ее потонули в многоголосом хоре.

У алтаря отец наконец отпустил ее руку.

— Будь умницей, — сказал он и отступил назад, туда, где стояла мать.

Девочка рванулась было за ним, но ей не дали уйти.

Пророк Иеремия Гуд загородил ей путь к отступлению. Он взял ее за руку.

Пальцы, стиснувшие онемевшую ладошку Кейти, казались ужасно горячими. А какой огромной выглядела его ручища — словно кулак великана, сомкнувшийся на ее пальцах.

Собравшиеся запели свадебный гимн. «Союз счастливый в Небесах, Господь, благослови…»

Пророк Гуд притянул ее к себе, и девочка вскрикнула от боли, когда его пальцы, словно когти, вцепились в ее ладонь. «Теперь ты моя, ты связана со мной по Божьей воле, — говорил этот жест. — Ты будешь послушна мне».

Кейти обернулась и бросила последний взгляд на отца и мать. Она молча умоляла забрать ее отсюда, увести домой, потому что там ее место. Оба родителя радостно и вдохновенно пели гимн. В отчаянии оглядывая зал, девочка пыталась отыскать кого-нибудь, кто вырвал бы ее из этого кошмара, но люди лишь одобрительно кивали и улыбались — вокруг было целое море улыбок. Солнце сверкало на лепестках цветов, радостный хор в две сотни голосов заполнял пространство зала.

И никто в этом зале не замечал — и не желал замечать — молчаливых призывов о помощи, которые тщетно бросала в толпу тринадцатилетняя девочка.

2

Через шестнадцать лет

Роман близился к концу, но ни один из них не желал признавать очевидного. Вместо этого они говорили о том, что дороги залило и с утра всюду пробки, и что, по всей вероятности, ее рейс из аэропорта Логан отложат. Не говорили лишь о том, что действительно волновало обоих, хотя Маура слышала тревожные нотки в голосе Даниэла Брофи, да и ее собственный голос, чересчур тихий и сдержанный, выдавал волнение. Оба старательно делали вид, что у них все по-прежнему — просто устали от бесконечных мучительных споров, которые обычно затягивались далеко за полночь и за которыми с неизбежностью следовали любовные объятия. После таких бесед она всегда чувствовала, что нуждается в любви, и требовала ее.

«Если бы ты мог оставаться со мной каждую ночь! Какое это счастье — каждое утро просыпаться вместе!» — «Но здесь и сейчас я с тобой, я твой, Маура». — «Не совсем. И так будет, пока ты не сделаешь выбор».

Она глянула за окно: машины на шоссе пробивали стену ливня, разбрызгивая лужи. Даниэл никогда не решится, думала она. И даже если он выберет меня, если откажется от духовного сана, если оставит свою любимую церковь, чувство вины будет омрачать наш союз, преследуя нас, словно укоризненный взгляд бывшей любовницы. Дворники сметали потоки воды с ветрового стекла, полумрак за окном был под стать ее настроению.

— Кажется, ты успеваешь к рейсу впритык, — сказал он. — Ты прошла онлайн-регистрацию?

— Еще вчера. У меня на руках посадочный талон.

— Отлично. Это сэкономит несколько минут.

— Мне еще надо сдать чемодан в багаж. Зимняя одежда в сумку не влезла.

— Не могли выбрать для медицинской конференции место потеплее! Что делать в Вайоминге в ноябре!

— Говорят, Джексон-Хоул — красивое место.

— Бермуды не хуже.

Маура украдкой бросила взгляд на Даниэла. Полумрак салона скрадывал морщинки на его усталом лице, а вот густеющая седина его волос была заметна. Прошел всего год, подумала она, а мы так постарели! Любовь состарила нас обоих.

— Когда я вернусь, давай съездим вдвоем туда, где тепло, — сказала Маура. — Просто на выходные. — Она беспечно усмехнулась. — Черт, давай забудем обо всем и закатимся куда-нибудь на целый месяц!

Ответом было молчание.

— Или я слишком многого требую? — осторожно спросила она.

Даниэл устало вздохнул.

— Мир все равно напомнит о себе. И рано или поздно нам придется к нему вернуться.

— Но нас ведь никто не заставляет.

Взгляд, которым он посмотрел на нее, был полон грусти.

