Брижит Обер - Мастерская смерти Страница 2

Это была комната с выцветшими стенами, забитая чучелами лисиц, ласок, оленей и кабанов. На стенах висело несколько огромных тунцов и меч-рыб. Почетное место занимала небольшая акула, пойманная экипажем яхты «Правь, Британия», стоявшей на приколе в соседнем порту.

Снаружи поблескивало море, отражая последние лучи заходящего солнца. Дом Шиба, бывший одновременно и его мастерской, Уабет— «Чистым Местом», как называли древние египтяне свои сооружения для погребальных обрядов, — находился в уединенном квартале недалеко от выезда из города и фасадом выходил на пляж. Шиб сел в свою ядовитозеленую «Флориду» с откидным верхом 1964 года выпуска и включил зажигание.

Южный бульвар кишел народом, и Шиб минут десять мотался туда-сюда, прежде чем втиснулся прямо под вывеску «Берегись спецстоянки!». Оттуда он быстро добрался до «Навигатора», любимого ресторанчика Грега — шикарного местечка с расторопными официантами и удручающе безвкусным интерьером в желтых и розово-оранжевых тонах.

Грег стоял у своего джипа— цвета «красный металлик»: загорелое мускулистое тело упаковано в ярко-голубой прорезиненный комбинезон, выгоревшие на солнце длинные волосы стянуты в хвост. Грег сворачивал покрытый светящейся в темноте краской парус для виндсерфинга, а за ним невозмутимо наблюдали две девицы в босоножках на пятнадцатисантиметровой платформе и ностальгически откровенных бюстье а lа 70-е.

Шиб разглядывал их, идя к машине приятеля: старшей около тридцати, рыжие всклокоченные волосы, колечки в носу и бровях, вторая— помоложе, толстушка с высокой грудью и крашеными платиновыми волосами, стоявшими дыбом благодаря многочисленным пластмассовым заколкам. Грег, наверное, подцепил их на пляже, думал Шиб, подходя, и вежливо поздоровался.

— Ну наконец-то! — воскликнул Грег. Он выпрямился и начал стягивать комбинезон, выставляя напоказ накачанные мускулы. — Девочки, знакомьтесь, это Шиб.

— Шип? — пискнула, со смехом, старшая. — Как «шипучка»?

— Шиб, малышка! — поправил ее Грег, натягивая джинсы. — Его кликуха— от другого слова, уж ты мне поверь![2]

Девица снова фыркнула, и Шиб почувствовал, что покраснел аж до затылка. Грег влез в стоптанные тимберлендовские сандалии, натянул горчичного цвета свитер «Мальборо», пригладил волосы и воскликнул:

— Вперед, висельники! — и, подхватив под руки обеих девиц, устремился ко входу в ресторан.

— Черт, ты что, решил испортить нам всю малину, вырядившись гробовщиком? — бросил он, обернувшись к Шибу. — Почему никогда не надеваешь мой подарок— свитер от Лакост?

Розовый? Бррр! Тайной страстью Шиба были пятидесятые годы, эпоха черного джаза. Он был Лестером Янгом[3], он спал с Билли Холидей[4], он выдавал магические соло в прокуренных кабачках и всегда одевался в белое и черное, специально для фотографов. Розовый трикотаж— не для Лестера Янга!

Грег заказал лучший столик— в углу возле окна, с видом на море поверх крыш автомобилей, припаркованных вдоль тротуара, на пальмовую рощицу, кусочек Старого Порта и серую громаду Дворца конгрессов.

Высокую девушку звали Софи, толстушку— Пэм. Пэм! Шиб молча пил свой томатный сок, пока Грег распинался о девицах. Он нарочно заказал томатный сок, зная, как это раздражает Грега: тот допивал вторую порцию пастиса, подначивая девиц «повторить» в ожидании даров моря. Он как будто забыл, что время, когда, чтобы овладеть женщиной, ее необходимо было напоить, ушло. Кончилась эпоха, когда трое загулявших чернокожих моряков изнасиловали Иду Морено в каком-то закоулке— двадцатилетнюю Иду Морено, которая согласилась выпить с ними после работы (она была билетершей в кинотеатре). Девятью месяцами позже последовало рождение Леонара Морено— отцы неизвестны. Имя он получил в честь Леонара Бернстайна[5]— Ида была меломанкой и играла на скрипке в местном оркестре. Прозвище «Шиб» появилось позже, когда он начал заниматься бальзамированием трупов.

Официант поставил в центр стола огромное блюдо с устрицами, мидиями, крабами, креветками и морскими ежами. Грег схватил морской огурец, скользкий и блестящий, — и Шиб тут же вспомнил пенис Антуана Ди Фацио.

Пэм и Софи болтали о Метце, своем родном городе. Они собирались доехать поездом до Генуи, маленького городка на Итальянской Ривьере. Грег перечислял бесконечные адреса и варианты развлечений, терзая на тарелке осьминога, сочившегося пузырями, как утопленник.

