Джеффри Дивер - Адская кухня Страница 2

Он спешил подобно прочим обитателям дома — однако сейчас его беспокоило уже не то, как спастись от бушующего пожара. Думая про дочь Этти, Пеллэм торопился отыскать тело негритянки и оттащить его подальше от горящего дома, пока не обрушились стены, погребая Этти в огненной могиле.

2

Открыв глаза, он обнаружил, что охранник пристально смотрит на него.

— Сэр, вы здесь лечитесь?

Поспешно усевшись прямо, Пеллэм понял, что хотя бегство от огня и оставило на его теле ожоги и ссадины, доконали его последние пять часов в оранжевом пластиковом кресле в коридоре приемного покоя больницы. Затекший затылок нестерпимо ныл.

— Я заснул.

— Здесь нельзя спать.

— Я здесь лечился. Меня осмотрели вчера вечером. А потом я заснул.

— Да. Вас вылечили, и вы должны покинуть больницу.

Джинсы Пеллэма зияли прожженными дырами; он подозревал, что лицо у него черное от копоти. Наверняка охранник принял его за бродягу.

— Хорошо, я ухожу, — сдался он. — Только дайте мне одну минутку.

Пеллэм медленно покрутил голову по сторонам. Что-то в затылке хрустнуло. По всей голове разлилась парализующая боль. Поморщившись, Пеллэм огляделся вокруг. Он понял, почему охранник гонит его отсюда. Коридор был заполнен пострадавшими, которые ожидали своей очереди на прием к врачу. Слова накатывались и отступали подобно прибою: испанские, английские, арабские. Повсюду царили страх, отрешенность и раздражение, и, на взгляд Пеллэма, хуже всего была отрешенность. Справа от него сидел мужчина, подавшись вперед, опершийся локтями на колени. В правой руке у мужчины болтался детский башмачок.

Охранник, предупредив Пеллэма, посчитал свою задачу выполненной и не стал следить, как тот выполнит предписание удалиться. Неспешной походкой он направился к двум подросткам, курившим за углом «косячок».

Встав на ноги, Пеллэм потянулся. Порывшись в карманах, он нашел клочок бумаги, который ему дали вчера вечером. Прищурившись, Пеллэм стал читать, что на нем написано.

Наконец, подхватив с пола тяжелую видеокамеру, он направился по длинному коридору по стрелке, указывающей на крыло Б.

Тонкая зеленая линия почти не дергалась.

Дородный врач-индус долго стоял рядом с кроватью, уставившись на монитор «Хьюлитт-Пакард» так, словно тот был сломан. Наконец он перевел взгляд на фигуру в кровати, укутанную одеялами и простынями.

Джон Пеллэм остановился в дверях и, устало взглянув на угрюмый предрассветный пейзаж за окном Манхэттенского госпиталя, перевел взгляд на застывшее без движения тело Этти Вашингтон.

— Она в коме? — спросил он.

— Нет, — ответил врач. — Она спит. Ей ввели успокоительное.

— Она поправится?

— У нее сломана рука и порваны связки щиколотки. Каких-либо повреждений внутренних органов мы не нашли. Конечно, надо будет еще провести кое-какие тесты. Проверить головной мозг. При падении она ударилась головой. Знаете, в реанимационное отделение допускаются только близкие родственники.

— А, — ответил измученный Пеллэм. — Я ее сын.

Врач задержал на нем взгляд. Затем посмотрел на Этти Вашингтон, чья кожа была темнее красного дерева.

— Вы… ее сын? — недоуменно уставился он на Пеллэма.

Можно было ожидать, что врач, работающий в трущобах манхэттенского Вест-Сайда, должен был обладать более развитым чувством юмора.

— Знаете, что я вам скажу? — начал Пеллэм. — Дайте мне просто посидеть здесь несколько минут. Судна я не сопру. Можете их пересчитать.

По-прежнему ни тени улыбки. Но врач сказал:

— Даю вам пять минут.

Пеллэм тяжело опустился на стул и положил подбородок на руки, отчего у него стрельнуло в затылке. Выпрямившись, он чуть склонил голову набок.

Через два часа его разбудила медсестра, быстро вошедшая в палату. Взглянув на Пеллэма, она увидела повязки и порванные джинсы и не стала спрашивать, что он здесь делает.

— Кто здесь больной? — протянула она низким, грудным голосом с техасским акцентом. — И кто посетитель?

Растерев шею, Пеллэм кивнул на кровать.

— Мы по очереди меняемся местами. Как она?

— О, старушка оказалась на удивление крепкой.

— Почему она до сих пор не проснулась?

— Ее здорово накачали снотворным.

— Врач говорил о каких-то тестах…

— Они всегда так говорят. Прикрывают свою задницу. На мой взгляд, с вашей знакомой все будет в порядке. Я уже успела с ней поговорить.

