Аджи Диас - Торговец счастьем Страница 2

– Вы же понимаете, к чему это приведет? – уточнила Смирение, глядя на пустую улицу и дома с разбитыми окнами.

В отличие от центральных и северных районов Арраса, западная часть города была застроена по большей части обычными домами, а не инсуломами.

– Мы все прекрасно понимаем! – рявкнула в своей обычной резкой манере Отчаяние. – Этот мир будет погружен в пучину мрака. И вскоре он захлебнется в собственной скверне!

– Не будь же столь категоричной, – мягко улыбнулась Надежда, мечтательно глядя на ночное небо столицы. – Грядет новый день, новая жизнь. Я еще не проиграла бой. Нам еще столько предстоит сделать. Ты и представить себе не можешь.

– Зло уже явилось в мир смертных. Оно множится. И твой принц никак не сможет победить его!

– Возможно, архонту необходима поддержка. В любом случае, – Надежда обошла свою раздраженную сестру, – время покажет, кто из нас прав. А пока, прошу, посмотрим на очень интересные события, которые через каких-то пару десятилетий заставят нас вернуться в Серру.

И Сестры последовали за ней.

Фургон тем временем остановился на дальнем конце улицы, перед одним из красных кирпичных домов.

– Господин! Господин! – кричал молодой дворецкий.

– Что случилось Лу… – иглоликий не успел договорить, так как прогремел взрыв, сметший парадную дверь и сбивший его с ног.

Когда он поднял голову, перед ним уже стояли трое непрошеных гостей. Дворецкий и иглоликий застыли на месте.

– Спаси его! – прокричал мужчина, который был самым старшим в троице.

– Но… но… – начал было возражать иглоликий, однако слова застряли в горле, как только он увидел направленное на него оружие.

– Что задумался толстяк!? – крикнул мужчина, тыча ему в лицо паровым пистолетом. Он явно был не в себе от возбуждения. На воротнике его кителя виднелась кровь, а на лице застыло раздражение.

Иглоликий узнал гостя. Они пересекались на каком-то балу в Солнечном дворце. Теперь там шла бойня.

Кроктор Меньес – именно так звали предприимчивого и крайне осторожного ученого иглоликого, знатока по Ощущениям, памяти и эктоплазме – перевел глаза и посмотрел на раненого. Преторианская синяя форма на молодом человеке была изорвана и окровавлена. Третий гость, на плечах которого и держался раненый, скрывал лицо под капюшоном. Но Меньес узнал его почти сразу, и много усилий ему понадобилось, чтобы скрыть свою радость.

Пророчество сбудется, возликовал про себя хозяин дома, вспомнив тот далекий вечер, когда он повстречал очень странную девицу, предсказавшую ему бессмертие.

Неужели сегодня?! Но я же почти не готов! Машина еще не готова!

На улице прогремел еще один взрыв, совсем недалеко, кажется на другой стороне улицы. По всей столице завершались заключительные акты гражданской войны. Последние перестрелки, последние выкрики. Этой ночью решалась судьба целой страны. Старая Империя умирала. Как и многие жители, оказавшиеся в эпицентре страшных событий, господин Кроктор Меньес сидел в своем доме, плотно закрыв окна. Ему казалось, что двойная дверь спасет его от любых вторжений. Как выяснилось, он ошибался.

– Спаси его! Или я прострелю твою башку! – крикнул мужчина, вернув иглоликого в реальность.

– Заносите его…

Они прошли вглубь дома, в личный кабинет ученого. Он и его дворецкий положили раненого мужчину на большой стол из красного дерева. Бумаги, счета и отчеты теперь были заляпаны кровью и разбросаны по всему кабинету. Иглоликий осматривал раны молодого человека, который уже потерял сознание. Дворецкий растерянно хлопал глазами, не зная, что ему делать. А захватчик с пистолетом стоял у окна и поглядывал то на улицу, то на своего раненого товарища. Третьего и самого желанного гостя иглоликий упустил из вида.

– Кто победил? – осмелился спросить хозяин дома, занятый делом.

– Император мертв, – глядя в окно, ответил Альбер Вельмас.

Иглоликий на мгновение застыл, прикидывая все плюсы и минусы новых изменений. Его расчетливый мозг тут же начал продумывать новый план действий: какие банковские счета закрыть, какие перевести за границу.

– Не об этом тебе сейчас, надо думать. – бросил Вельмас, словно прочтя его мысли. – Спаси моего друга. От этого сейчас зависит твоя жизнь.

– Он не выживет… – тихо сказал ученый, осмотрев все раны. – Слишком много крови…

– Спаси Феликса! – взорвался мужчина и, подойдя вплотную, приставил пистолет в пухлое лицо ученого. – Спаси его! Или я убью тебя!

