Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе Страница 2

– Теперь шифр. – Мистер Синий щелкнул затянутыми в перчатку пальцами. – Выкладывай.

От распиравшей его злости Ротстайн едва не отказался – не зря Иоланта говорила, что его жизненная позиция всегда строилась на злости («Наверняка ты был таким же даже в своей проклятой колыбели», – говорила она), – но он устал и боялся. Если бы он уперся, они силой выбили бы из него шифр. Дело могло дойти до еще одного инфаркта, который он едва ли переживет.

– Если я назову вам шифр, вы возьмете деньги и уйдете?

– Мистер Ротстайн, – произнес мистер Желтый с, казалось бы, искренней (и потому гротескной) добротой, – вы не в том положении, чтобы торговаться. Фредди, сходи за сумками.

На Ротстайна дунуло ледяным воздухом, когда мистер Синий, он же Фредди, вышел через дверь кухни. Мистер Желтый тем временем продолжал улыбаться. Ротстайн уже терпеть не мог эту улыбку. Эти алые губы.

– Давай, гений, колись. Быстрее начнешь, быстрее закончишь.

Ротстайн вздохнул и продиктовал шифр, открывавший замок сейфа «Гардолл», вмонтированного в заднюю стенку шкафа:

– Три – два поворота влево, тридцать один – два поворота вправо, восемнадцать – поворот влево, девяносто девять – поворот вправо, потом на ноль.

Алые губы за маской разошлись шире, обнажив зубы.

– Я бы мог догадаться. Твой день рождения.

И пока Желтый выкрикивал шифр мужчине, стоявшему у сейфа в шкафу, Ротстайн пришел к крайне неприятным выводам. Мистера Синего и мистера Красного интересовали исключительно деньги. Мистер Желтый тоже мог получить свою долю, но Ротстайн не верил, что деньги – главная цель человека, который называл его гением. Словно в подтверждение этих мыслей, мистер Синий вернулся, принеся с собой еще один порыв ледяного воздуха. Он притащил четыре пустые дорожные сумки. Они висели на его плечах, по две на каждом.

Из кабинета донесся крик мистера Красного:

– Святой Боже, Морри! Мы сорвали банк! Матерь Божья, тут прорва денег! В банковских конвертах! Их десятки!

Как минимум шестьдесят, мог бы сказать Ротстайн, может, и восемьдесят. С четырьмя сотнями долларов в каждом. От Арнольда Абеля, моего нью-йоркского бухгалтера. Дженни обналичивает чеки и привозит деньги в конвертах, а я кладу их в сейф. Только расходов у меня мало, потому что крупные счета Абель оплачивает из Нью-Йорка. Время от времени я даю чаевые Дженни, на Рождество – почтальону, но по другим поводам наличные трачу редко. Эта история с конвертами тянется долгие годы, и почему? Арнольд никогда не спрашивает, что я делаю с деньгами. Может, думает, что ко мне приезжает девушка по вызову, а то и две. Может, думает, что я играю на ипподроме в Рокингэме.

Но есть один забавный момент, мог бы сказать он мистеру Желтому (также известному как Морри), я сам себя никогда об этом не спрашивал. Не спрашивал и о том, почему я продолжаю исписывать одну записную книжку за другой. Что-то ты просто делаешь, без всяких вопросов.

Он мог бы все это сказать, но молчал. Не потому, что мистер Желтый его бы не понял. Наоборот, алогубая улыбка свидетельствовала о том, что он как раз поймет.

Но пропустит мимо ушей.

– Что там еще? – крикнул мистер Желтый, по-прежнему не отрывая взгляда от Ротстайна. – Коробки? Коробки для рукописей? Того размера, как я тебе говорил?

– Никаких коробок, только записные книжки, – доложил мистер Красный. – Гребаный сейф набит ими.

Мистер Желтый улыбнулся, глядя в глаза Ротстайну:

– Пишешь от руки? Ты так это делаешь, гений?

– Пожалуйста, – взмолился Ротстайн, – оставьте их. Этот материал не предназначен для чужих глаз. Там нет ничего завершенного.

– И никогда не будет, вот что я думаю. Естественно, ты же у нас великий барахольщик. – Веселый блеск глаз (ирландский блеск, подумал Ротстайн) исчез. – Да и зачем, если нет нужды публиковать что-то еще? Никакой финансовой необходимости. Ты получаешь гонорары с «Бегуна». И со второй книги – «Бегун берет разгон». И с третьей – «Бегун сбрасывает темп». Знаменитая трилогия о Джимми Голде. Всегда на полках магазинов. Изучается в колледжах всей нашей великой страны. Спасибо клике преподавателей литературы, которые уверены, что до тебя и Сола Беллоу остальным как до луны. Поток студентов-выпускников, покупающих твои книги, не иссякает. У тебя все устоялось, верно? Зачем идти на риск и публиковать что-то еще? А вдруг появится вмятина на сверкающей золотом репутации? Ты можешь позволить себе спрятаться здесь и прикинуться, будто остального мира не существует. – Мистер Желтый покачал головой. – Мой друг, благодаря тебе у термина «анальная фиксация» появилось совершенно новое значение.

