Жан-Кристоф Гранже - Конго Реквием Страница 21

– Я была помешана на фотографии.

Бросила в темноту какое-то приказание. На несколько секунд воцарилась тишина. Эрван выпил новую порцию поданного ему чая – еще более горького и такого же сладкого.

Принесли снимки.

– «Саламандры»! – объявила Муна с забавной гордостью.

Это была групповая фотография – не только сами музыканты, но и десяток молодых женщин, поразительно друг на друга похожих. Блондинки или рыжие, все худенькие, иногда просто изможденные; на них были африканские туники, яркие блузы, мини-юбки и куча этнических украшений.

Муна выбрала еще несколько отпечатков и показала французу крупным планом Анн де Вос, Сильви Корнет, Магду де Момпер, Монику Верхувен… Все они были бледненькие и сухие, усыпанные веснушками. Их черты были тонкими, но иногда почти суровыми. Кости проступали под веленевой кожей.

– Их сходство просто… невероятно!

Муна засмеялась, прикрывая губы краем платка:

– Потому что они сестры.

– Что?

– Ну почти… Белые Строители категорически не желали смешиваться с местным населением и даже с другими европейцами, если те не были с ними в родстве. Клан оставался единокровным на протяжении многих поколений. Они женились на кузинах, иногда даже на родных сестрах, и всегда ходили слухи об инцесте…

Эрван смотрел на фотографии и представлял себе тех, кого на них не было: властных отцов, ревниво оберегающих свою истощенную кровь, анемичных, ушедших в себя матерей – выдохшихся цариц-несушек. На свой лад колоны повторили историю проклятых родов Древнего Египта или античного Рима, которые угасли в безумии или захирели от генетических болезней из-за эндогамии[31].

Вдруг он заметил фотографию, которая подействовала на него как удар в сердце: пара, стоящая на фоне заходящего солнца. Высокий мускулистый мужчина с прической афро в виде шара, как у «Пяти Джексонов»[32]. Грегуар Морван в расцвете молодости. На этом снимке он скорее походил на «окаянного детектива» Ан-Го[33] в фешенебельном «Клаб Меде», чем на полицейского, идущего по следу серийного убийцы. Но настоящий шок вызвал у него второй персонаж: стройная молодая женщина, чья красота струилась, как светлый песок в руках ее мужчины. Мэгги. В ней одной сошлась вся красота и бледность остальных. «Она была самой красивой…» – сказала Фила.

– Вы помните Мэгги де Креф? – спросил Эрван севшим голосом.

– Она была главной в группе. Они часто приходили к нам в дом на свои «sit-in»[34], как они говорили. – Она засмеялась, вспоминая эти ребячества. – Я готовила им микате, банановые оладьи…

Как и Фила де Момпер, Муна внезапно осознала очевидность:

– Вы сказали, вас зовут Морван?

– Да. Как Грегуара Морвана, моего отца.

Впервые блаженная улыбка исчезла с лица старухи. Ее глаза засветились ярче на кварцевом лице.

– Грегуар Морван… Герой Лонтано. Вы очень на него похожи.

Никакого желания еще раз выслушивать хвалебную песнь Старику.

– А Катрин Фонтана… это имя вам о чем-нибудь говорит?

– Нет. Кто это?

Меняем курс.

– Кажется, все девушки принимали наркотики?

– Мода была такая. Они закупались на другом берегу реки, у черных. Сен-Поль, Лагуна, Джамбо, Созо… Я говорила им… я их предупреждала…

– Как они туда добирались?

– На велосипеде, а потом на пароме. Их всегда находили на другом берегу. И рисунок рядом.

Эрван вздрогнул:

– Какой рисунок?

Муна подняла голову и поискала взглядом Сальво. Эрван последовал ее примеру и заметил, что тот исчез. Пора уезжать.

Он наклонился к старухе. Исходящий от нее запах был смесью пряностей и ладана.

– Убийца рисовал схему на земле, – выдохнула она. – Как те, которые описывают состав минералов.

Во время процесса об этом ни разу не упоминали.

– Вы хотите сказать, схему атомной структуры?

– Думаю, да… Я-то в этом ничего не понимаю. Иногда ее смывало дождем, но очень часто, я знаю, ее находили. Полицейские ее фотографировали.

Где были снимки? У него начиналась мигрень, как если бы витающая здесь пыль оседала у него в мозгу. Запахи, платки, белки глаз… Он здесь из-за Катрин Фонтана – особого убийства, а ему выкладывают новые следы в деле Человека-гвоздя.

– О каком именно минерале шла речь?

– Оставьте меня… Я устала…

Он схватил ее за запястье, остальные вскочили, шокированные таким проявлением жестокости. «Они облучены», – сказал Сальво.

