Харлан Кобен - Ловушка Страница 2

— Уэнди Тайнс, «Новости Эн-ти-си». Дэн, что вы здесь делаете?

Я уже раскрыл рот, но не выдавил ни звука — та самая ведущая той самой телепрограммы…

— Для чего вы вели в Интернете общение сексуального характера с тринадцатилетней девочкой? У нас есть ваша переписка.

…в которой устраивают ловушку педофилам, потом снимают их и показывают в эфире.

— Вы пришли, чтобы заняться сексом с тринадцатилетней девочкой?

Я осознал суть происходящего и замер. В комнату набежали еще люди — видимо, продюсеры, за ними второй оператор и двое копов. Объективы лезли прямо в лицо. Свет стал ярче, на лбу у меня проступил пот. Я начал сбивчиво оправдываться, но бесполезно.

Через два дня программу показали. Ее посмотрели все.

И Дэну Мерсеру — в точности, как я непонятно с чего предположил, подходя к красной двери — пришел конец.

Заметив, что постель дочери пуста, Марша Макуэйд не стала бить тревогу. Паника пришла позже.

Она проснулась в шесть утра — рановато для субботы — в превосходном настроении. Тэд, ее муж последние двадцать лет, посапывал рядом, лежа на животе и обхватив жену за талию. Он любил спать в майке, но без штанов. То есть совсем — голым от пояса до пят. «Чтобы моему мужичку было где разгуляться», — говаривал он с ухмылкой, на что Марша, изображая распевную тинейджерскую интонацию дочери, отвечала: «Эм-эл-и-и» («Много лишней информации»).

Она выскользнула из объятий, на цыпочках спустилась в кухню и приготовила себе чашечку кофе из новой кофемашины марки «Кериг». Тэд обожал всякие новомодные штуки (мальчишки и их игрушки!), но эта оказалась дельной: берешь пакетик, вставляешь в аппарат, и — оп! — напиток готов. Никаких экранчиков, сенсорных панелек и беспроводной связи с компьютером.

Недавно к дому пристроили еще одну спальню, ванную и кухню с выступающим застекленным углом. Марша сразу полюбила уютную нишу, которую по утрам заливало солнце. Прихватив чашку и газету, она с ногами забралась на широкий удобный подоконник.

Мгновения райского блаженства.

Марша не спеша попила кофе, полистала газету. Еще пару минут — и пора сверяться с расписанием. У третьеклассника Райана в восемь игра. Его баскетбольную команду, второй сезон подряд проигрывавшую все встречи, тренировал Тэд.

— Почему вы никогда не побеждаете? — как-то спросила она мужа.

— Я набираю ребят по двум критериям.

— А именно?..

— Добрый отец и сексуальная мамочка.

В ответ Марша только игриво его шлепнула. Могла бы и взревновать, если бы сама не видела, что за мамаши обычно стоят вокруг площадки, и не знала наверняка: он шутит. В действительности Тэд был отличным тренером, но не в смысле обучения баскетболу, а в том, как ладил с мальчишками. Те обожали и его самого, и отсутствие в нем духа соперничества, поэтому даже бездарные игроки — те, кто унывал и бросал занятия посреди сезона, — приходили к нему каждую неделю. Тэд даже переделал песню Бон Джови: вместо «Ты любовь превращаешь в беду» стало «Ты провал превращаешь в победу». Дети прыгали от радости после каждого забитого мяча, а разве должно быть иначе, когда ты третьеклассник?

У средней, четырнадцатилетней Патрисии, в графике значилась репетиция: девятиклассники ставили сокращенную версию мюзикла «Отверженные». Патрисия выходила лишь в паре небольших сцен, но готовилась усиленно. Старшая, Хейли, уже выпускница, проводила «капитанские занятия» для женской команды по лакроссу.[2] Школьные правила позволяли устраивать такие ранние неофициальные тренировки без наставника. Проще говоря, неформальные встречи, которые скорее предназначались для знакомства с мальчиками.

Большинство родителей из пригородов либо обожали, либо ненавидели спортивные секции. Марша понимала, что по большому счету это не так уж важно, но невольно втянулась в их игры.

Тридцать спокойных минут в начале дня — все, что ей требовалось.

Она допила кофе, сделала в машине еще одну чашку, раскрыла газету на разделе «Мода». В доме по-прежнему стояла тишина. Стараясь не шуметь, Марша поднялась наверх посмотреть на своих подопечных. Райан спал, лежа на боку лицом к двери; до чего похож на отца.

Соседняя дверь — Патрисии. Та тоже еще не вставала.

— Милая!

