Эрин Харт - Земля призраков Страница 2

— Драммонд был там? — спросил он. Малаки Драммонд, главный государственный патологоанатом, посещал место любой подозрительной смерти, дабы решить, необходимо ли вмешательство полиции. Драммонд уже приезжал на место, заверил Пядар. Осмотрев останки, он заявил, что этот случай интересен скорее для археологов, нежели для полиции. Юридическим правом на подобные находки обладает Национальный музей, но, объяснил Пядар, как раз накануне отдел консервации в полном составе отправился на конференцию в Бельгию и будет отсутствовать четыре ближайших дня. Поэтому смотритель музея позвонил из Брюсселя с вопросом: не сможет ли Кормак произвести раскопки.

— Он сказал, что понимает — вы в отпуске, но счел бы это большим одолжением.

— Не позвоните ли вы туда, Пядар, а? И сообщите им, что я уже в пути.

Кормак замолчал, чтобы прочистить горло, приступая к обсуждению следующего.

— Я полагаю, кто-то уже информировал доктора Гейвин.

Нора Гейвин была преподавателем анатомии в медицинском колледже Тринити, американской исследовательницей с исключительным интересом к болотным телам. И, вдобавок, тем человеком, с которым Кормак никак не хотел бы работать, хотя и не представлял, как этого избежать. Было бы легче, если бы не пришлось звонить ей самому.

— Ее уже уведомили. Говорит, встретит вас на месте, — сказал Пядар.

Двадцать минут спустя Кормак уже был в дороге. Что же они там нашли? Из-за содержавшихся в торфе природных консервантов сложно сразу же определить возраст захоронения. Кормак вспомнил случай пятидесятых годов: английские рабочие нашли в топи женские останки, что спровоцировало слезные признания одного из местных жителей. Он поведал полиции, будто убил свою жену и свалил ее тело в болото. Вскоре после того как раскаявшийся муж повесился в тюремной камере, было установлено — труп принадлежит женщине, умершей в конце Железного века Останки убитой жены так и не обнаружились.

Размышляя о возможном значении нынешней находки, Кормак почувствовал растущее возбуждение. Уже почти десять лет он всецело сосредоточен на поиске болотных останков. В болоте у дороги в Оффали обнаружена полностью сохранившаяся рука. Кормаку особенно памятны неровные побуревшие ногти. Просто удивительно, сколь неодинакова сохранность подобных останков: иногда кости полностью декальцинированы, но кожа, волосы и внутренние органы остаются нетронутыми. Хорошо сохранившееся древнее тело нередко соседствует со скелетными останками совсем иной степени сохранности.

Отправляясь в путь, Кормак надел джинсы, темный шерстяной пуловер и ярко-синюю куртку с капюшоном; в багажник джипа он положил непромокаемые плащи и резиновые сапоги. Миновав новостройки, беспорядочно расположившиеся вдоль окраинных городских дорог, и оказавшись за той чертой, где застроенное пространство сменяется обширными пастбищами и усадьбами преуспевающих хозяев, Кормак предвкушал, как избавится от грохота Дублина. Минуя обширные и мелкие водоемы, болота, пастбища центрального графства, он направится к устью реки Шэннон, в места, которые всегда считал самыми интересными на этом маленьком острове. Большой мир неизменно представляет Ирландию поделенной на Северную и Южную. Но для Кормака наибольшее различие всегда существовало между Ирландией Восточной и Западной, особенно между владениями жизнелюбивых обитателей окрестностей Дублина, который английские первопоселенцы окрестили Пэйлом, и каменистым, открытым всем ветрам западом, куда некогда были изгнаны обитатели Гаэльской Ирландии. Здесь все еще слышатся отзвуки древней культуры: в народной музыке, в говоре людей, в их манерах, в особом ритме их жизни, замедляющемся по мере продвижения на запад. Дорога на запад всегда казалась Кормаку дорогой в прошлое.

Поездка займет по крайней мере два с половиной часа. Запустив руку в бардачок, Кормак вытащил оттуда запись Джэка Долана, флейтиста, играющего в старом puff-and-blow[2] лейтримовском стиле. Кроме того, на сиденье для пассажира лежал футляр с деревянной флейтой. В Ист-Голвейе много флейтистов. И никогда не знаешь, что за музыку там выищешь. Бок о бок с флейтой помещались инструменты для раскопок, которые Кормак хранил в старой санитарной сумке отца. Маленькая позолоченная надпись «Дж. М.» на потертой кожаной поверхности напоминала, что он направляется и в собственное прошлое. Кормак родился на западном побережье Клэр, в часе езды от места назначения. Следовало бы посетить церковь в Килгарване, где похоронена мать. Сейчас Кормак упрекал себя за недостаточное внимание к матери. Ничего не поделаешь, остается лишь размышлять о ней после смерти больше, чем он удосуживался при ее жизни. Он навестит могилу — если представится случай.

