Эдогава Рампо - Близнецы Страница 2

Вскоре, выбрав день, наиболее благоприятный для моих целей, я в сопровождении брата и его жены приехал на Токийский вокзал и сел в поезд, идущий до Симоносэки. На первой же остановке – это была Ямакита – я пересел в другой поезд и в вагоне третьего класса благополучно вернулся в Токио.

Еще в Ямаките, зайдя в пристанционный туалет, я перочинным ножиком срезал родинку у себя на бедре. Теперь уже я был абсолютно точным подобием брата.

Мой поезд, в точном соответствии с моим замыслом, прибыл в Токио на рассвете. Переодевшись в заранее приготовленное кимоно из той же ткани и того же рисунка, какое носил дома брат (излишне упоминать, что и белье, и пояс, и сандалии на мне были в точности, как у него), я в заранее рассчитанное мною время подкрался к дому брата. Осторожно, чтобы не привлечь к себе внимание, я перелез через забор и оказался в саду. Час был ранний, и опасаться, что кто-либо в доме меня заметит, не приходилось. Я беспрепятственно добрался до старого колодца в дальнем углу сада.

Этот заброшенный колодец опять-таки был существенной деталью моего плана. Колодец давно уже высох, и брат, считая, что оставлять в саду эту "волчью яму" небезопасно, намеревался в ближайшее время засыпать его землей. И землю уже привезли, она горкой высилась возле колодца, дожидаясь, когда у садовника дойдут до нее руки. Накануне своего "отъезда в Корею" я зашел к садовнику и велел ему заняться колодцем утром того самого дня, на который было запланировано убийство.

Я затаился в кустах и стал ждать. С минуты на минуту здесь должен был появиться брат – он имел обыкновение каждое утро прогуливаться в саду. Нервы у меня были напряжены до предела. Меня трясло как в лихорадке. Подмышками выступил холодный пот и ручьями скатывался по рукам. Время тянулось мучительно долго. Мне казалось, что я провел в своей засаде не меньше трех часов, когда наконец вдали послышалось знакомое постукивание деревянных сандалий. Первым моим побуждением было вскочить и бежать прочь без оглядки, однако усилием воли я заставил себя остаться.

Когда брат поравнялся со мной, я одним прыжком выскочил из засады и оказался у него за спиной. В следующий миг я накинул ему на шею веревку и принялся в исступлении его душить. Веревка сдавила ему горло, но он из последних сил старался повернуть голову, вероятно, желая увидеть лицо убийцы. Я, со своей стороны, пытался не допустить этого. Но голова брата, словно под действием приводного ремня, неумолимо поворачивалась ко мне, пока его широко раскрытые в предсмертной агонии глаза не остановились на моем лице. В эту минуту его налившееся кровью, опухшее лицо исказила гримаса крайнего ужаса – это его выражение я не смогу забыть до конца своих дней. По телу брата пробежала последняя судорога, он обмяк и рухнул на землю. Мои ладони онемели от страшного напряжения, и мне пришлось довольно долго тереть их, прежде чем я смог действовать дальше.

Едва переступая на ватных ногах, я подтащил бесчувственное тело брата к колодцу и сбросил его вниз, после чего с помощью лежащей рядом дощечки стал присыпать его землей.

Если бы кто-нибудь наблюдал только что разыгравшуюся сцену со стороны, у него, наверное, возникло бы ощущение чудовищного кошмара: некий одетый в домашнее кимоно человек словно раздвоился и в молчаливом исступлении душит своего двойника!

Вот так я принял на душу смертный грех – убил родного брата. Наверное, вам, святой отец, трудно представить себе, как у меня поднялась рука на единственного близкого человека. Что ж, ваше недоумение мне понятно. Но попытайтесь встать на мое место. Именно потому, что мы были братьями, у меня и появилась мысль об убийстве. Не знаю, доводилось ли вам когда-либо испытать это самому, но, как ни странно, близких людей зачастую связывает отнюдь не любовь, а ненависть. Об этом немало написано в книгах, так что не я первый, не я и последний, причем вражда к родному человеку, как правило, куда сильнее и непримиримее, чем к постороннему. Какою же она должна быть к брату, похожему на тебя как две капли воды! Даже если бы не существовало иных причин, однако этого сходст– ва было бы достаточно, чтобы прийти к мысли об убийстве. Не что иное, как ненависть, помогла мне, трусу, с таким хладнокровием совершить это убийство…

Присыпав труп брата землей, я не торопился покинуть место преступления. Около получаса спустя на дорожке показался садовник в сопровождении прислуги. Меня охватило волнение: мне предстояло впервые сыграть роль брата. Но я взял себя в руки и как ни в чем не бывало шутливо сказал:

– А-а, вот и садовник собственной персоной. Я тут решил вам немного помочь, ха-ха-ха! Надеюсь, за день вы управитесь с колодцем? Ну что ж, не буду вам мешать.

