Джозеф Файндер - Директор Страница 2

– Как ваше имя? – как можно миролюбивее спросил Ник.

– Мильтон Деврис не стал бы спрашивать! Он знал всех рабочих в лицо!

Нику осталось только пожать плечами. Сказки! Конечно, добродушный папаша Деврис, почти сорок лет управлявший «Стрэттоном» до появления Коновера, был рубаха-парень, но разве кому-то упомнить в лицо десять тысяч человек!

– У меня память на имена гораздо хуже, – сказал Ник. – Представьтесь, пожалуйста.

– Льюис Госс.

Ник протянул ему для рукопожатия руку, но Госс ткнул ему в грудь толстым и коротким пальцем.

– У тебя тут блестящий стол, компьютер и все такое!.. А когда ты уволил половину рабочих на заводе, ты хоть думал, кого увольняешь?

– Еще бы! – ответил Ник. – Послушайте, мне очень жаль, что вы остались без работы…

– Я здесь не потому, что меня уволили, – меня никто не посмеет уволить! – а для того, чтобы сказать тебе, что это тебя надо гнать отсюда в три шеи! Думаешь, если высунешь нос в цех раз в месяц, всё и всех там знаешь? Да там же люди работают! Четыреста пятьдесят человек. Мужчины и женщины. Когда им в первую смену, они встают в четыре утра! А что им еще прикажешь делать? Им надо кормить семью, платить кредит за жилье, лечить детей и стариков-родителей… Ты хоть понимаешь, что из-за тебя многие из них останутся без крыши над головой?!

– Послушайте, Льюис, – устало прикрыв глаза, проговорил Ник. – Может, все-таки дадите мне ответить?

– У меня для тебя один бесплатный совет!

– Бесплатный – только сыр в мышеловке.

Льюис Госс и бровью не повел.

– Лучше подумай как следует, что ты делаешь, – продолжал он. – Если уволенным завтра же не вернут работу, завод станет!

– С какой это стати?

– Мы уже договорились. Сейчас с нами ползавода. Или даже две трети. А стоит нам начать, как за нами пойдут остальные. Мы все уйдем завтра на больничный. И будем сидеть на больничном, пока наших товарищей не примут обратно. Давай лучше по-хорошему, – самодовольно ухмыльнулся Госс желтыми от табака зубами. – Не трогай нас, и мы тебя не тронем.

Ник сверлил Госса взглядом. Неужели это правда? «Стрэттону» будет тяжело оправиться после такой забастовки, особенно если она перекинется на остальные его заводы…

– Подумай об этом как следует в своем «мерседесе» по пути домой в коттеджный поселок за трехметровым забором! – продолжал Госс. – Подумай, стоит ли тебе губить компанию, которой сам командуешь.

«У меня „шевроле“, а не „мерседес“, – хотел было ответить Ник, но Госс поразил его „коттеджным поселком за трехметровым забором“. – Откуда этой горилле знать, где он живет? В газетах об этом не писали, хотя молва, конечно, разлетается быстро… А может, это скрытая угроза?»

Заметив, как Ник побледнел, Госс злорадно ухмыльнулся:

– Да, я знаю, где ты живешь.

У Ника в глазах потемнело от ярости. Вскочив с кресла, он бросился на Госса:

– Ах вот ты как!

Потом, с трудом взяв себя в руки, Ник Коновер опустил сжатые кулаки. А как ему хотелось придушить Госса, схватив его за воротник засаленной фланелевой рубашки! Теперь, стоя рядом с верзилой, Ник хорошо видел, что у того под одеждой не играют мускулы, а колышутся складки жира.

Льюис Госс вздрогнул и было попятился, но тут же спохватился:

– Будь уверен, все знают, что ты живешь в огромном доме рядом с другими богачами, а вокруг ваших домов трехметровый забор, – прошипел он. – Кто еще в нашей компании может себе это позволить?

Ник Коновер успокоился быстрее, чем рассвирепел. Ах вот оно в чем дело! А он-то испугался…

Подойдя совсем вплотную к Госсу, Ник бесцеремонно ткнул его пальцем в грудь прямо между словами «Харлей» и «Дэвидсон»:

– А теперь слушай меня. Помнишь собрание в цеху по сборке стульев два года назад? Помнишь, как я говорил, что у нас проблемы, и нам надо бы уволить многих из вас, но этого можно избежать? Помнишь? Тогда ты, кажется, не сидел на больничном!

– Помню, – нехотя пробормотал Госс.

– А помнишь, как я просил вас перейти на неполный рабочий день, чтобы никого не увольнять? И что вы мне на это ответили?

Госс опустил глаза.

– Никто из вас на это не пошел. Никто не согласился получать меньше денег, лишь бы его товарищей не уволили.