Кормаку не нравилось ездить по шоссе. В другое время он предпочел бы второстепенные дороги. Сегодня же причина для спешки была: изъятое из стерильной среды болотное тело восприимчиво к обезвоживанию и быстрому разложению. Обычная процедура извлечения состоит в окапывании находки. Затем обволакивающий тело кусок торфа вырезают целиком, используя его «консервирующие» свойства вплоть до доставки в лабораторию Коллинс Барракс в Дублине. Лабораторные методы консервации болотных тел — дубление и сухая заморозка — недостаточно успешны. Такому хранению нередко сопутствует появление бактерий и плесени, поэтому проблему долговечности решает последовательная упаковка останков во влажный торф и несколько слоев черных пластиковых листов, замораживание и хранение приблизительно при четырнадцати градусах по Цельсию. У Национального музея уже появился специальный блок именно для этой цели, размером с комнату. Не идеально, конечно, но это — лучший в настоящее время вариант.

Мозг Кормака начал раскладывать по полочкам детали предстоящих раскопок. Если один кубический метр влажного торфа весит тонну, какого вида ящик следует построить, чтобы его емкость составляла два кубических метра? И сколько времени займет раскопка всего участка вручную? Но за размеренным течением всех этих мыслей звучала скрытая мелодия, пробужденная случайной встречей с человеческим существом, чья жизнь и смерть вот-вот пересечется с его бытием. В первый раз Кормаку стало любопытно, кем окажется новое болотное тело — мужчиной или женщиной. Проблемы пола и возраста мало касались его непосредственной работы, но каждый индивидуум, найденный в болоте, вернее, каждые человеческие останки — обладали собственной историей. И вопрос в том, можно ли ее разгадать.

«Легко „увязнуть“ в методологии, во всех высокотехнических аспектах того, что мы делаем, — как-то раз сказал его коллега и наставник Габриал Мак-Кроссан. — Но это лишь научный аппарат, а не суть того, чем мы занимаемся. Помните, что наша основная забота — люди. Изучая тех, кто жил до нас, мы изучаем себя».

Это будет первая поездка в поле без Габриала. Три недели назад Кормак, заскочив на кафедру, нашел старика за письменным столом. Габриал был мертв. Авторучка выпала из его правой руки, и на том месте, где она последний раз касалась бумаги, образовалось огромное чернильное пятно. Кормак не сомневался: старик разделил бы его волнение по поводу новой находки.

Габриал неизменно утверждал: вести любое научное исследование — через линзы микроскопа или линзы телескопа — все равно что всматриваться в необъятную Вселенную через один-единственный маленький глазок. Он часто говорил о своей археологической работе как о наблюдении сквозь замутненное стекло в попытке воссоздать прошлое по разбросанным и неполным свидетельствам. Габриал наслаждался открытиями. «Еще одна частица мозаики, мой мальчик, — сказал бы он, в предвкушении потирая руки. — Еще одна частица мозаики».

В Атлоне Кормак пересек границу Роскоммона. Постепенно уменьшались поля и сужались дороги — он был уже на настоящем Западе, когда вспомнил о той неловкой ситуации, что ожидала его на раскопках. Габриал сам представил его Норе Гейвин. Хотя Нора и американка, ее родители родом из Ирландии, и у нее со стариком обнаружились общие знакомства: он учился в университете с ее отцом или что-то вроде того. О возрасте Норы судить сложно: вероятно, ей под сорок. Габриал настойчиво упоминал о Норе и о том, что Кормак прямо-таки обязан с ней встретиться, поэтому археолог заключил, что она одинока. Во время их немногочисленных встреч она показалась ему умной и достаточно приятной, но из ухаживаний Габриала ничего не вышло. Примерно полгода назад они оказались в небольшой группе гостей, приглашенных провести вечер у Габриала, и старик просто заставил его подбросить Нору домой. Кормак хорошо помнил свою досаду по поводу вынужденной любезности. Нора жила в одной из тех современных многоэтажек, которые расположены вдоль Гранд-Канал, недалеко от его собственного дома. Вряд ли по пути он обмолвился с ней хоть словом и даже не подождал, дабы убедиться, благополучно ли она попала в квартиру. Стремительно отъехав, он обернулся и обнаружил: она все еще стоит у бордюра и смотрит ему вслед. С тех пор он ее не видел. Конечно, она была на похоронах Габриала, но воспоминания о том дне были слишком омрачены скорбью, чтобы на них полагаться.