Мо Хайдер - Токио Страница 20

Улыбнулся мне, ожидая реакции, но я молчал. Что-то было не так. Перед нашим разговором жена Лю поставила на стол пирог из тертых каштанов. Пирог был украшен иероглифом из взбитого белка с пожеланием счастья. Сначала мои глаза обратились к знакомому иероглифу, затем в сторону коридора, куда удалилась женщина, и снова вернулись к пирогу. Я подумал о ее поведении — странно отстраненном, — и неожиданно мне все стало ясно.

Конечно. Ну, конечно. Теперь я понял. Я посмотрел на старика Лю, на его сморщенное лицо и седеющие волосы и все понял. Он вел с женой ту же войну, что и я с Шуджин. Он, конечно же, боится японцев, но суеверия и отсталые верования пугают его еще больше. Согласно народной поговорке, мы с ним в одной постели — Лю и я — и видим один и тот же сон.

— Старина Лю, — придвинувшись к нему, я тихо прошептал: — Простите меня. — Испытывая неловкость, постучал пальцами по столу. — Простите меня, если я вас не понял. Я ведь сначала поверил, когда вы сказали, что бояться японцев не следует.

Лицо Лю изменилось. Он сильно покраснел и энергично потер нос, словно собирался чихнуть. Выпрямился в кресле и бросил взгляд в сторону удалившейся жены.

— Да, да, — сказал он. — Именно это я утверждаю. — Он укоризненно поднял палец. — Те, кто сомневается в Гоминьдане, должны посмотреть на нас и увидеть веру в наших глазах. Сохраняйте веру, господин Ши, сохраняйте веру. Мы поступаем правильно.

Снег не прекратился. Я шел домой и старался высоко держать голову. Сохраняйте веру. Мы поступаем правильно. Но во время нашей встречи я обратил внимание на кое-что еще, и от этого на душе скребли кошки. Беседуя с профессором на рынке, смотрел поверх его плеча и заметил, что женщины Нанкина стараются быть незаметными. Потом об этом забыл, а сейчас мои наблюдения снова пришли мне на ум. Женщины пришли на рынок, как обычно, но все они были закутаны в шали, а лица выпачканы углем. Ходили они сильно согнувшись, словно древние старухи, хотя я знал, что большинство из них молоды.

И вдруг я разозлился. Я знал, чего они боятся, когда придут японцы. Знал, что они уходят в себя, словно впадающие в спячку животные. Но должно ли это случиться? Должна ли измениться наша страна? Мы, китайцы, целый народ, трусливая, отсталая нация, сливаемся с нашим пейзажем. Бежим, прячемся, ведем себя, как хамелеоны, вжимаемся в песок и скалы пустыни Гоби. Нам хочется зарыться в землю, а не встать и прямо взглянуть в глаза японцам.

17

Джейсон сказал, что наш дом принадлежал матери хозяина. Потом она сильно заболела, возможно, сошла с ума. Нижний этаж пришел в упадок и стал необитаемым. Возле закрытых окон висели тучи комаров. Светлана говорила, что внизу водятся привидения. Рассказала, что японцы верят в странное существо — крылатого гоблина. Это покрытый перьями горный человек. Его называют Тенгу, он похищает людей и перелетает с места на место, как мотылек. Светлана клялась, будто слышала в саду шум и видела кого-то тяжелого, пробиравшегося через заросли хурмы. «Тсс! — посреди рассказа она сделала драматическую паузу, приложила палец к губам. — Вы слышали? Там, внизу?»

Джейсон рассмеялся, Ирина вела себя снисходительно. Я промолчала. На тему о привидениях предпочитала не высказываться. Мне нравился дом со всеми его странностями. Очень скоро я привыкла к облупленным стенам, к закрытым комнатам, к стоявшим в кладовых ненужным электрическим радиаторам. И все же бывали моменты, когда в своей комнате, расположенной так близко к забаррикадированному крылу, я чувствовала себя на последней линии обороны. Обороны от кого? Этого я не знала. От крыс? От пустоты? Я так долго жила одна, что должна была бы привыкнуть к большим пустым пространствам, давившим на мою спальню. Бывало, что я просыпалась ночью, замирая от страха, в полной уверенности, что кто-то прошел мимо двери.

«Здесь что-то словно выжидает», — сказал Ши Чонгминг, когда впервые увидел дом. Он позвонил на следующий день после визита Фуйюки. Сказал, что хочет меня видеть. Мне понравился выбор его слов: он хочет видеть меня. Я страшно заторопилась, купила чаю, пирожных, убрала комнату за то время, что он ехал в Такаданобабу. И вот он стоит в коридоре — прямой, руки по швам, глаза устремлены в полумрак. «Здесь что-то словно выжидает, хочет, чтобы его открыли».

«Дом очень старый». — Я готовила на кухне зеленый чай, еще я купила моти — маленькие пирожки из бобовой пасты, завернутые в полупрозрачную бумагу. Я надеялась, что он не заметит моей нервозности. — «Интересно было бы увидеть его, когда он только был построен. Он пережил землетрясение в Кантоnote 44 и даже бомбежку. Чего только здесь не произошло!»

