Дэниел Силва - Англичанка Страница 2

Предположили, что он — британец, или немец, или же скандинав, а то и вовсе (высказалась Полин) наследник польской знати. Увидев запотевшую бутылку дорогого шампанского в серебряном ведерке со льдом, девушки поняли: деньги для него не проблема. Состояние он скорее всего заработал, не унаследовал — и далеко не всегда честным путем. Он был игрок, со счетами в швейцарских банках, посетил множество опасных мест и всюду вел себя скрытно — не оставляя следов, как и его лоферы.

Впрочем, куда сильнее заинтриговал образ Мадлен: это была уже не та девушка, с которой они познакомились в Лондоне и с которой делили кров на Корсике последние две недели. Ее поведение совершеннейшим образом изменилось, она сейчас, будто актриса, играла новую роль. Стала незнакомой женщиной. И вот, склонившись над телефоном, Фиона и Полин — как парочка школьниц — придумывали диалог, оживляя персонажей. По их версии, интрижка началась вполне себе невинно — со случайного знакомства в магазине на Бонд-стрит. Вслед за продолжительным флиртом началась тщательно продуманная связь. Правда, финал истории им пока не давался, ведь жизни еще только предстояло ее дописать. Подруги согласились в одном: закончиться история должна трагично.

— Все похожие истории заканчиваются одинаково, — сказала умудренная опытом Фиона. — Девушка встречает парня. Влюбляется. Обжигается и стремится ему отомстить.

Позже Фиона умудрилась сделать еще два снимка Мадлен: на первом они с визави шли вдоль набережной, в лучах яркого солнца, почти впритирку, но даже не взявшись за руки; на втором — расставались, без поцелуя. Мужчина сел в моторную лодку «зодиак» и умчался в сторону бухты; Мадлен — оседлала мопед и поехала обратно на виллу. Вернулась уже без украшенной изящным черным бантом шляпы. Вечером, за ужином, она, перечисляя события дня, ни словом не обмолвилась о встрече с неизвестным богачом. Фиона нашла притворство весьма впечатляющим.

— Какая все-таки наша Мадлен умелая лгунья, — заметила она Полин. — Похоже, слухи не преувеличены: ее и правда ждет блестящее будущее. Кто знает… может, однажды она займет пост премьера?

Той же ночью четыре барышни и двое целеустремленных юношей запланировали поужинать в близлежащем городке Порто. Мадлен, используя школьные познания во французском, заказала столик — самый лучший, на веранде, с видом на скалистый берег залива. В ресторан отправиться думали обычным караваном, однако незадолго до семи Мадлен объявила, что ей срочно надо наведаться в Кальви — выпить со старым знакомым из Эдинбурга.

— Встретимся в ресторане, — крикнула она через плечо, выбегая из дома на подъездную дорожку. — Да, и прошу вас, хотя бы сегодня, разнообразия ради, постарайтесь не опоздать.

Это был последний раз, когда ее видели. Никто, впрочем, не удивился, когда Мадлен не явилась на ужин. Никто не удивился, когда утром не застали ее в постели. Уж больно к тому располагало корсиканское лето, да и характер самой Мадлен.

2

Корсика — Лондон

Национальная жандармерия Франции официально объявила Мадлен Хэрт пропавшей в два пополудни, в последнюю пятницу августа. Спустя три дня поисков не нашлось ни единого следа, разве что красный мопед — он лежал с разбитой фарой в овраге, недалеко от Монте-Чинто. К концу недели жандармы уже и не надеялись найти Мадлен живой. Официально искали пропавшую английскую туристку, на деле же полиция переключилась на поиск убийцы.

Имелся лишь один подозреваемый — тот, с кем Мадлен обедала в день исчезновения, в «Ле Пальмье», однако он — как и сама Мадлен — бесследно пропал. Был ли это тайный любовник Мадлен, или же они познакомились здесь, на Корсике? Был ли это англичанин? Француз? или — как в отчаянии предположил один из сыщиков — инопланетянин, которого расщепили на атомы и по лучу засосали обратно на материнский корабль? Официантка из «Ле Пальмье» тоже не больно-то помогла: сказала, что с девушкой в шляпе он разговаривал по-английски, однако заказ сделал на превосходном французском. Счет оплатил наличными — положив новенькие, хрустящие купюры на стол, будто в казино, — и на чай дал немало, что сегодня для европейца, в кризис, большая редкость. Больше всего в глаза бросались его руки: почти безволосые, ни веснушки, ни шрама, чистые ногти. О ногтях он заботился бережно (это ей в мужчинах очень нравилось).