— Вот как? И что она сказала?

— Кажется что-то вроде: «Кто-то сжег мою квартиру. Что за долбанный придурок сделал это?» Но только она сказала кое-что покрепче чем «долбанный придурок».

— Похоже на Этти.

— Вы пострадали во время того же пожара? — спросила медсестра, разглядывая прожженные джинсы и рубашку.

Пеллэм кивнул. Рассказал, как Этти выпрыгнула из окна. К счастью, она упала не на брусчатку, а на мешки с мусором, скопившиеся за два дня, что смягчило падение. Пеллэм отнес ее санитарам скорой помощи, после чего вернулся в горящее здание помогать другим жильцам. В конце концов дым доконал и его, и он потерял сознание. Пришел в себя Пеллэм только в больнице.

— Знаете, — сказала медсестра, — вы весь… в общем, в саже. Похожи на одного из коммандос из фильма со Шварценеггером.

Пеллэм провел ладонью по лицу и посмотрел на черные пальцы.

— Подождите, я сейчас.

Медсестра вышла в коридор и быстро вернулась с влажным полотенцем. Постояв в нерешительности, — как предположил Пеллэм, гадая, вытирать ли его ей самой, — она предпочла передать полотенце больному. Пеллэм тер лицо до тех пор, пока полотенце не стало черным.

— Вы… гм… не хотите кофе? — спросила медсестра.

У Пеллэма в желудке все бурлило. Наверное, он проглотил не меньше фунта пепла.

— Нет, благодарю. На что теперь стало похоже мое лицо?

— Теперь оно просто грязное. Я хочу сказать, это уже прогресс. Извините, я должна обойти больных. Счастливо оставаться.

Она скрылась в коридоре.

Вытянув перед собой свои длинные ноги, Пеллэм изучил прожженные до дыр джинсы. Похоже, их придется выбросить. Затем он несколько минут осматривал видеокамеру, которую какая-то добрая душа передала санитарам скорой помощи. В конце концов камера попала вместе с ним в реанимационную. Пеллэм устроил ей обычную проверку: хорошенько потряс. Приемник кассеты оказался немного помят, но открылся свободно; а сама кассета — та самая, на которой были записаны самые последние интервью с жильцами дома номер 458 по Тридцать шестой западной улице, — была целой и невредимой.

«Итак, Джон, о чем мы будем говорить сегодня? Ты хотел послушать о Билли Дойле, моем первом муже? Тот еще был сукин сын. Понимаешь, старик олицетворял собой всю Адскую кухню. Здесь он был большим шишкой, а в других местах его просто не замечали. Он был там ничем. У нас здесь свой собственный мир. Гм, я хочу рассказать тебе про Билли Дойла одну интересную историю. Полагаю, она тебе понравится…»

Пеллэм не помнил больше ничего из того, что рассказала ему Этти во время последней встречи пару дней назад. Он пришел к ней в ее тесную квартирку, заполненную памятными вещами, скопившимися за семидесятилетнюю жизнь: сотнями фотографий, коробочек, шкатулок, безделушек, предметов мебели, купленных на распродажах. Все съестное было спрятано от тараканов в закрытые пластмассовые контейнеры, на которые Этти приходилось тратить последние деньги. Пеллэм установил камеру, включил ее, а потом просто дал Этти говорить.

«Видишь ли, тем, кто живет в Адской кухне, приходят в голову разные мысли. Ну, понимаешь, всякие идеи. Вот Билли, тот хотел обзавестись собственным клочком земли… Он положил глаз на два участка, приблизительно там, где теперь находится конференц-зал Джекоба Джевитса. Говорю тебе точно, если бы он их купил, то был бы очень богатым ирландишкой. Я говорю „ирландишка“, потому что он сам так себя называл.»

Пеллэм очнулся от воспоминаний, заметив какое-то движение на кровати.

Пожилая негритянка, не открывая глаз, стиснула край одеяла. Черные пальцы словно принялись перебирать невидимые бусины.

Пеллэм испугался. Он вспомнил, как месяц назад стал свидетелем последних на этом свете жестов Отиса Балма: стодвухлетний старик взглянул на лиловый куст за окном дома для престарелых Вест-Сайда и начал теребить одеяло. Балм много лет прожил в том же доме, что и Этти, и, даже прикованный к постели, был рад поговорить об Адской кухне. Внезапно старик умолк и вцепился в одеяло — как это сейчас сделала Этти. После чего затих. Пеллэм позвал на помощь. Врач констатировал смерть. Как он объяснил, так происходит всегда. Перед концом умирающие хватаются за одеяло.

Пеллэм склонился к Этти Вашингтон. Внезапно палата огласилась громким стоном. Стон перешел в голос.

— Кто это? — Руки старухи застыли. Она открыла глаза, но, по-видимому, до сих пор не могла видеть отчетливо. — Кто тут? Где я?