Антон Леонтьев - Лес разбуженных снов Страница 2

Она никак не могла выбросить незнакомца из головы, и когда на следующий день столкнулась с ним около дома, то оторопела: как он попал сюда?

– А ты симпатичная, малышка, – сказал он.

Ванда покраснела – она находила свои уши слишком большими и оттопыренными, нос – горбатым, а волнистые русые волосы – невыносимыми.

– Меня зовут Лешек, – произнес он и улыбнулся. – Я сразу приметил, что ты на меня запала. Так ведь?

Лешек стал для Ванды самым большим секретом того лета. Он был на семь с половиной лет старше девушки, подрабатывал то здесь, то там частным извозом, покуривал марихуану и обожал «Раммштайн».

Ванда влюбилась в Лешека без оглядки, и, когда тот потребовал от нее доказать искренность своих чувств, она забралась с ним на чердак (родители были дома и не подозревали, чем занимается их единственная дочь). Окрыленная словами Лешека, уверявшего, что они поженятся еще до Рождества, Ванда поведала обо всем своей лучшей подруге Милославе, с которой была неразлучной с самого детства. Ванда рассказала ей и о планах сбежать из ненавистного родного городка в столицу – Лешек уверял, что найдет хорошее место.

Планы так и не реализовались: вечером того же дня отец, выпоров Ванду, запер ее в комнате, запретив покидать дом, а сам отправился в полицию, дабы обвинить Лешека в растлении малолетней. Оттуда отец вернулся вместе с дородной дамой, представившейся работницей полиции. Ванда не хотела никого видеть и, накрыв голову подушкой, лила слезы, то ли из-за синяков на попе, то ли из-за того, что так и не удалось сбежать в Экарест.

Отец стащил девушку с кровати и заставил выслушать рассказ полицейской. Та прихватила с собой копии кое-каких документов из дела Лешека. Выяснилось, что он начал карьеру в возрасте десяти лет с кражи в овощном магазине, в двенадцать попался при попытке раскурочить банкомат, в пятнадцать оказался замешанным в изнасиловании – сам Лешек в истязании жертвы участия не принимал, доверив это дело старшим товарищам, однако стоял на шухере, где и был пойман с поличным бдительным гражданином. Лешеку дали полтора года и отправили в колонию для малолетних. Когда его через восемь месяцев выпустили за примерное поведение, подросток вернулся домой, где его ждали вечно пьяный отец и прикованная к кровати из-за перелома позвоночника мать. В восемнадцать лет Лешека арестовали по подозрению в ограблении виллы заместителя мэра, но отпустили в связи с отсутствием доказательств. С тех пор Лешек находился на примете у полиции – молодого человека подозревали в распространении наркотиков, организации подпольного тотализатора и рэкете. Он в самом деле был водителем – у шефа одной из преступных группировок городка, а частным извозом подрабатывал тогда, когда требовалось найти богатеев, чью хату можно было бы обчистить.

– Он приходил в наш дом в мое отсутствие? – вопрошал отец. Он и мама работали в организованном ими туристическом агентстве, у которого не так давно появилось два новых филиала: дела шли как нельзя лучше. – Ты водила его по нашему дому? Показывала, где мы храним деньги? Он ведь через тебя подбирается к нашим кровавым потом заработанным ценностям! Господи, за что господь ниспослал мне такого глупого ребенка!

Ванда не могла поверить тому, что Лешек лгал и использовал ее как источник информации. После того как тетя Клара провела несколько воспитательных бесед, более похожих на проповеди, и миновало больше двух месяцев с момента разоблачения козней Лешека, Ванде было дозволено ненадолго покидать дом. К несчастью, ее всегда сопровождал кто-то из родственников: родители боялись рецидива и, несмотря на заверения дочери, что Лешек для нее ничего не значит, справедливо полагали, что береженого бог бережет.

Встретиться с Лешеком Ванде удалось в городской библиотеке: тетя Клара надолго застряла в буфете, и девушка могла украдкой обменяться несколькими фразами с молодым человеком, который днем ранее прислал ей записку, в которой указал, где они смогут увидеться.

Лешек не отрицал, что проник в дом Ванды по заказу своего шефа.

– Но тебя я полюбил по-настоящему! – заявил он. – Эй, малышка, неужели ты думаешь, что я способен на подлость? Я люблю тебя!

У Ванды отлегло от сердца. Они с Лешеком разработали коварный, но эффективный план: она изображала из себя пай-девочку, усыпляя внимание родителей и тетки, и постепенно контроль ослабевал. Ванда снова смогла встречаться с Лешеком, и они принялись обдумывать план побега: юноша считал, что в Экаресте можно по-настоящему широко развернуться и они в два счета станут богатыми.