Когда его фото показывали в кабаках и ресторациях по всему острову, люди в ответ лишь равнодушно пожимали плечами. Его либо не видели, либо же не запомнили, ведь он ничем не отличался от обыкновенного фигляра, что каждое лето приезжает на Корсику: ровный загар, дорогие очки и увесистая золотая цацка швейцарского производства на запястье. Очередной Никто с кредитной картой, в компании красавицы. Таких сразу же забывают.

Но только не жандармы. Они прогнали портрет незнакомца по всем имеющимся базам данных, потом еще по нескольким и, не получив ничего, кроме смутного намека на совпадение, задумались: не пора ли поместить фото в прессе? Кое-кто — особенно среди высших чинов — воспротивился, мол, бедолагу, самое большее, обвинить можно в супружеской неверности, что во Франции едва ли считается преступлением. Зато когда в следующие семьдесят два часа в деле не наметилось ни капли прогресса, они все же решили: без помощи народа не обойтись. В прессу отправилось два аккуратно обрезанных снимка: на одном незнакомец сидел за столиком, на втором шел вдоль набережной. Уже к вечеру телефоны плавились от звонков. Детективы быстро отмели ложные следы, сосредоточившись на тех, что хотя бы производили впечатление надежных. Впрочем, ни один ни к чему не привел. Спустя неделю после исчезновения Мадлен Хэрт единственный подозреваемый по-прежнему оставался человеком без имени и происхождения.

Однако недостатка в версиях жандармы не испытывали. Одна группа детективов предполагала, будто мужчина из кафе — маньяк, заманивший Мадлен в ловушку. Другая — будто он просто пришелся не к месту и не ко времени. Согласно третьей версии, он был женат и потому не мог ничем помочь следствию. Мадлен же записали в жертвы неудачного ограбления: девушка, на мопеде, одна на дороге — цель соблазнительная. А тело — тело в конце концов обнаружат: либо море выкинет его на берег, либо турист наткнется на него во время пешей прогулки по холмам, либо какой-нибудь фермер откопает, возделывая поле. Местным подобное не в новинку, Корсика постоянно возвращает мертвых живым.

Британцы воспользовались случаем раскритиковать французов. Газеты — даже те издания, что сочувствовали оппозиции, — преподносили исчезновение Мадлен как национальную трагедию. В прессе детально описали ее карьерный взлет, и многие светила Партии горевали: такая судьба, карьера, и так безвременно прервалась! Безутешная мать и брат-тунеядец успели дать интервью по телевидению и после исчезли из виду. То же случилось с друзьями Мадлен: по возвращении в Лондон их встретили в аэропорту Хитроу — пресса и бдительные пресс-атташе Партии. Больше они никому интервью не давали, даже тем, кто сулил щедрое вознаграждение. Не появилось в печати или по телевидению и намека на скандал: ни слова о попойках, оргиях, дебошах — лишь обычные россказни об опасностях, подстерегающих за границей молодых женщин. В штабе Партии сотрудники пресс-службы втихую поздравляли друг друга с успехом, тогда как правительственные корреспонденты отметили резкий взлет популярности премьера; в кулуарах его окрестили «эффектом Мадлен».

Постепенно статьи о судьбе Мадлен ушли с передовиц на внутренние полосы, а к концу сентября и вовсе исчезли из газет. С приходом осени закончились и парламентские каникулы, настала пора трудов праведных. Британии предстояли нелегкие времена: экономический спад, еврозона в коматозном состоянии, длиннющий список общественных язв, разъедающих ткань жизни в Соединенном Королевстве, наладить которую означало обеспечить себе переизбрание. Премьер неоднократно намекал, что намерен провести досрочные выборы в конце года. Он прекрасно понимал, как опасно не оправдывать ожиданий электората; Джонатан Ланкастер возглавил британское правительство лишь потому, что его предшественник точно так же заигрывал с народом несколько месяцев, а после так и не провел выборы. Ланкастер — тогда еще лидер оппозиции — назвал его «правительственным Гамлетом», нанеся смертельную рану.

Собственно, потому-то Саймон Хьюитт, директор по связям с общественностью премьера, в последнее время и страдал от бессонницы. Страдал он ею всегда одинаково: выжатый как лимон, проваливался в забытье (уронив на грудь рабочие бумаги), лишь затем, чтобы спустя часа два или три пробудиться. Мозг его тут же принимался лихорадочно соображать. Часа четыре на работе, и он уже ни на чем не мог сосредоточиться, разве что на негативных моментах — как и множество сотрудников его отдела. В мире Саймона Хьюитта попросту не было места триумфам, в нем существовали исключительно катастрофы различной степени тяжести, вроде землетрясений: от еле заметных колебаний до серьезных толчков, способных обрушить здания и перевернуть жизни людей. От Хьюитта требовалось предсказывать беды и, по возможности, смягчать ущерб. За последнее время он убедился: работа попросту невозможная, и в самые темные периоды жизни он находил в этой мысли слабое утешение.