– Какой минерал? – спросил Эрван, отпуская ее руку.

– Геологи изучали схему… И так ничего и не нашли…

Шаги у него за спиной, и вернулся Сальво:

– Пора ехать. Нам еще далеко.

Эрван с трудом поднялся. У него было ощущение, что его мозг поджаривают на алеющей жаровне.

– Можно, я оставлю себе несколько фото?

Джованни Монтефиори убит.

И он об этом узнает только сейчас. Почти через двадцать четыре часа после случившегося. Проклятый бардак. Мэгги удалось до него дозвониться только на заре. Обстоятельства смерти не нуждались в комментариях: грудная клетка вскрыта, сердце вырвано. Как у Нсеко. И как у него самого в скором времени…

Как он мог проявить такую неосмотрительность? На протяжении двух месяцев он отказывался заниматься смертью своего директора в Лубумбаши, занеся это убийство в объемистую папку «негритянских штучек». Сведение счетов, племенное соперничество, предательство, коррупция, ритуальное жертвоприношение, любовные страсти – почему бы и нет, он в Конго и не такого навидался… Но он категорически не желал видеть ни малейшей связи с «Колтано».

И эта связь была установлена самым жестоким образом – при помощи циркулярной пилы.

Девять часов. Из-за этой свалившейся ему на голову угрозы Морван почти забыл про другую, куда более близкую: мау-мау. Ублюдки скоро появятся. В зависимости от накала ситуации придется прибегнуть к дипломатии или же организовать форменное сражение.

Он оглядел расстилающуюся перед ним равнину. Обзор в сто восемьдесят градусов. Отраженный свет скрывал горизонт, плоскогорья растворялись в раскаленном воздухе. Никого. Он поглубже надвинул шляпу – модель «морские котики», специально для африканских равнин – и снова погрузился в свои мысли.

Эти две смерти, одна в Лубумбаши, другая во Флоренции, отметали гипотезу местных разборок и вели непосредственно к финансовому заговору. Мотив не вызывал никаких сомнений: захват власти в «Колтано». А ведь сама компания не представляла особого интереса. Только если кто-то пронюхал про новые месторождения…

Значит, ему сели на хвост. И как только он доберется до места назначения, ему вспорют брюхо, как остальным. Он выругался про себя и ускорил шаги. Это золотое дно не для чужаков. Никто не посмеет ущемить его детей. Рикошетом мысли вернулись к родному клану, оставленному в Париже без защиты. Нападут ли черномазые на его близких, чтобы вывернуть ему руки? Не сейчас…

Морван встряхнулся. Он и минуты не потратил на грусть. Они с Монтефиори не были друзьями в общепринятом смысле. Компаньонами, партнерами, иногда даже соперниками. Но место привязанности занимало уважение, а взаимные опасения взывали к сдержанности. Сорок лет в одной связке – это немало значит. Ему будет недоставать их pasta con le sarde[35] во Флоренции. Кому теперь высказать, что у него на сердце? С кем помолчать в полном согласии? Зачем тратить слюну, когда оба прожили жизнь негодяев…

Новый туннель в зарослях, идеальный для засады. Дурное предчувствие. Он был далеко от своих земель (официальные рудники «Колтано» располагались на юге, между Колвези и Фунгуруме), он не знал местных шишек. Его единственным козырем было то, что он белый: любой чернокожий знает, что трогать мзунгу опасно. Лучший способ привлечь международный интерес. А когда ведешь войну, желательно, чтобы тебя оставили в покое.

Они углубились в просеку. Здесь витал тот же сладковатый запах сырого мяса, что и на месте преступления. В переплетении листвы душок разложения убаюкивал чувства. Те же чары, та же наркотическая власть…

Он бросил взгляд назад: все шли за ним. Мишель прохаживался вдоль цепочки, раздавая приказы и удары хлыста. Солдаты с разряженными винтовками замыкали вереницу. Может, пора раздать им боеприпасы? Даже со своего места во главе Морван чувствовал их нервозность и беспокойство – чернокожие ненавидели лес.

Когда он повернулся, мау-мау стояли перед ним.

Бойцы разоружили их отряд без единого выстрела. Они тоже не горели желанием обнаружить свое присутствие. В этих местах бродили разные группы. Морван не шелохнулся – они не заметили ствол, засунутый сзади за пояс, но и речи не могло быть, чтобы им воспользоваться. Не говоря ни слова, мау-мау сделали знак следовать за ними и привели на лужайку, окруженную лианами и папоротниками. Четыре бойца окружали их, двое держали под прицелом сзади. От этих парней несло смертью. Несмотря на их верования, они были готовы умереть в любой момент. Один день существования – уже неплохой выигрыш.