Обри Дарк - «Его» Страница 20

— Я не… Не…

— Не волнуйся, котёнок, — произнёс он, улыбаясь. — Но ответь на другой вопрос для меня, пожалуйста. Заключим сделку, если захочешь.

— Конечно, — ответила я, недоуменно качая головой.

Казалось безумным, что серийный убийца смеётся надо мной из-за попытки убить себя. Опять же, касательно этой ситуации не существовала ничего, что не являлось бы безумием.

— Скажи мне, котёнок, — проговорил он, всё ещё дерзко улыбаясь мне, — почему ты пыталась убить себя?

Гейб.

Её тело было восхитительным. От воды её кожа окрасилась в бледно-розовый, а щёки залились румянцем в белой дымке воды. Она послушно держала руки по обе стороны ванны, бинты же парили в нескольких дюймах от воды. Я всё время ждал, когда же её руки случайно соскользнут в воду, но они так и не сдвинулись с места.

Она в совершенстве контролировала своё тело. Я заметил это по тому, как она двигалась. Пальцами ног осторожно проверила воду и опустилась в неё, лишь убедившись, что та не обожжёт.

«Я бы не обжёг тебя, — хотелось мне сказать. — Я бы не причинил тебе боль».

Конечно, это было не совсем так.

— Почему ты пыталась убить себя?

Это был простой вопрос, но по её реакции я понял, что ей довольно долго не доводилось на него отвечать. Её пухлые розовые губы разомкнулись, каштановые волосы потемнели почти до самых чёрных корней, повлажневших от пота. К её шее прилипла прядь волос, и мне захотелось смахнуть её и оставить на том месте поцелуй.

— Мне надоело, — ответила она.

— Жизнь?

— Да, — слово соскользнуло с её губ, а взгляд стал пристальным, будто она наблюдала за тем, как они перемещаются. Я молчал. Мне хотелось послушать. Хотелось понять. — Я ненавидела своих родителей, — продолжила она. — Мой отчим был отвратительным, а мать не стала его останавливать, когда он…

Она махнула рукой, как будто мне было известно то, что скрывалось в этом пробеле: жестокое обращение, возможно, или какие-то эмоциональные переживания. Эмоции вынудили её замолчать, и она опустила взгляд. Она глядела на своё тело под чистой горячей водой? Или пыталась найти своё отражением там, между рябью?

Молчание нарушила одинокая капля, упавшая с крана в ванну. Она вскинула голову и продолжила, словно пробудившись:

— Мне ничего не нравилось… Вообще ничего. Мир был пустым, чёрным и белым, а не цветным, как ты говорил. В основном, чёрным.

— Чёрным?

Я подумал о тени, притаившейся у краёв моей жизни, сужая моё поле зрения до тех пор, пока мне не оставалось ничего другого, кроме как избавиться от неё.

— Ничего не было как раньше. Еда на вкус не походила на еду. Я бы съела яблоко, но осознание того, что я его ем, пришло бы только под конец. Я бы гуляла со своими друзьями, а они бы постоянно смеялись и были счастливы. Да и я бы тоже смеялась, потому что мне не хотелось, чтобы они узнали, что со мной творится что-то неладное. Но внутри не было ничего. Я представляла сердце в груди, но на его месте зияла лишь дыра.

Она посмотрела на меня с грустным блеском в глазах. Подняв руку, я вытер её щеку, столь же торжественно, как и священник. Не говоря ни слова. Это была её исповедь. Она сглотнула, рыская по моему лицу, как если бы я знал ответ.

— И мне стало любопытно.

— Любопытно? — я приподнял бровь, поощряя её.

— Увидеть, есть ли там что-нибудь ещё. Хоть что-то, что происходит после того, как… Этому миру настаёт конец.

Я опустил мочалку.

— И?

— И?

— Есть ли там что-то ещё?

Я понял, что затаил дыхание, задавая этот вопрос. Словно эта девушка, эта прекрасная молодая женщина, запертая в моей клетке, могла дать мне ответ на вопрос, на который, как я уже давно решил, нечего ответить. Прядь волос свободно развевалась, когда она покачала головой.

— На самом деле я не покончила с собой. Мои родители нашли меня прежде, чем я умерла.

— Но ты хоть что-нибудь видела? — я наклонился вперёд. Её глаза были глубокими бассейнами — я мог ей доверять. Нашла ли она истину где-то там, за пределами этого мира? На это я надеялся, этого боялся. — Ты была близко?

Кусая губу, она сморгнула слёзы. Мой пульс колотился, и я подумал, что она смогла бы услышать моё ожидание, заметив, как шумно билось моё сердце. Текли секунды. Я сжал мочалку в руке.

— Нет, — в итоге ответила она, удивлённо разглядывая эмоции на моём лице. — Нет. Ничего после этого.

