Борис Ушаков - Не все трупы неподвижны Страница 2

После обеда едем с Мариной в АРГ. Вернее, я еду, а она меня везёт на нашем стареньком «Форде». У меня термин (ударение на последний слог). В детстве мама учила, что есть волшебное слово, которое открывает любые двери: «пожалуйста». В Германии я прибавил ещё слово «термин». Если у тебя есть термин, двери тоже открываются.

Кто не знает: АРГ — это такое строгое учреждение, которое обеспечивает жителей Нашего Городка работой или платит пособие нетрудоспособным бедолагам вроде меня. Мой социальный работник фрау Адамс направила меня на медицинское обследование, чтобы точнее знать, где я могу пригодиться германской экономике. Для таких дел у АРГ есть свой врач — доктор с некрасивой фамилией Котц (блевотина). Вот к нему-то меня Марина и везёт.

На душе тяжело. Куда меня загонит этот самый доктор Котц? Мыть туалеты на автобанах? Чтобы отвлечься от чёрных мыслей, смотрю в окошко, считаю прохожих. Я читал, что немцы стремительно стареют. Молодёжи всё меньше, пенсионеров всё больше. Действительно, на улице преобладают седоголовые. Они куда-то спешат по тротуарам, крутят педали велосипедов, сидят в блестящих автомобилях. Страна серебряных висков.

— Халло!

— Халло!

Герр Блевотина оказывается человеком кинематографических размеров. Будто два мужика в одном костюме. Врач добродушно задает мне несколько вопросов, ответы на которые прилежно записывает медсестра в белом халатике и оранжевых колготках. Для осмотра моих боевых сил мне не нужно даже раздеваться. Последний вопрос доктора: «Вы не будете против того, чтобы просто ставить печати на бумагу?» Я неуверенно киваю. Вообще-то в жизни всегда есть место подвигу. Через десять минут обследования Котц выносит свой вердикт:

— Лёгкий сидячий труд в бюро не более трёх-четырёх часов в день и чюсс!

— Чюсс!

Я облегчённо вздыхаю. Пусть теперь у фрау Адамс голова болит, где найти для меня такую халявную работу.

Возвращаемся домой. На кухне орёт радио. Энджи Мэттсон, «Ураган». Лукас, лежа на полу перед телевизором с огромным пакетом чипсов, натужно кашляет. Наш малыш где-то простыл и второй день сидит дома.

— Лукас! Немедленно встань с холодного пола! — раздражается Марина, едва войдя в зал. — И чипсы не рассыпь! Почему тебе нужно говорить об этом тысячу раз?

— Потому что, — загадочно отвечает ребёнок, не двигаясь. — А где вы были?

У Лукаса есть одна очень неприятная для любого взрослого черта. Он непременно хочет знать, куда ты ходил, с кем виделся, кто тебе звонил, что ты купил, сколько заплатил и так далее до бесконечности. Впрочем, я быстро научился преодолевать любопытство отрока. Надеюсь, с пользой для своих нервов. Ведь всё, что ты можешь преодолеть, делает тебя сильнее.

— В Караганде, — торжественно даю я исчерпывающий ответ. Лукас уже знает, что дальше задавать вопросы бессмысленно.

— Ладно, мальчики, не ссорьтесь, — говорит Марина, раскладывая гладильную доску. — Занимайтесь своими делами, а я сейчас быстренько гладану бельё и буду готовить ужин.

Вот и славно. Веду себя к компьютеру, однако истошный вой сирены за окнами отвлекает нас от домашних хлопот.

— Что это? — удивляется Марина.

Лукас бросается к окну.

— Пожарная машина, мама! У нас во дворе!

— Мы горим? — спокойно спрашивает Марина.

Я нюхаю воздух. Дымом не пахнет.

— Может, это учения? — задаю вопрос.

— Пожарники заходят в наш подъезд, — информирует Лукас, прижав нос к стеклу.

Значит, действительно что-то случилось. В Нашем Городке пожарные просто так не приезжают.

Лукас выскакивает в подъезд. Я тащу себя следом за ним. Марина остаётся дома. Ей ещё нужно перегладить кучу белья.

На лестничной клетке слышны тяжёлые шаги. Это пожарные поднимаются вверх. Мы с Лукасом ждём их возле своих дверей. Наша соседка — фрау Краус — на лестнице не показывается. Ей уже за девяносто, она плохо видит и слышит. А вот и двое серьёзных униформированных мужчин в сопровождении нашей старшей по дому фрау Томас. Когда они вступают на нашу площадку, до меня наконец-то доходит, что пожарные идут к соседке.

— Халло!

— Халло!

— Что случилось, фрау Томас?

— Фрау Краус уже два дня не забирает почту. Я позвонила ей в дверь. Она не открывает. Пришлось вызвать пожарных, «Скорую помощь» и полицию.