— Ты ведь сама в это не веришь, Маура. — Теперь он переключил внимание на дорогу. — Как и я.

Он прав, мы оба верим в эту чертову ответственность, подумала она. Я каждый божий день езжу на работу, в срок плачу налоги и вообще выполняю все то, что велит мне общество. Я могу сколько угодно распинаться о том, как это здорово — сбежать вместе с ним, выкинуть еще что-нибудь сумасбродное, но я-то знаю, что у меня не хватит смелости. И Даниэлу тоже.

Он притормозил перед залом вылета. С минуту оба сидели молча, не глядя друг на друга. Маура отвернулась к окну и принялась рассматривать других пассажиров, выстроившихся в очередь на регистрацию при въезде; все они укутались в дождевики — ни дать ни взять похоронная процессия хмурым ноябрьским утром. Очень не хотелось выходить из теплого салона машины и присоединяться к этой унылой толпе. «А что, если я не полечу, а попрошу его отвезти меня домой?» — мелькнула мысль. Может, поговорив обо всем начистоту еще пару часов, мы найдем выход из тупика?

В стекло постучали — на них смотрел полицейский из охраны аэропорта.

— Здесь только высаживают, — рявкнул он. — Проезжайте.

Даниэл опустил боковое стекло.

— Я подвез ее к рейсу.

— Ну так поторапливайтесь, не до вечера же тут сидеть.

— Я выгружу твой багаж, — предложил Даниэл и вышел из машины.

Они стояли на тротуаре молча, поеживаясь от холода, среди какофонии звуков — рычания автобусов, воя клаксонов. Если бы он был моим мужем, мы бы сейчас поцеловались на прощание, подумала Маура. Но они давно приучились избегать любых проявлений чувств на публике, и хотя на Даниэле сейчас нет белого клерикального воротничка, даже простое дружеское объятие было бы слишком рискованным.

— Я ведь не обязана ехать на эту конференцию, — сказала она. — Мы могли бы побыть вместе целую неделю!

Он вздохнул.

— Ты же знаешь, Маура, я не смогу отлучиться на целую неделю.

— А когда сможешь?

— Мне нужно время, чтобы подготовиться. Но мы обязательно выберемся куда-нибудь, я обещаю.

— И непременно подальше от дома, да? Туда, где нас никто не знает? На этот раз я хотела бы пожить с тобой неделю, никуда не уезжая.

Даниэл покосился на полицейского, который, похоже, снова направился в их сторону.

— Мы поговорим об этом, когда ты вернешься.

— Разумеется, поговорим. — Маура рассмеялась. — Это мы прекрасно умеем. Мы только и делаем, что говорим. — Она подхватила свой чемодан.

Даниэл протянул к ней руку.

— Маура, прошу тебя. Давай не будем вот так расставаться. Ты ведь знаешь, я люблю тебя. Мне просто нужно время, чтобы разобраться.

Его лицо помрачнело. Долгие месяцы обмана и бездействия, сомнений и угрызений совести наложили отпечаток, отравляя мгновения счастья с любимой. В другой раз она непременно утешила бы его улыбкой, дружеским пожатием руки, но сейчас ее захлестнула обида. В ней вдруг заговорило мстительное чувство.

— Думаю, наше время уже истекло, — сказала она и быстро зашагала к терминалу.

Когда стеклянные двери сомкнулись за ней, Маура уже жалела о сказанном. Она остановилась, оглянулась назад, но Даниэл уже садился в машину.

Ноги мужчины были раздвинуты, так что виднелись поврежденные семенники, обожженная кожа ягодиц и промежности. Снимок, сделанный в морге, появился на экране неожиданно, без каких-либо предваряющих слов лектора, однако никто из присутствовавших в темном конференц-зале отеля не выказал ни малейшего удивления. Здесь сидели люди, привычные к виду истерзанных, искалеченных тел. Тем, кто касался обугленной плоти и вдыхал ее удушающий запах, стерильное слайд-шоу не кажется таким уж страшным. Более того, седовласый мужчина, сидевший рядом с Маурой, то и дело клевал носом — в темноте она видела, как он время от времени вскидывает голову, пытаясь взбодриться; жуткие фотографии, которые демонстрировались на светящемся экране, казалось, вовсе не трогают его.