Стиг Ларссон - Девушка с татуировкой дракона Страница 20

Микаэль ненадолго задумался.

— Хорошо. Я тоже буду с вами честен. Написание такой книги потребует месяцев. У меня нет ни желания, ни сил браться за эту работу.

— Думаю, я смогу вас уговорить.

— Сомневаюсь. Но вы сказали, что вам нужны от меня две вещи. Это, следовательно, был предлог. В чем же состоит ваша истинная цель?

Хенрик Вангер поднялся, вновь с большим трудом, принес с письменного стола фотографию Харриет Вангер и поставил ее перед Микаэлем.

— Я хочу, чтобы этих индивидов исследовали глазами журналиста, и потому предлагаю написать историю семейства Вангер именно вам. Это также послужит вам оправданием для копания в истории семьи. На самом же деле мне надо, чтобы вы разгадали одну загадку. В этом и заключается задание.

— Загадку?

— Значит, Харриет приходилась внучкой моему брату Рикарду. Нас было пять братьев. Старший, Рикард, родился в тысяча девятьсот седьмом году. Я был младшим и родился в двадцатом. Не понимаю, как Господь мог создать выводок, который…

На несколько секунд Хенрик Вангер потерял нить рассуждений и, казалось, погрузился в собственные мысли. Потом обратился к Микаэлю с новой решимостью в голосе:

— Позвольте мне рассказать вам о брате Рикарде. Это будет хорошим примером из семейной хроники, которую я предлагаю вам написать.

Он налил себе кофе и предложил добавить Микаэлю.

— В двадцать четвертом году, в семнадцатилетнем возрасте Рикард, который был фанатичным националистом и ненавидел евреев, вступил в Шведский националистический союз борцов за свободу — одно из первых нацистских объединений Швеции. Не правда ли, мило, что нацисты всегда умудряются вставить в свою пропаганду слово «свобода»?

Хенрик Вангер достал еще один фотоальбом и нашел нужную страницу.

— Вот Рикард в компании ветеринара Биргера Фуругорда, который вскоре стал лидером так называемого движения фуругорда — нацистского движения, получившего большой размах в начале тридцатых годов. Но Рикард с ним не остался. Где-то через год он вступил в «Фашистскую боевую организацию Швеции». Там он познакомился с Пером Энгдалем и другими личностями, которые с годами стали политическим позором нации.

Он перевернул одну страницу альбома и показал портрет Рикарда Вангера в форме.

— В двадцать седьмом году он — наперекор воле отца — завербовался в армию и в тридцатые годы подвизался во многих нацистских подразделениях страны. Если бы у них существовало какое-нибудь дурацкое тайное объединение, будьте уверены, что в списке членов значилось бы его имя. В тридцать третьем году образовалось движение Линдхольма, то есть национал-социалистическая рабочая партия. Насколько хорошо вы ориентируетесь в истории шведского нацизма?

— Я не историк, но кое-какие книги читал.

— В тридцать девятом году началась Вторая мировая война, а затем финская зимняя война. Многие активисты движения Линдхольма в числе других добровольцев отправились в Финляндию. Рикард стал одним из них; к тому времени он был капитаном шведской армии. Он погиб в феврале сорок четвертого, незадолго до заключения мира с Советским Союзом. Нацистское движение провозгласило его мучеником и назвало его именем боевое подразделение. Отдельные болваны по сей день собираются на кладбище в Стокгольме в годовщину смерти Рикарда Вангера, чтобы почтить его память.

— Понятно.

— В двадцать шестом году, когда ему было девятнадцать лет, он водил компанию с дочерью учителя из Фалуна по имени Маргарета. Они встречались на политической почве, и у них возникли отношения, в результате которых в двадцать седьмом году родился сын Готфрид. После его появления Рикард женился на Маргарете. В первой половине тридцатых годов мой брат поселил жену с ребенком здесь, в Хедестаде, а полк, к которому он был приписан, размещался в Евле. В свободное время Рикард разъезжал по округе, агитируя за нацистов. В тридцать шестом у него произошла крупная стычка с отцом, после чего отец полностью лишил Рикарда материальной поддержки. Тогда ему пришлось обеспечивать себя самому. Он переехал с семьей в Стокгольм и жил довольно бедно.

— А своих средств у него не было?

— Его наследство было вложено в концерн на безотзывных условиях. Он мог его продать только членам семьи. Стоит еще добавить, что Рикард был жестоким домашним тираном, почти полностью лишенным каких-либо положительных качеств. Он бил жену и истязал ребенка. Готфрид рос забитым и затравленным мальчиком. Когда Рикард погиб, ему было тринадцать лет; думаю, на тот момент для Готфрида это был самый счастливый день в жизни. Мой отец сжалился над вдовой и ребенком, перевез их в Хедестад, дал им квартиру и следил за тем, чтобы у Маргареты были средства к существованию.

