Уоррен Мерфи - На линии огня Страница 2

— Есть только один выход. Солли вскинул голову.

— Я еще слишком молод, чтобы умирать, — сказал он.

— А кто говорит, умирать? — удивился Фламио.

— Это некорректно, — заметил Москалевич, речь которого изобиловала такого рода выражениями. — Никто и не упоминал о твоей преждевременной кончине.

— Верно, — подтвердил Эрни Фламио. — Никто не упоминал о твоей несвоевременной кончине.

— Преждевременной кончине, — поправил Моу Москалевич.

— Да, верно. Преждевременной кончине, — повторил Фламио.

— Тогда что же? — спросил Солли Мартин. Ни тот, ни другой не торопились с ответом. Они подозвали бармена, и тот наполнил стаканы. Расплатившись за выпивку — в первый раз с тех пор, как подсели к Солли Мартину, преисполненному жалости к самому себе, — они отвели его в угол зала и, сев за столик, заговорили шепотом.

— Мы говорим о пожаре, — сказал Москалевич.

— О пож... — начал было Мартин, но рот ему тотчас же закрыла широкая костлявая ладонь Фламио.

— Совершенно верно, — шепотом сказал Москалевич. — О пожаре. Всего лишь одна спичка. Достал, чиркнул, бросил — и все твои проблемы решены. Страховая компания вернет тебе все твои деньги. И ты сможешь начать новое дело и воплотить в жизнь еще какую-нибудь замечательную идею.

Солли задумался. Пожар — это неплохо. Он вспомнил, как постоянно шутили над ежегодными пожарами у дяди Натана, которые неизменно случались в тот самый момент, когда дела шли неважно. Но был в пожаре еще один положительный момент. Он избавлял Солли Мартина от необходимости покончить с собой, что, как он с некоторых пор считал, было для него единственным выходом.

— Ну, что ж, — сказал Солли и, сделав большой глоток из своего стакана с водочным коктейлем, настороженно огляделся вокруг, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. Его собеседники дружно закивали. — Пожар, так пожар, — добавил он. — Но как...

— А как — это уже наше дело, — сказал Эрни Фламио. — Не зря же нас прозвали Огненными близнецами.

Солли готов был расцеловать их. Как добры были эти люди, решив помочь ему выпутаться из беды! И только когда все пропустили еще по три порции, выяснилось, что помощь эта будет отнюдь не бескорыстной. Содействие оценивалось в 2000 долларов и должно было быть оплачено вперед.

Эту сумму он может без труда раздобыть у своей матери. А потом он откроет новое дело. Такое, которое будет соответствовать уровню его клиентов. Ему надоело терпеть убытки из-за глупости. Глупость их устраивает? Будет им глупость.

Каких только глупостей он для них не сделает! Захотят гамбургеров из опилок — пожалуйста! Захотят кур в пакетах, содержащих 712 наименований вредных веществ, — пожалуйста! Захотят рыбу, которую любой человек, знакомый с запахом моря, не смог бы есть, — сколько угодно! А с попытками сделать жизнь в Америке лучше — покончено. Он представит им то, чего они заслуживают.

На следующее утро Солли Мартин проснулся со страшной головной болью. Вспомнив, что произошло с ним накануне вечером, он почувствовал себя еще хуже.

Он думал, что Моу Москалевич и Эрни Фламио будут ожидать его в «Маленьком цветке», но их там не оказалось. Вместо этого в начале одиннадцатого они ему позвонили.

— Совершенно ни к чему, чтобы нас там видели, — сказал Москалевич.

— Да. Верно, — согласился Солли, ломая голову, как бы от всего этого отказаться.

— Это произойдет завтра ночью, малыш, — сказал Москалевич. — Запомни, когда будешь уходить, оставь заднюю дверь незапертой. Замок мы сломаем, чтобы все выглядело как ограбление. И постарайся куда-нибудь убраться из города, чтобы никто не мог тебя ни в чем заподозрить.

— Хорошо, — сказал Солли и секунду помедлил, собираясь с духом, чтобы сказать, что он отказывается. Но тут взгляд его упал на пачку счетов, присланных ему иранцем Фаудом Банидехом, и он, сглотнув, добавил:

— Да. Хорошо. Завтра ночью.

Пусть пеняют на себя! Пусть все пеняют на себя! Может быть, эти двое устроят такой пожар, что дойдет до самого Ирана! Может быть, получив страховку, ему удастся договориться с Моу и Эрни, чтобы они подожгли и контору этого Банидеха в Нью-Йорке... может...

Вот тут в мозгу Солли и забрезжила идея.

Он понимал, что ему не следует туда идти. Он понимал, что это было рискованно. Но Солли Мартин не мог отказаться от желания увидеть все своими глазами. Идея, наметившаяся в его мозгу, начинала приобретать форму, и ему захотелось увидеть, узнать, выяснить, может ли из этого на самом деле что-нибудь выйти.