Я отвернулся от неё, чтобы выдохнуть своё разочарование. Камень гранитной ванны был тёплым под моей рукой, походя на живое существо.

— Габриель? — позвала она.

Моё лицо замкнулось, когда я улыбнулся ей. Ничего больше. Я мог разговорить её, как, в принципе, и сделал, но не мог рисковать вывести на разговор себя.

— Ты напоминаешь мне одно стихотворение, — произнёс я. — Последние строчки. Хочешь их услышать?

Кивок. Она была смущена. Как и я.

— Падающие звёзды в твоих чёрных волосах

в ярком ореоле

стекаются туда,

так ровно и так скоро?

Позволь мне их омыть в этой чаше оловянной,

Блестящей и в щербинках, как луна.

Подняв бутылку шампуня, я выдавил немного на руку.

— Ну же, — подбодрил её. — Позволь мне омыть твои волосы.

Она прижала ноги к груди, отодвинувшись от меня. Я занёс воду над её головой, набрав её в сомкнутые ладони. Мои руки гладили её голову, массируя череп, спускаясь к трапециевидным мышцам. Шампунь сбился в белую пену на её темных волосах. Её плечи осели на кремовый гранит, в то время как я распределял шампунь по её волосам, а её кожа была куда более гладкой, чем любой полированный камень.

Когда я намылил ей волосы, она качнула голову в мою ладонь, и я поддержал её, как и тогда, когда она была на кухонном столе. Она начала мне доверять.

Изгиб, идущий от её шеи до плеча, был изящным. Я жаждал обвести пальцами всё её тело. Скоро, совсем скоро.

После такого разговора о тьме я не сразу осознал — лишь после того как промыл её волосы — что тень по краям моего видения отступила.

Глава 12.

Кэт.

Вода перестала испаряться. Длинные пальцы Гейба степенно, осторожно теребили узелки в моих волосах. Он гладко зачёсывал их назад горячей водой, и все мысли, проплывавшие у меня в голове, потихоньку вымывались вместе с остатками шампуня.

Моё самоубийство. Возникло ощущение, будто с тех пор прошла целая вечность. Как давно это было? Семь лет назад?

Я солгала Габриелю. Безусловно, мой отчим был жесток по отношению ко мне. Он избивал мою мать, а иногда и меня. Но онемение начало расползаться по моему телу задолго до этого.

Первой ушедшей эмоцией стала радость. Однажды она скрылась в неизвестном направлении, и, хотя я думала, что она вернётся, этого так и не произошло. Я пыталась разыскать её, но в один день прекратила поиски. Я забыла, каким было это чувство, или же причины, по которым искала его.

А после ушла печаль. Не осталось ни грусти, ни разочарования. Когда происходило что-то плохое, я заставляла себя хмуриться, словно меня заботило, что наша сборная по бейсболу проиграла или персонаж в фильме умер. Мне было всё равно, даже когда мои тесты стали возвращаться ко мне с провальными оценками.

Последним оказался гнев, за который я цеплялась всё это время, повышая голос на мать из-за явных недостатков отчима. Затем, когда меня покинул даже гнев и я осталась наедине с пустотой, барьер в моих мозгах не давал мне почувствовать хоть что-нибудь.

Как-то раз я прочитала, что существуют люди, которым не по силам ощутить боль на собственной шкуре. Они могли коснуться раскалённой плиты и ничего не почувствовать. Со мной же происходило что-то подобное, но это касалось всего. Дело было не в том, что чувства на самом деле исчезли. Нет. Они были похоронены так глубоко во мне, что я даже не пыталась думать о том, что может произойти, вернись они.

Печаль и счастье затонули в тканях моего тела. Спрятались под незримыми слоями кожи. Как завёрнутая пустая коробка, которую положили под рождественскую ёлку, лишь бы подразнить.

Разверни меня и найди пустоту.

Рука Габриеля спускалась по моей шее, вымывая на этот раз мочалкой каждый дюйм моей кожи. Здесь, в ловушке этого дома, в ловушке этой ванной, мои мысли не могли сосредоточиться ни на чём, кроме ощущений, рождавшихся от его рук на моём теле. Я не беспокоилась о необходимости набрать часы работы или накопить достаточно денег, чтобы погасить свои счета. Единственное, о чём мог думать мой разум, — это он.

И прости меня, Боже, мне было так хорошо.

Он был злом? Истинным злом? Или, может, добром, убивающим, как он утверждал, злых людей? Я не знала, да и моему телу было всё равно.

Его руки опустились ниже, минуя грудь, и я издала небольшой вздох, когда он задел мочалкой мой сосок. Гейб наклонился вперёд. Я слышала его дыхание рядом с ухом, видела его тёмные волосы, отражающиеся в ряби воды. Но он не проронил ни слова.