Шиб съел несколько не слишком жирных устриц, лапку краба и трех морских ежей, щедро полив все лимонным соком. Нет, он все-таки должен стряхнуть с горба Грега. Не тратить попусту время, угождая очередной пассии Грега. Он-то ведь совсем другой— у него нет грубоватого обаяния Грега, он никогда не станет таким высоким, светловолосым, мускулистым раздолбаем. Шиб слишком маленький— метр шестьдесят пять, слишком худой— едва ли пятьдесят пять килограммов, слишком смуглый (не чернокожий!), с большими голубыми— как у лайки хаски— глазами, такими светлыми, что контраст с темно-золотистой кожей был почти тревожным. Глаза Иды. У одного из его отцов-насильников тоже, видимо, была голубая гамета. Ида хотела подать жалобу, но американский корабль «Созвездие» уже вышел в море. Старый сыщик с желтыми прокуренными зубами посоветовал ей наплевать и забыть— она молода и справится.

Двадцатилетняя сирота, мать цветного ублюдка... Впрочем, в 1959 году, в Каннах, это не было такой уж серьезной проблемой. Иде удалось найти жилье в старой части города, в меблированных комнатах «Сюке», два этажа занимала мадам Гортензия, мать Грега и владелица самого известного «американского бара» в городе с ласковыми хостессами. Его яркая неоновая вывеска гордо смотрела на порт. На четвертом этаже квартировал господин Эль Айяш: он превратил свою комнату в мастерскую чучельника— так тогда называлось это ремесло.

— Тебе красного или белого?

— Что?

Грег указывал ему на две бутылки. Шиб наугад ткнул в красное, все еще пребывая во власти воспоминаний. Софи, упоенно хлюпая, заглатывала устриц. Пэм сражалась с морским пауком. Грег сыпал анекдотами, заставляя девиц хихикать— самодовольный, как всегда, в зубах словно торчала платиновая кредитка, обеспечивая лучезарную улыбку.

Маленький Леонар очень рано полюбил проводить вечера у старого египтянина, который посвящал его в тайны своего мастерства. Он был способным учеником, быстро схватывал, и ему нравилось это занятие. Когда Леонару исполнилось двенадцать, Эль Айяш дал ему старинную книгу в кожаном переплете, со сшитыми вручную страницами, испещренную непонятными знаками. Фарид Эль Айяш принадлежал к братству Великих тайн, он был одним из последних потомков жрецов-бальзамировщиков — и ему больше некому было доверить такое сокровище, кроме ошеломленного чужого ребенка. У старика был рак, он знал, что скоро умрет, и хотел передать секреты своего искусства Леонару, чтобы тот поддерживал пронесенный через тысячелетия огонь знаний.

Это было похоже на волшебную сказку или на фантастический роман, героем которого внезапно стал Леонар. Разумеется, он согласился на предложение Эль Айяша и поклялся хранить тайну, сделав на собственном животе двенадцать надрезов кремниевым ножом, Потом он выпил отвара из трав и змеиной крови, принял помазание миррой и ладаном и после смерти Эль Айяша, наступившей двумя годами позже, стал официальным (и тайным) великим жрецом-бальзамировщиком, владыкой Тайн и единственным представителем Ордена Амона-Ра[6] на всем Лазурном берегу.

Он находил, что для четырнадцати лет это неплохо, но, к несчастью, недостаточно, чтобы защититься от придурков-одноклассников с расистскими идеями. Грегу это удавалось гораздо лучше. В знак благодарности Леонар давал ему списывать домашние задания.

— Вы не поможете мне ее разломить?

— Простите?

Пэм протягивала ему острую крабовую клешню в жестком панцире. Шиб расколол ее острием ножа и разломил пополам, обнажив белое аппетитное мясо.

— Чем вы занимаетесь? — спросила Пэм, вгрызаясь в сочную мякоть. — Я имею в виду — что у вас за работа?

— У меня небольшая таксидермическая мастерская, — ответил Шиб, подливая ей белого вина.

— Он занимается животными, — вмешался Грег. — Он натуралист.

— Ах! — воскликнула Пэм. — Я так люблю животных!

— Он тоже. Верно, Шиб? Такой сентиментальный!

Шиб чувствовал себя нелепым. Пэм завела разговор о Гринписе, потом о разлитой у берегов Горстани нефти и погибших в мазутной пленке морских птицах. Шиб подумал, что такой смерти скорее заслуживал Антуан Ди Фацио. Он знал, что графиня заказала для его останков саркофаг, покрытый тонким слоем золота, с выгравированным на поверхности портретом.

— Поехали куда-нибудь танцевать, — предложил Грег. — Я знаю поблизости одно клевое местечко. Хозяин мой друг. Там во время кинофестиваля собираются все звезды.