– А когда деньги есть, то на всех наплевать, – рассуждал он. – Когда тебе исполнится шестнадцать, мы поженимся, и твои родители ничего сделать не смогут. У меня есть в столице на примете несколько человечков, которые заправляют в теневых структурах, и если на них работать, то можно высоко взлететь. Начну с должности шофера, а через несколько лет стану боссом. И тогда, малышка, у нас все будет: и своя вилла с бассейном, и дюжина лимузинов, и шмоток у тебя завались…

От подобных головокружительных перспектив у Ванды сладко щемило в сердце и щекотало в носу. Родители же что-то заподозрили и снова приставили к Ванде тетю Клару. Однако девушка знала, как можно вывести из строя свою дуэнью, и частенько оставляла ее в кондитерской, отправляясь «на занятия в музыкальную школу».

Играть на виолончели Ванда ненавидела, тусклые сонаты Баха и унылые сарабанды Скарлатти навевали на нее тоску, но родители отчего-то считали, что их дочь создана для пиликания на виолончели, и твердили, что Ванда, став взрослой, поймет их правоту и будет благодарить за то, что ее отдали в музыкальную школу.

По средам, вечерами, Ванда посещала занятия по сольфеджио и музыкальной литературе: первое длилось час, второе – сорок пять минут. На сольфеджио Ванда тщетно напрягалась, пытаясь постичь секреты мажорного и минорного лада, на музыкальной литературе откровенно зевала, выслушивая биографии сто, двести, а то и триста лет тому назад почивших композиторов.

Родители знали, что Ванда без особого энтузиазма ходит в музыкальную школу, поэтому когда с середины октября дочь вдруг перестала ныть, требуя прекратить занятия в «камере пыток», как именовала она музыкальную школу, и с большим усердием собирала папку, не в состоянии дождаться, когда же тетя Клара зайдет за ней, чтобы проводить на урок, мать с отцом вздохнули с облегчением.

– Такое бывает, я читала в последнем номере педагогического журнала, – авторитетно заявила мама. – Когда у подростка заканчивается период траура по первой неразделенной любви или, как в случае с нашей Вандочкой, траур по растоптанным чувствам и обманутым надеждам, они отдают себя всецело новому, сугубо эстетическому увлечению, например, литературе, музыке или театру.

Они и не подозревали, что Ванда на самом деле организовала огромную инсценировку, в которой она и Лешек были режиссерами и главными исполнителями, а родители вкупе с тетей Кларой – ничего не подозревающими зрителями.

Знакомый Лешека, невропатолог, согласился за деньги подтвердить на официальном бланке с внушительной фиолетовой печатью, что Ванда страдает повышенным внутричерепным давлением, по причине коего не может регулярно посещать занятия сольфеджио. Ванда появлялась в музыкальной школе, приносила очередную справку, оправдывающую ее многочисленные прогулы, играла роль больной и затем исчезала снова на несколько недель.

Однако каждую среду она уходила на занятия в музыкальную школу. Если тетю Клару не удавалось сплавить в кондитерскую или ее отводили отец или мама, она прощалась с ними в вестибюле школы, приветливо махала на прощание рукой и, дождавшись, когда взрослые скроются, покидала здание школы с единственной целью – встретиться с Лешеком. Правда, в таких случаях у них было не больше полутора часов, затем девушке приходилось тащиться в школу, дабы встретить в холле родителей, явившихся забрать свое чадо, и заявить им: «Нас отпустили на пять минут пораньше», – а затем побыстрее уносить ноги, чтобы не столкнуться с товарищами по группе или, чего доброго, с учительницей сольфеджио.

Посему Ванда изо всех сил старалась затащить тетю Клару в кондитерскую, где та объедалась пирожными, в то время как племянница спешила на рандеву с Лешеком. Тетка зачастую теряла счет времени и, набивая желудок, иногда могла провести в кондитерской по два, а то и три часа кряду. Тогда Ванда могла миловаться с Лешеком подольше и сама приходила в кафе, где заставала тетку с затуманенным, как у наркомана, взглядом за столиком, уставленным полудюжиной пустых тарелочек.

– Куда мы пойдем в этот раз? – спросила Ванда.

В прошлую среду они посетили жилище одного из друзей Лешека, но Ванде не понравился продавленный матрас, использованные шприцы в углу и засаленные плакаты с изображениями гологрудых красоток на облупившихся стенах.