Если Рикард являлся представителем темной и фанатичной стороны семьи, то Готфрид отражал ленивую сторону. Когда ему было около восемнадцати, заботу о нем взял на себя я — все-таки сын умершего брата, — однако не забывайте, что разница в возрасте между нами была не особенно велика. Я был только на семь лет старше. К тому времени я уже входил в правление концерна, и никто не сомневался, что впоследствии пост отца перейдет ко мне. Готфрида же семья считала чужаком.

Хенрик Вангер на мгновение задумался.

— Отец толком не знал, как вести себя с внуком, и на том, что какие-то меры принимать необходимо, настоял я. Я дал ему работу в концерне. Дело было после войны. Готфрид старался работать достойно, но ему с трудом удавалось сосредоточиться на делах. Он был красавцем, кутилой и бездельником по натуре, пользовался успехом у женщин, и бывали периоды, когда он излишне много пил. Мне трудно описать свое к нему отношение… он был человеком не то чтобы совсем никчемным, но ненадежным и часто меня огорчал. С годами он сделался алкоголиком и в шестьдесят пятом году утонул… Несчастный случай… Это произошло здесь, в Хедебю, он построил себе домик и там напивался.

— Значит, он и есть отец Харриет и Мартина? — спросил Микаэль, показав на портрет девушки.

Он должен был признать, что, сам того не желая, заинтересовался рассказом старика.

— Правильно. В конце сороковых годов Готфрид встретил женщину, Изабеллу Кёнинг, молодую немку, переехавшую в Швецию после войны. Изабелла была настоящей красавицей — я хочу сказать, что она была прекрасна, как Грета Гарбо или Ингрид Бергман. Внешностью Харриет удалась скорее в Изабеллу, чем в Готфрида. Как вы видите по фотографии, она уже в четырнадцать лет отличалась красотой.

Некоторое время Микаэль и Хенрик Вангер молча смотрели на фотопортрет.

— Но позвольте мне продолжить. Изабелла родилась в двадцать восьмом году и еще жива. К началу войны ей было одиннадцать лет, и представляете, каково приходилось девочке в Берлине, когда бомбардировщики сбрасывали там свой груз. Когда она сошла на берег в Швеции, ей, вероятно, показалось, что она попала в рай земной. К сожалению, она разделяла многие пороки Готфрида; отличалась расточительностью, постоянно кутила, и они с Готфридом иногда больше походили на собутыльников, чем на супругов. К тому же она часто ездила по Швеции и за границу, и у нее полностью отсутствовало чувство ответственности. Это, разумеется, отражалось на детях. Мартин родился в сорок восьмом, Харриет в пятидесятом. Они росли в обстановке хаоса, с матерью, которая их постоянно покидала, и отцом, который постепенно спивался.

В пятьдесят восьмом году вмешался я. Готфрид с Изабеллой жили тогда в Хедестаде — я заставил их переехать сюда. С меня уже хватило, и я решил попытаться разорвать этот порочный круг. Мартин с Харриет были к тому времени практически брошены на произвол судьбы.

Хенрик Вангер посмотрел на часы.

— Мои тридцать минут скоро истекут, но я уже приближаюсь к концу рассказа. Вы дадите мне еще немного времени?

Микаэль кивнул:

— Продолжайте.

— Тогда кратко. У меня детей не было — в противовес братьям и остальным членам семьи, которые, казалось, были просто одержимы нелепой потребностью продолжать род Вангеров. Готфрид с Изабеллой переехали сюда, но их брак явно начинал распадаться. Уже через год Готфрид перебрался в свой домик. Он подолгу жил там и возвращался к Изабелле, только когда становилось слишком холодно. О Мартине и Харриет заботился я, и они стали для меня все равно что родные дети.

Мартин был… По правде говоря, во время его молодости я порой опасался, что он пойдет по стопам отца. Он рос вялым, замкнутым и задумчивым, но иногда становился очаровательным и полным энтузиазма. Будучи подростком, он доставлял неприятности, но, поступив в университет, выправился. Он… ну, он все-таки генеральный директор остатков концерна «Вангер», это говорит в его пользу.

— А Харриет?

— Харриет стала для меня зеницей ока. Я старался обеспечить ей опору в жизни, воспитать в ней уверенность в себе, и мы с ней прекрасно ладили. Я относился к ней как к собственной дочери и был ей значительно ближе, чем родители. Понимаете, Харриет — это совершенно особый случай. Она была замкнутой — в точности как ее брат, — а в подростковом возрасте увлеклась религией, что выделяло ее среди всех остальных членов нашей семьи. Она отличалась одаренностью и острым умом. В ней сочетались высокая нравственность и твердость характера. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, я был совершенно уверен в том, что не ее брат и не окружавшие меня посредственности в лице двоюродных братьев и племянников, а именно она ниспослана для того, чтобы в один прекрасный день возглавить концерн «Вангер» или, по крайней мере, играть в нем главную роль.