– Хорошо-хорошо!.. – закричал иглоликий, искренне перепугавшись. – Только не стреляй! Есть один выход…

С одной стороны – бесславная смерть, с другой- безграничная власть архонта, подумал про себя Кроктор Меньес и посмотрел на юношу в капюшоне, вошедшего в комнату. Потом иглоликий перевел взгляд на дворецкого и в его расчетливом мозгу возникла чудовищная мысль…

Интерлюдия 1

Старик снова закряхтел, перебирая инструментами. Я видел его лишь со спины: сутулый, худой, в белом халате – светлое пятно в полутьме этой стерильной пещеры. Старик сравнивал анализы, читал бумаги, чертыхался и сотрясал воздух тихими проклятиями. Он читал себя великим ученым, пророком алхимии, биологии и каких-то-там-еще-логии. По мне так он был просто очередным сумасшедшим ублюдком. В империи их всегда хватало.

Я его боялся. На то имелось несколько веских причин. Первое – это то, что я был прикован толстыми ремнями к железному столу, в центре до жути мрачной лаборатории. Кажется, этот стол называется «операционный». Я никогда не был силен в медицинской терминологии. Всю мою сознательную жизнь меня учили правилам этикета в высшем обществе, разным языкам, игре на скрипке, вальсу и истории нашего мира. Я знаю своих предков до десятого колена, знаю, чем отличается граф от барона, знаю, какой вилкой, нужно есть креветки, а какой моллюсков. Но все это, черт подери, бесполезно! Вернись я в прошлое, не стал бы противиться воле отца и пошел бы в военное училище. Меня бы хоть научили стрелять и драться на мечах. Вспомнил, кажется, это называется «фехтование». Может быть, все сложилось бы иначе для меня, умей я драться? Кто знает? Судьба – странная штука. Всю жизнь ты живешь, не зная бед, в богатстве и роскоши, а потом, беспомощный и голый, лежишь на железном столе в ожидании своей участи, не в силах издать и звука.

Второй причиной моего страха являлся сам старик и его темная репутация. Среди заключенных частенько ходили слухи о том, что этот старый урод ставит эксперименты на людях, полукровках и магах. Раз или два в месяц тюремщики приходили в наши переполненные камеры и забирали нескольких заключенных. Никто из них так и не вернулся обратно. Как я думаю, скорее всего, они умирали на этом же самом столе.

Несмотря на все, я не боялся самой смерти. У меня ничего не осталось. Отец меня ненавидел до своей кончины, мать, которая боялась его, куда-то исчезла, воспользовавшись всеобщей суматохой. О богатстве, имении и своем знатном имени я и мечтать не смел. Мое имя было заменено цифрами на тюремной робе. Я был заключенным №1121 – всего лишь одним из многих политических преступников, магов и аристократов-заговорщиков из числа Совета масок. Одним из забытых, покинутых всеми, обреченных на гибель.

Тогда я думал, что умру, и никто меня не станет оплакивать, никто не вспомнит моего имени. Смерти я не боялся. Боялся я лишь боли и неизвестности.

Вот и третья причина – лаборатория. В небольшой темной комнате все стены были закрыты многочисленными шкафами и полками с колбами, банками, в которых плавали глаза, руки и еще что-то из человеческих внутренностей. Недалеко, на маленьком столике находилось столько медицинских инструментов, что и страшно было подумать о назначении каждого из них. Тогда, в первый раз оказавшись в той лаборатории, я боялся, что меня разберут на части, разрежут пополам и того, что мои глаза будут плавать в одной из местных стеклянных баночек.

Когда старик обернулся, я впервые увидел его морщинистое худое лицо.

– Ну что? Начнем? – спросил старик, согнувшись. С этих слов началось мое знакомство с безумным ученым по имени Дедал. – А хотя… сначала я должен тебе открыть одну тайну…

И тут я снова понимаю, что это всего лишь воспоминание. Кошмар, случившийся наяву, но только не со мной, а с кем-то другим, много лет назад. Сейчас всего и не вспомнишь, но тот вечер я запомнил на всю жизнь. Спокойный хрипловатый голос старика, его острые инструменты, запах крови и спирта. Но боли я не помню, помню лишь страх и слезы, стекавшие по моим щекам во время оперирования. Я часто отключался, а приходя в себя, не знал, сколько прошло времени. Все было таким размытым, нереальным, словно в тумане. Когда все закончилось, безумный старик смеялся и аплодировал. Гораздо позже я узнал, что на операционном столе я пролежал чуть больше месяца. В глазах старика, спрятанных под толстыми линзами, я увидел истинную радость и восхищение. Словно я был его неким шедевром, скульптурой, в которой он показал весь свой талант.