Для пущей безопасности он отправился обедать к матери. Улучив удобный момент, перевел стрелки кухонных часов на три часа вперед и положил таблетку снотворного в ее стакан с виноградным вином от Манишевича. Когда она через некоторое время начала клевать носом, он, обратив ее внимание на часы, показывавшие полночь, сказал:

— Уже полночь, мама. Я, пожалуй, останусь ночевать здесь.

Уложив старушку спать, он прокрался вниз и, сев в свою машину, двинул в сторону Уайт-плейнз.

И вот теперь он сидит в машине, припарковавшись в темной боковой улочке наискосок от парадного входа в свой магазин. Ночью «Маленький цветок» казался еще более унылым и заброшенным, чем днем. Днем он хоть и был так же пуст, но выглядел не так мрачно.

Вот так, скорчившись, он просидел в машине около часа, прежде чем увидел, что кто-то идет по пустынной улице торгового центра.

Он ожидал увидеть Моу Москалевича и Эрни Фламио, а вместо них увидал какого-то худосочного мальчишку с черными, как у трубочиста, руками, торчавшими из рукавов рваной тенниски, и в брюках, которые были коротки ему на два года и три дюйма.

Мальчишка остановился под фонарем. В ярком желтоватом свете Мартин разглядел, что тому было лет тринадцать. На голове у него была копна огненно-рыжих волос, а лицо, какие бывают на плакатах, призывающих неимущих отправлять своих детей в летние лагеря.

Мальчишка огляделся и нырнул в проулок между магазином Солли и соседним домом. Что это за пацан? Эти два поджигателя ничего не говорили о таком помощнике.

Только через несколько минут на улице появились быстро идущие Москалевич и Фламио. Не оглядываясь, без всяких колебаний, они резко свернули в проулок рядом с магазином. Солли Мартин удовлетворенно кивнул головой. Он одобрил эту идею: использовать мальца в качестве разведчика.

Задняя часть магазина Солли Мартина была не только незапертой, но оказалась распахнутой настежь, и Моу Москалевич недовольно заворчал. Этот молокосос Мартин оказался поц[3]. То, что дверь не заперта, не заметил бы никто, а вот открытая дверь могла послужить для соседей поводом вызвать полицию.

Он уже хотел было сказать что-то Эрни Фламио, как вдруг услыхал в магазине какой-то звук и замер на месте. Потом повернулся к своему напарнику и приложил палец к губам. Фламио кивнул. Они прислушались.

Лестер Мак-Герл бросал газеты на пол через прилавок и при этом напевал что-то себе под нос. Это было его любимым занятием. Самым-самым любимым. Затем он стянул с полок знамена ООП, развернул их и бросил в угол. Поначалу, когда мальчик только вошел в магазин, он то и дело поглядывал на витрину, чтобы убедиться, что его никто не видит, но теперь он забыл об этой предосторожности. Он любил свое дело, и временами ему хотелось, чтобы кто-нибудь, проходя по улице, остановился посмотреть. Он бросил на пол еще несколько газет.

Стоявший за дверью Эрни Фламио шепотом сказал Моу Москалевичу:

— Он напевает «Я не хочу, чтобы весь мир сгорел».

— Нет, — сказал Москалевич, — это не то. Эта песенка называется «Мой прежний огонь».

— Ну, что-то в этом духе, — сказал Фламио. — А что он сейчас делает?

— Не знаю. — Москалевич присел возле двери на корточки. — Он совсем мальчишка.

— Может этот Мартин и его нанял?

— Нет, — ответил Москалевич. — По-моему, он работает сам по себе.

Поднявшись, Москалевич шагнул в дверь. Эрни Фламио, держа сумку, в которой была банка с бензином и кусок шпагата, пропитанного калийным нитратом, который выполнял роль запасного шнура, последовал за ним.

— Чем ты тут занимаешься? — спросил Москалевич, оказавшись у мальчишки за спиной.

Лестер Мак-Герл резко обернулся и увидел двух мужчин. Затем инстинктивно отступил назад. В слабых отблесках уличных фонарей, наполнявших магазин тусклым желтоватым светом, он увидел их лица. Это были взрослые, а взрослых он не любил. Вообще не любил. Этих двоих он никогда раньше не встречал, но физиономии такого типа видел. Он видел их в детских домах и приютах, и эти две рожи напомнили ему о сильных и грубых руках, которые столько лет награждали его тумаками. До недавнего времени. Пока он не нашел способ от всего этого избавиться.

Несмотря на разделявшее их расстояние, он уловил запах бензина, который эти двое принесли с собой, и тотчас же понял, зачем они здесь появились.