Яна Левская - За тёмными окнами Страница 2

Уже почти уверившись, что никого не застанет, она повернула ключ и потянула ручку.

Взгляд упёрся в чьи-то колени под домашними, основательно растянутыми штанами. Ноги в серых войлочных тапочках переступили на коврике, и левая закрыла сердечко из надписи «Hjerteligt Velkommen». [2] Фрэя, опомнившись, подняла глаза и дёрнулась от неожиданности.

На неё смотрел белый, как мел, как крахмал – как чёртов снег! – парень. Он был весь одного цвета: короткие волосы, ресницы, брови, лицо – белее муки. Только на губах проступало из глубины его тела немного краски. Та же бледно-розовая дымка растворилась в глазах, смотревших почти осуждающе и очень устало.

Фрэя сморгнула.

– Привет. В смысле, добрый вечер. Хотя уже ночь…

Услышав это сбивчивое нечто, которое исторг рот обалдевшей Кьёр, альбинос улыбнулся. Из выражения его лица исчезло всё, кроме той неловкой эмоции, когда знаешь, что явился не вовремя, но иначе не мог.

– Прошу прощения, что я так поздно, – начал он и, спохватившись, протянул руку: – Лиам. Лиам Хедегор. Ваш сосед сверху.

– Фрэя Кьёр, – она пожала сухую прохладную ладонь.

– Это прозвучит глупо, но я только что рассыпал всю соль на ковёр. А магазины уже закрыты… У вас не найдётся немного? – сосед с виноватым видом покрутил в руках стакан для виски.

Фрэя кивнула, прикидывая в уме, есть ли у неё самой соль. Последнее время она питалась вне дома – какао не в счёт. Так что в буфете уже, наверняка, вольготно обосновались пауки.

Взяв стакан, она пошлёпала на кухню, по привычке ожидая, что Лиам пойдёт следом, как это делала Инге, её друзья и общие знакомые из университета: студенты – народ простой. Но сосед остался за порогом.

Оглянувшись, она бросила:

– Почему не заходите?

Альбинос странно посмотрел на неё и повёл плечом.

– Вы не пригласили.

Фрэя, хмыкнув, глухо пробормотала: «Что с того?» – и скрылась на кухне. Пока просматривала полупустые шкафчики, поймала себя на неприятном чувстве. Ответ Лиама чем-то покоробил её.

В последнем отделении буфета нашлась коробёшка с солью, а рядом в пластиковой прозрачной банке – мука.

«Надо же».

Фрэя присмотрелась к странному желтоватому осадку на дне и поморщилась. Это были черви. Мелкие, мерзкие мучные червяки.

Да уж… Хозяйка из неё была, что из кочерги метла.

Отсыпав соли и прихватив муку, она вернулась к соседу и вручила ему стакан.

– Благодарю, – он послал Фрэе улыбку вежливости. – Ещё раз, простите.

– Всё в порядке.

– Тогда спокойной ночи.

Фрэя кивнула и стала обуваться.

– Гуляете перед сном?

Коротко глянув назад, она увидела, что альбинос стоит вполоборота. Видно, уже думал уходить, когда вдруг настигло любопытство.

– Надо вынести мусор, раз уж… – она не договорила.

– Ясно.

Кьёр выпрямилась, бросая взгляд на зеркало, где отражался дверной проём. Пустой… Холодная волна окатила спину, и Фрэя резко обернулась – сосед уже ушёл. Поэтому и в зеркале его видно не было.

«Поэтому, дурище! Только поэтому. С ума сошла?!»

Медленно выдохнув, она впервые серьёзно задумалась о том, что эманации вампирской романтики, которые щедро расточала вокруг Инге, всё же оказали некое небезобидное влияние на бывшую всегда устойчивой психику Фрэи.

Среда в этом семестре порадовала. Кто-то добрый и как пить дать счастливый, составляя расписание для филологов четвёртого курса, среду решил начать с третьей пары.

Не любительница рано вставать, Фрэя боготворила такие деньки, когда можно было понежится в постели. На этом, в общем-то, очарование среды заканчивалось. После лекций ждала работа. Дважды в неделю Фрэя занималась стрельбой, а остальные вечера вкалывала в боулинг-клубе: с шести до десяти стояла на кассе, выдавала жетоны и мокасины, а после закрытия ещё час натирала полы, столы и стойки вместе с двумя девчонками из персонала.

Раньше приходилось хуже.

Когда приехала в Копенгаген, сразу столкнулась с нехваткой денег. Найти работу не составило труда, но жиденькая выручка испарялась слишком быстро. Жизнь в столице стоила дорого. Вместо того чтобы подавать документы в университет, Фрэя устроилась на вторую, а потом и на третью работу. Днём убирала комнаты в отелях, вечером стояла на кассе в «Боулинг-Стрит», а по ночам разносила газеты. На сон времени почти не оставалось. Дни проходили, будто в горячке. На исходе четвёртого года, двадцатитрёхлетняя Фрэя Кьёр сказала себе: «Хватит». Бесконечно откладывать мечту об учёбе не получится. Надо либо браться за неё всерьёз, либо уже ставить крест.