– Легко говорить…

– А когда я спросил, согласны ли вы на сокращение вашего социального пакета? На то, что мы не будем оплачивать ваш обед в столовой, спортзал, не будем развозить вас по домам? Кто из вас ответил: «Да, мы обойдемся без этого, лишь бы наших товарищей не уволили»? Кто?

Госс окончательно помрачнел.

– Да никто. Ни один человек. Никто из вас не пожертвовал ради своих же товарищей ни центом. Да вообще ничем. Лучше набить себе под завязку брюхо бесплатной едой, а товарищи пусть мрут с голоду без работы? Да? – От ярости и возмущения у Ника потемнело в глазах. – Да будет тебе известно, я не только уволил пять тысяч человек, я еще и спас от увольнения всех остальных работников наших заводов. Ты хоть представляешь себе намерения наших хозяев в Бостоне? Думаешь, им есть до вас дело? Им есть дело только до наших конкурентов. А те уже давно не делают ни столов, ни стульев в Мичигане. Теперь они всё производят в Китае! Понял? Ты хоть представляешь, какая низкая себестоимость у их мебели?.. Так вот, наши хозяева давно настаивают, чтобы я вас всех уволил. Тогда они перенесут производство в Китай. Ну и что ты будешь тогда делать?

– Не знаю… – Госс переминался с ноги на ногу.

– Не знаешь, и пошел к черту! Иди! Бастуй! Тогда меня завтра же уволят, а новый директор послезавтра закроет все заводы и уволит всех вас… Знаешь что, иди лучше пакуй чемоданы и… учи китайский!

Госс шмыгнул носом и неожиданно тонко пискнул:

– Теперь вы меня уволите?

– Тебя? Неохота марать об тебя руки. Марш в цех!

Льюис Госс, пыхтя, выскочил из кабинета, а в дверях снова возникла Марджори Дейкстра:

– Мистер Коновер, вам срочно надо ехать домой!

– Что случилось?

– Звонили из полиции! Поезжайте немедленно!

2

Ник Коновер нажал на газ и задним ходом вылетел в проезд между припаркованными машинами, даже не взглянув в зеркало заднего вида. Если бы мимо проезжала другая машина, Ник бы ее просто протаранил. С визгом покрышек он пронесся по большой стоянке, простиравшейся вокруг административного корпуса и производственных площадей корпорации «Стрэттон». Даже в разгар рабочего дня стоянка наполовину пустовала. Она стала стремительно пустеть с того дня два года назад, когда начались первые увольнения. Теперь работники «Стрэттона» мрачно шутили, что если бы не сокращения, они так и не научились бы парковать машину вслепую…

Стиснув зубы, Ник вцепился в руль. Еще несколько километров черного, как ночь, асфальта!.. А кругом, почти до самого горизонта, бескрайнее черное поле выжженной бизоньей травы. Бизонью траву не косят. Но каждые несколько лет ее положено выжигать под корень… Вокруг витали запахи пожара, как на свежем пепелище…

Куда ни глянь, черным-черно! Что же станет, в конце концов, с тем, кто каждый день ездит по черному асфальту среди черных выжженных полей, да еще и не видит ничего другого из окна кабинета?..

Срочно домой! Срочно домой!..

Дети – это святое!

Ник Коновер не был паникером. Но когда у вас дома полиция и вам велят поспешить, в голову приходят всякие ужасы!.. Впрочем, полицейский успокоил Марджори, сказав ей, что с детьми все в порядке. У Джулии только-только закончились уроки в школе, а Лукас… Лукас сегодня ходил на занятия и сейчас делает то, что теперь обычно делает после занятий, хотя, кто его знает, что он сейчас делает… Но важно другое! К Нику в дом опять залезли. Боже, когда же это кончится!

За год с небольшим Ник уже привык к звонкам из полиции или охраны. Кто-то периодически залезал к нему в дом в середине дня, и каждый раз срабатывала сигнализация. Охрана проверяла, не ложная ли это тревога. Из охраны звонили к Нику домой или на работу и просили назвать код. Если никто из имеющих на это право не успокаивал охрану, к Нику домой немедленно выезжала полиция из Фенвика.

Полицейский наряд проверял дом. Сигнализация неизменно срабатывала, когда никого не было дома: у рабочих, доделывающих кухню, был выходной, дети были в школе, домработница Марта ездила по магазинам или забирала Джулию из школы.

В доме ничего не пропадало. Неизвестный злоумышленник вскрывал окно или большую стеклянную дверь, ведущую на лужайку, проникал в дом и оставлял после себя всегда одни и те же слова. Кто-то писал яркой оранжевой краской из баллончика большими аккуратными буквами: «ЗДЕСЬ НЕ СПРЯЧЕШЬСЯ!». Рука была твердой, как у человека, привыкшего работать кистью.

Наверняка кто-то из уволенных сошел с ума! Надпись появлялась на стенах гостиной, в столовой, где Ник и дети практически не бывали, на свежей штукатурке кухонных стен…