И, копируя походку брата, я неторопливо зашагал к дому.

Все шло как по маслу. Целый день я провел в кабинете брата, усердно изучая его дневники и расходные книги, – это было единственное, чего мне не удалось сделать во время подготовки к убийству. А вечером я сидел в гостиной с его ничего не подозревавшей женой – теперь уже она принадлежала мне – и болтал и смеялся, как это всегда делал брат. Ночью, набравшись храбрости, я даже рискнул войти к ней в спальню. Правда, в этот момент я не чувствовал в себе прежней уверенности: подробности интимной жизни брата были мне, естественно, неизвестны. Но меня поддерживала надежда, что даже в случае разоблачения я ничем не рискую, ведь как-никак некогда она питала ко мне нежные чувства. Одним словом, преодолевая волнение, я открыл дверь ее спальни. И что же – мне вновь сопутствовала удача. Моя "благоверная" не заметила подмены. Так я совершил еще один грех – прелюбодеяние.

Целый год после этого моя жизнь была нескончаемым потоком наслаждений. Если что и омрачало ее, то лишь преследовавший меня дух убитого брата, в остальном же у меня было все, что необходимо для счастья: деньги и любимая женщина.

Однако в силу своей ветреной натуры я довольно скоро пресытился жизнью добропорядочного семьянина. Спустя год я начал охладевать к жене. Ко мне вернулись прежние привычки, и я пустился в разгул. Я сорил деньгами направо и налево и в конце концов обнаружил, что колоссальное состояние брата промотано и я по уши в долгах. Ждать помощи теперь было неоткуда, и мне ничего не оставалось, как пойти на новое преступление.

Собственно говоря, оно логически вытекало из первого. Еще в ту пору, когда во мне только зрело намерение убить брата, я учитывал возможность подобного развития событий. Если мне удастся перевоплотиться в своего старшего брата, рассуждал я, то я смогу без какого-либо риска совершать новые преступления. Вы понимаете? Нет! Хорошо, тогда я поясню. Предположим, младший брат, о котором после его отъезда в Корею нет ни слуху ни духу, возвращается в Японию и совершает убийство или, скажем, крупное ограбление. В этом случае искать будут его, старший же брат останется вне подозрений.

К этому нужно прибавить, что вскоре после убийства брата я сделал одно поразительное открытие, показавшее, с какой легкостью я смогу совершать новые преступления.

Как-то раз я делал запись в дневнике брата, стараясь как можно точнее воспроизвести его почерк. Скажу прямо: это было довольно тягостное занятие, но коли уж я превратился в старшего брата, приходилось терпеть, поскольку он всю жизнь исправно вел дневник. Сделав запись, я по обыкновению принялся сравнивать ее с предыдущими, сделанными рукою брата, и вдруг на одной из страниц, в самом углу, увидел чернильный отпечаток пальца.

У меня похолодело внутри: то, что я не обнаружил это заблаговременно, было непростительной оплошностью с моей стороны. До сих пор я пребывал в уверенности, что нас с братом различает только родинка на бедре. Ужасное заблуждение! Как известно, не существует двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев, и близнецы в этом смысле – не исключение. Обнаружив в дневнике отпечаток пальца, вне всякого сомнения принадлежавший брату, я с ужасом подумал, что эта улика может выдать меня с головой.

Я купил лупу, сделал на отдельном листе бумаги оттиск своего указательного пальца и принялся сличать его с найденным в дневнике. На первый взгляд, отпечатки казались похожими. Но, внимательно сравнив все линии, я обнаружил определенные расхождения. На всякий случай я незаметно взял отпечатки пальцев у жены и прислуги, но они столь значительно отличались от увиденного в дневнике, что мне даже не пришлось сравнивать их под лупой. Итак, было совершенно ясно, что отпечаток пальца в дневнике мог принадлежать только брату. В том, что наши отпечатки оказались похожи, не было ничего удивительного, недаром же мы близнецы.

Опасаясь, что найденный мной отпечаток может оказаться не единственным, я принялся внимательно осматривать окружающие предметы. Тщательно, страницу за страницей, я перелистал все книги обширной библиотеки брата, вывернул наизнанку все шкафы и ящики, но нигде ничего подозрительного не обнаружил. Теперь можно было не волноваться, стоит сжечь злополучную страницу дневника – и я в полной безопасности. Недолго думая, я приготовился уже бросить ее в огонь, но тут… Тут меня осенила одна идея, и внушил мне ее, конечно же, не Бог, а дьявол.