Пока мы разговариваем, пожарники несколько раз подолгу нажимают на звонок. Никакой реакции. Потом они громко стучат. Никакой реакции. Тогда серьёзные мужчины достают инструменты, минуту возятся с замком и резким ударом распахивают дверь. Навстречу нам из квартиры фрау Краус вырывается волна смрада. Вопреки моим ожиданиям никто не бросается в открытую дверь. Один из пожарных зовёт соседку по имени. Ему вторит фрау Томас. В ответ раздаётся слабый голос. Слава богу, старушка жива.

На площадке появляется озабоченный полицейский. За ним спешат работники «Скорой помощи». Они несут с собой всё необходимое для оживления бабушек. Первым в нехорошую квартиру входит представитель власти. Все нетерпеливо ждут результатов его разведки. Особенно Лукас. Пацан весь извёлся. Он нервно пританцовывает рядом со мной.

— Стой спокойно, не дёргайся! — делаю замечание мальчишке. Тот страдальчески морщится. Он бы уже, как Герасим Муму, утопил меня в море вопросов, но стесняется посторонних.

Полицай высовывает голову из соседской двери и зовёт эскулапов. Они мгновенно исчезают внутри. Слышно, как медики разговаривают с фрау Краус. Тем временем пожарные собирают свои инструменты и прощаются с нами:

— Чюсс!

— Чюсс!

Серьёзные мужчины спускаются вниз, а им навстречу, кряхтя, вздыхая и останавливаясь на каждой ступеньке, поднимается ещё одна бабулька. Крохотная, как мозг динозавра. Это фрау Хунгер — ровесница Октябрьской революции.

— А что здесь случилось? — подслеповато щурится на нас фрау Хунгер.

Фрау Томас начинает непростой диалог с глухой старушкой, но я их не слушаю — увожу себя домой. Лукас, разумеется, остаётся в подъезде. Он не может пересилить свою тягу к контролю всего и вся.

За ужином узнаём от Лукаса последние домовые новости. Оказывается, вчера вечером у фрау Краус случился сердечный приступ. Бедняжка упала на пол возле кровати и пролежала почти сутки. К счастью, фрау Томас вовремя забеспокоилась. Врач «Скорой помощи» сказал, что ещё немного и было бы поздно. Теперь, после лечения в клинике, нашу соседку заберут в дом для престарелых, в альтерсхайм, так как у неё не осталось никого из родных. Грустная история.

Когда день уступает место ночи, Марина решительно садится за компьютер. В ответ на мой вопросительный взгляд она бормочет, не отрывая глаз от монитора:

— Я же обещала свозить тебя в Лурд. И чем раньше, тем лучше. Нужно всё грамотно спланировать. Проложить маршрут, найти и заказать отель. Поищу дешёвый вариант. А ты не жди меня, ложись спать.

Пожимаю плечами. Вот всегда она так. Командирка. Ну и ладно.

Перед сном отправляю себя в ванную комнату. Такое правило. Включаю воду. Кран подсвечивает льющуюся струю разными цветами: синим, красным, зелёным. Сантехника становится изощрённее, а вода всё такая же — просто мокрая. Мой взгляд теряется в сияющей амальгаме зеркала, висящего над раковиной. На меня недоверчиво смотрит дряхлый остаток моего эго. Конечно, это не лик Страшного суда, но тоже не люто доброжелательный. Типичный одинокий гений. Суровый донельзя.

На минутку отвожу глаза от зеркала, а когда снова поднимаю их, вижу чужое лицо. Удивительное лицо. Огромные глаза, вздёрнутый носик, острый подбородок, нимб золотых кудрявых волос. Девочка-эльф. Она с горькой гримаской разглядывает меня. Внезапно волшебное личико искажает мука. Я, наконец, вздрагиваю от неожиданности. Миг — и девочки-эльфа больше нет. В зеркале опять знакомый анфас малоизвестного писателя.

Лёжа в постели, размышляю о случившемся в ванной. Мне не в первый раз являются необычные образы. Я раньше уже встречался с парой детских фигурок без лиц, жуткой старухой и скоропостижно умершим художником. Кто они? Или что они? Всего лишь моё воображение или бесплотные сущности, заблудившиеся между Явью и Навью? Я не знаю. По-моему, хороший писатель должен обладать высокой чувствительностью, впечатлительностью, богатой фантазией, способностью видеть и понимать то, что скрыто от других. Видимо, я наделён этими странными качествами, раз призрачные создания так ко мне и льнут. Чтобы лучше понимать живых, необходимо общаться с мёртвыми.

Слышу, как по карнизу стучат тяжёлые капли, в желобах шумит вода. Это весенний дождь решил освежить Наш Городок, пока никто не болтается по улицам. Монотонная музыка капели располагает к меланхолии. Начинаю засыпать, но, шлёпнувшаяся возле меня, холодная, как ливень за окном, Марина прогоняет сон. Обычно жена спит в милой розовой девчачьей пижамке, но сейчас обнажена.