Я разложила пирожки на маленьком лакированном подносе, развернула обертки, и они раскрылись, словно бутоны, являя скрытую до поры яркую сердцевину. Мне никогда еще не приходилось готовить японскую еду. Вряд ли Ши Чонгмингу она придется по вкусу, но я хотела, чтобы все выглядело красиво, и долго думала, на какое место подноса поставить чайник. Как говорят японцы, человек ест сначала глазами. Каждый предмет должен стоять на своем месте. Рядом с чайником я поставила маленькие японские чашки — они скорее похожи на фаянсовые мисочки. Взяла поднос, пошла по коридору и увидела, что Ши Чонгминг подошел к ставням и стоит с поднятыми руками, словно греет их у проникающего в комнату солнца. Лицо его выражало сосредоточенность.

— Господин Ши?

Он повернулся. Мне показалось, что его лицо побледнело.

— Что там, за окном?

— Сад. Можете открыть ставни.

Он помялся, но отодвинул створку и посмотрел сквозь грязное стекло. Сад под раскаленным добела солнцем выглядел неподвижным, измученные пульсирующей жарой деревья и лианы — пыльными и нереальными. Ши Чонгминг долгое время не двигался, и я не была уверена — дышит он или нет.

— Мне бы хотелось пойти в сад. Попьем чаю там.

Я никогда не была внизу. Даже не знала, есть ли туда выход. Двойняшек дома не было, поэтому пришлось разбудить Джейсона и спросить. Он зевнул, подошел к двери, натягивая на ходу футболку. Сунул в рот сигарету. Не сказав ни слова, оглядел Ши Чонгминга с головы до ног, пожал плечами.

— Да, конечно. Выход есть.

Он повел нас по коридору и всего в двух комнатах от моей отворил запертую дверь. За ней обнаружилась крошечная деревянная лестница.

Поразительно — я и понятия не имела, что в доме есть лестницы, ведущие на нижний этаж. Я думала, он наглухо закрыт. Оказалось, что здесь, под темной лестницей, есть комната. Мебели в ней не было, сквозняк разбрасывал по каменному полу сухие листья. Мы с Чонгмингом уставились на ободранную бумажную створку, сквозь которую просвечивала садовая зелень.

— Наверняка там негде будет сесть, — сказала я.

Ши Чонгминг положил руку на створку. До нас доносилось механическое жужжание. Казалось, где-то работает маленький генератор, возможно, на Соленом здании шумит кондиционер. Чонгминг выдержал паузу и потянул створку на себя. Заржавевшая створка немного посопротивлялась, потом сдалась. Дверной проем заполнила густая, спутанная зелень. Мы молча на нее смотрели. Крона глицинии была густой, ветви мускулистыми, словно волосатые руки борца. Ею так долго никто не занимался, что она уже больше не цвела, а превратилась в живую клетку, начинавшуюся прямо от дверей. Ее облепил длинный мох и тропические лианы, комары пищали в ее темных закоулках. Клены и разросшаяся хурма боролись за пространство — их душили мох и лианы.

Ши Чонгминг быстро вышел в чащу, опираясь на палку. На его странный затылок ложились зеленые и желтые пятна. Я осторожно ступала за ним, стараясь не опрокинуть поднос. Воздух был густым — от жары, насекомых и горьких запахов гниющих деревьев. Из-под моих ног выскочил огромный крылатый жук, похожий на игрушечную птицу. Поднявшись из зарослей, он нацелился на мое лицо. Я сделала шаг назад и пролила немного чая на лакированный поднос. Жук покрутился вокруг моего лица, блестящий и механический, громко прохлопал крыльями и скрылся в ветвях. Уселся надо мной, огромный, словно вьюрокnote 45, и издал электрическое жужжание, то, что я приняла за шум генератора. Я зачарованно на него смотрела. Это же «шум цикады» поэта Басеnote 46, подумала я. Голос цикады. Самый древний звук в Японии.

Ши Чонгминг уже вышел на поляну. Я пошла следом, стряхнула с рук паутину и прищурилась на Соленое здание — плоское на фоне голубого неба, оно сверкало в лучах раскаленного добела солнца. Сад оказался даже больше, чем я думала. Слева от меня был болотистый участок, пруд с лотосами, затянутый гниющими листьями. В тени носились тучи москитов.

Ши Чонгминг остановился возле поросших мхом остатков японского сада камней. Посмотрел назад, покрутил головой, словно искал что-то. Он был похож на человека, выпустившего в лес собаку и старающегося теперь ее отыскать. Он был настроен столь решительно, что я стала смотреть в том же направлении. В промежутках между зарослями бамбука я видела крашенные охрой решетки на окнах первого этажа. Заметила осыпающийся, некогда нарядный мостик, переброшенный через пруд с лотосами, но так и не поняла, что же привлекло внимание Ши Чон-гминга. Заглянув ему в глаза, вычислила траекторию его взгляда и увидела каменную скамью и каменный фонарь. Фонарь находился возле пруда.