Дочь зашевелилась, издала невнятный звук. Ее комната, да и комната младшего выглядели словно кто-то продуманно рассовал по комодам динамитные шашки и подорвал все разом: погибшая одежда валялась на полу, раненая свисала с открытых дверец, изображая жертв на баррикадах Французской революции.

— Патрисия, у тебя через час репетиция.

— Я уже не сплю, — простонала она так, что сомнений не возникло: еще как спит.

Марша мимоходом заглянула в соседнюю комнату.

Постель Хейли была пуста. И застелена.

Впрочем, мать это не удивило. В отличие от берлог брата с сестрой тут царили чистота и безупречный порядок, пожалуй, даже чрезмерные. Не комната, а мебельный салон: ни носочка на полу, все ящики плотно закрыты. Многочисленные кубки выстроены безупречными рядами на четырех полках. Последнюю Тэд приладил недавно — после выигрыша команды Хейли в воскресном турнире во Франклин-Лейкс. Победительница кропотливо расставила трофеи так, чтобы новый не стоял в одиночестве. Почему — Марша точно не знала. Возможно, дочь не хотела показать своего ожидания следующих наград, но в основном от нелюбви к беспорядку. Между кубками сохранялось строго одинаковое расстояние, которое таяло с поступлением очередных, — сначала три дюйма, потом два, потом один. Хейли во всем проявляла педантизм. Хорошая девочка. И хотя это чудесно, что твоя дочь такая целеустремленная и даже излишне склонная всюду видеть повод для состязания, без напоминаний делает домашнюю работу и боится, как бы другие не подумали о ней плохо, имелось в ней нечто, напоминавшее туго скрученную пружину — тревожная черта характера, слишком уж близкая к неврозу навязчивых состояний.

Интересно, во сколько дочь вернулась домой? Хейли, взрослой и ответственной, уже не назначали точного часа. Порядком устав к вечеру, Марша ушла спать в десять. Тэд («всегда хочу») вскоре поднялся следом.

Махнув рукой, она собралась идти дальше, но отчего-то решила затеять стирку и направилась в ванную Хейли. Младшие — Райан с Патрисией — свято верили: корзиной для белья взрослые называют пол, а точнее — что угодно, только не корзину для белья. Но старшая, само собой, каждый вечер проводила священный обряд положения ношеной одежды куда надо. В тот момент Марша и ощутила в груди холодок.

Корзина пустовала.

Льдинка в душе увеличилась, когда мать потрогала зубную щетку и умывальник — совершенно сухие.

Льда стало больше, когда Марша, держа себя в руках, позвала Тэда; и еще больше, когда они съездили на спортплощадку и выяснили, что Хейли там не появлялась; еще — когда Марша обзвонила друзей, а Тэд разослал кучу электронных писем, но никто ничего не смог сказать; еще — когда вызвали полицейских, а те, не обращая внимания на их протесты, заявили, что девочка сбежала выпустить пар. Льдина стала больше через двое суток — явились агенты ФБР, и еще — спустя неделю полной безвестности.

Девочку будто поглотила земля.

Месяц — тишина. Два — ни слуху ни духу. Наконец на третий пришли новости, и холодная глыба, которая все увеличивалась у Марши в груди, не давала ей спать по ночам и дышать, расти перестала.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

Три месяца спустя.

— Клянетесь ли вы — и в том да поможет вам Бог — говорить правду, всю правду и ничего кроме правды?

Уэнди Тайнс сказала, что обещает, посмотрела по сторонам и заняла место свидетеля. Она чувствовала себя как на сцене, то есть в обстановке для тележурналиста в целом привычной, но тут отчего-то неуютной; огляделась еще раз и увидела родителей жертв Дэна Мерсера. Четыре пары. Они приходили каждый день, поначалу приносили фотографии своих детей — детей, разумеется, невинных, — но позже судья запретила, поэтому теперь слушали заседания молча, и от этого делалось только страшнее.

Сиденье было неудобным. Уэнди немного поерзала, положила одну ногу на другую, вновь поставила обе на пол и стала ждать.

Встал Флэр Хикори, знаменитый адвокат, и она в очередной раз удивилась, откуда у Дэна Мерсера на него деньги. Флэр выступал в своем обычном сером костюме в мелкую розовую полоску, в розовой сорочке и розовом галстуке. По залу защитник прошелся театрально — другого слова не подберешь; выход, достойный самого Либераче,[3] если бы тот решился на по-настоящему экстравагантный поступок.

— Мисс Тайнс, — начал Хикори с фирменной радушной улыбкой. Он был гей и в суде изображал этакого Харви Фирстайна[4] в ковбойских штанах, но с повадками героинь Лайзы Минелли. — Меня зовут Флэр Хикори. Доброго вам утра.