Мистер Синий все еще топтался в дверях:

– Что мне делать, Морри?

– Иди к Кертису. Запакуйте все. Если в сумках не хватит места для всех записных книжек, найдите что-нибудь. Даже у такой домашней крысы, как он, должен быть хотя бы один чемодан. Не теряйте времени на пересчет денег. Я хочу, чтобы мы смылись отсюда как можно быстрее.

– Ладно. – И мистер Синий – Фредди – отбыл.

– Не делайте этого. – Ротстайн ужаснулся дрожи в собственном голосе. Иногда он забывал о возрасте, но не в эту ночь.

Мужчина, которого звали Морри, наклонился к нему, серо-зеленые глаза изучали старика сквозь прорези в желтой балаклаве.

– Я хочу кое-что узнать. Если получу честный ответ, может, мы оставим записные книжки. Будешь честен со мной, гений?

– Я попытаюсь, – ответил Ротстайн. – Кстати, я никогда так себя не называл. Это журнал «Тайм» назвал меня гением.

– Но и протеста ты не заявлял, верно?

Ротстайн промолчал. Сукин сын, думал он. Ехидный сукин сын. Ты ничего не оставишь, правда? Что бы я тебе ни сказал.

– Так вот что я хочу знать. Почему, во имя Господа, ты не мог оставить Джимми Голда в покое? Что заставило тебя ткнуть его лицом в грязь?

Такого вопроса он не ожидал и поначалу даже не понял, о чем говорит Морри, хотя Джимми Голд являлся самым знаменитым персонажем Ротстайна, и если его и будут помнить в веках, то именно за Джимми Голда. В той же статье «Тайм», где Ротстайн проходил как гений, Джимми Голда назвали «американской иконой отчаяния в стране изобилия». Конечно, чушь собачья, но продажи возросли.

– Если хотите сказать, что мне следовало остановиться на «Бегуне», вы в этом не одиноки. – Почти не одиноки, мог бы добавить он. Продолжение первого романа, «Бегун берет разгон», укрепило его репутацию серьезного американского писателя, а третий роман, «Бегун сбрасывает темп», стал краеугольным камнем карьеры: бессчетные похвалы критиков, шестьдесят две недели в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». И Национальная книжная премия, пусть он и не пришел на ее вручение. «“Илиада” послевоенной Америки» – так оценили его труд, имея в виду не только последний роман, но и трилогию в целом.

– Я не говорю, что тебе следовало остановиться на «Бегуне», – ответил Морри. – «Бегун берет разгон» ничуть не хуже, может, даже лучше. Они правдивые. Я про последнюю. Это какая-то ярмарка лжи. Реклама? Я серьезно, реклама?

От следующего движения мистера Желтого у Ротстайна перехватило горло, а живот словно наполнился свинцом. Медленно, почти задумчиво налетчик стянул с головы желтую балаклаву, и перед Ротстайном предстал типичный молодой ирландец из Бостона: рыжие волосы, зеленоватые глаза, белоснежная кожа, которая всегда обгорает на солнце. Плюс эти странные алые губы.

– Дом в пригороде? «Форд»-седан на подъездной дорожке? Жена и двое малолетних детей? Купить можно любого, ты это пытался сказать? Все проглатывают ядовитую наживку?

– В записных книжках…

В записных книжках еще два романа про Джимми Голда, которые замыкают круг, вот что он хотел сказать. В первом Джимми видит пустоту жизни в пригороде и бросает семью, работу, уютный дом в Коннектикуте. Уходит на своих двоих, только с рюкзаком за плечами и в одежде, которая на нем. Становится повзрослевшей версией подростка, исключенного из школы, отвергнутого своей меркантильной семьей и вступившего в армию после одного пьяного уик-энда в Нью-Йорке.

– Что в записных книжках? – спросил Морри. – Давай, гений, выкладывай. Скажи, почему тебе пришлось сбить его с ног и потоптаться на его затылке.

В романе «Бегун уходит на Запад» он вновь становится самим собой, хотелось сказать Ротстайну. Уникальной личностью. Да только мистер Желтый показал лицо, а теперь еще и доставал пистолет из правого наружного кармана клетчатой куртки. Мистер Желтый выглядел опечаленным.

– Ты создал одного из величайших персонажей американской литературы, а потом обосрал его. Человек, который так поступил, не заслуживает жизни.