Убив полгода на интенсивную подготовку и «проев» почти все сбережения, Фрэя рискнула – и поступила в самый престижный университет страны.

Она! Всё детство переходившая из одной приёмной семьи в другую. «Трудный ребёнок». Ненужный и неинтересный никому.

Биологические родители бросили её в роддоме, но почти сразу малышку удочерили немолодые уже супруги Кьёр. Они и стали семьёй. Единственной. Настоящей. Никогда не скрывали, что Фрэя неродной ребёнок, но растили её, как свою. Фрэя искренне звала их «мама» и «папа»…

Мария Кьёр слегла первой.

Когда Фрэе исполнилось одиннадцать, маму увезли на скорой с инсультом. Из больницы она уже не вернулась.

Отец протянул немногим дольше. Его разум разрушал Альцгеймер, ступая семимильными шагами, втаптывая в серый кисель забытья всё, что составляло личность Уильяма Кьёр. Когда он стал совсем плох, Фрэю передали службе опеки, а папу поселили в доме для умственно нездоровых стариков.

С этого времени опекуны и «родители» сменялись так часто, что после седьмого удочерения Фрэя даже не стала полностью распаковывать чемодан. До шестнадцатилетия оставалось два месяца, и как только оно случилось, Фрэя со свеженьким паспортом в руке переехала в монастырь Богоматери в Ольборге, где пробыла два года, чтобы избежать навязчивого внимания ювенальной службы. Когда же ей стукнуло восемнадцать, мир наконец-то раскрыл объятия и сказал: «Вот он я – бери».

Первым делом Фрэя поехала в городок N, где располагалась лечебница. Отец ещё был жив, но не узнал её. Фрэя сняла комнату через две улицы от дома престарелых, нашла работу, навещала отца каждый день, надеясь разговорами ли, своим ли видом, пробиться к его помутившемуся сознанию. Тщетно. Несколько месяцев спустя герр Кьёр умер. Тогда Фрэя направилась в Копенгаген, решив строить свою жизнь.

И вот. Уже четвёртый курс. В следующем году диплом – волшебная бумажка, открывающая двери в мир хорошо оплачиваемой работы. Наверное, её жизнь складывалась не самым худшим образом. Хотелось верить.

Захлопнув дверь подъезда, Фрэя перебежала улицу перед группой пожилых велотуристов, не глядя отмахнулась от нервных звонков. Оглянувшись на дом, заметила Йозефа. Он как раз выносил стулья и расставлял их вокруг деревянных, обитых железными полосами на манер винных бочек столиков. Ресторанчик «Вей Штранден 10» стал обретать летний вид.

Помахав и поулыбавшись, Фрэя невольно перескочила взглядом на окна мансарды. Все до одного были занавешены плотными шторами. Между складок одной из них вдруг вспыхнул солнечный блик. Занавеска шевельнулась, и блик пропал. Нахмурившись, Фрэя подавила неприятное чувство, зудевшее под кожей со вчерашнего вечера, и направилась к университету.

– Я вчера увидела соседа.

Инге оторвалась от смартфона и заинтересованно посмотрела на Фрэю.

– Та-ак… Это – «он»?

Фрэя кивнула.

– И? Подробности будут?

– Он альбинос.

– Ого. Ни разу не видела их вживую. На что похоже?

– Мы же вроде определились, что это «он», а не «оно».

– На что похоже, встретить альбиноса, – прошипела Инге, поглядывая на кафедру, где профессор с выражением и многозначительными паузами читал сонет.

У Сёренсен выпала пара по психогенетике, и, вместо того чтобы околачиваться одной в буфете, она решила посидеть с подругой на поэтической композиции.

Фрэя сдержанно улыбнулась.

– После одиннадцати ночи – не очень приятно. Хотя он выглядел безобидно и… по-домашнему, – ей вспомнились синяя футболка Лиама с безротым смайлом, растянутые пижамные штаны и тапочки с открытыми задниками. Это она отлично рассмотрела, чего не скажешь о лице. Белизна кожи и розовое стекло глаз будто бы ослепили её. Фрэя не могла вспомнить ни одной черты. Осталось только впечатление, что парню немного за тридцать.

– Ничего себе время для добрососедского визита, – Инге поняла ситуацию по-своему. – Любопытство делает с тобой страшные вещи.

– Он пришел за солью, – спокойно прервала Фрэя поток домыслов.

Инге пару секунд не мигая смотрела на неё, после чего прыснула в кулак, сквозь смех выдавив:

– Ты прикалываешься. Так только в фильмах бывает.

– Жизнь – она такая жизнь, – вздохнула Фрэя, с подозрением переводя взгляд на смартфон в руках Сёренсен: выкрашенные в чёрный ногти уже застучали по экранной клавиатуре, набирая текст.