Том Нокс - Метка Каина Страница 21

— Кто знает?.. Возможно, он психопат. У него иногда бывает лицевой тик, так что я уже думала об этом. И этот его сон, и безжалостное половое влечение… Ему обычно хотелось секса по пять-шесть раз за день. Где угодно. И при этом постоянно… — Эми поморщилась и продолжила: — Ну, я уже говорила. Связывать. Кусать. Резать. И еще похуже. Ты понимаешь.

— Ну да…

Дэвид протянул к ней руку; не сводя глаз с извилистой дороги между холмами, он коснулся ее пальцев. И потом несколько километров просто молчал.

А потом у него возник вопрос, который напрашивался сам собой. Тот же самый вопрос, что и прежде.

— А теперь мы можем обратиться в полицию?

— Нет.

— Я так и знал, что ты это скажешь.

Эми вежливо улыбнулась.

— Конечно, знал. Но это действительно так. Никакой полиции. Это главное, чему меня научил Хосе. Когда дело касается басков, полиции нельзя доверять нигде, ни по какую сторону границы. — Она еще раз вежливо, напряженно улыбнулась Дэвиду. — Ты знаешь, что в Стране Басков постоянно находятся пять разных полицейских подразделений? И все они опасны. Среди них есть убийцы из Испании. Кое-кого внедрила в полицейские ряды ЭТА. Так что мы можем просто снова оказаться в большой опасности.

— Да, но мы во Франции.

— Никакой разницы. Давай просто… куда-нибудь сбежим, скроемся. Подумай об этом.

Дэвид на некоторое время умолк. Возможно, Эми была права; вообще-то он подозревал, что она ошибается, но после нескольких последних часов ему уже не хотелось расспрашивать девушку или как-то давить на нее, требуя, чтобы она делала то, что он считал нужным. Они теперь просто ехали, и их согревало теплое солнце, и они ехали, ехали…

Потом Дэвид и Эми поменялись местами. Мартинес был твердо убежден в том, что им следует направиться дальше на север и восток, в глубь Гаскони, подальше от Испании. К следующим городам, помеченным на карте. Савин. Кампань. Лю-Сен-Саво.

Он знал, куда они едут, потому что теперь куда более решительно, чем раньше, был настроен на то, чтобы узнать всю правду о церквях, помеченных на карте его деда. Дикость и ужасы последних дней лишь утвердили его уверенность в этой цели. И к собственному удивлению, Дэвид осознал, что его волнует скорость развития событий, гонка, поиск логического, разумного объяснения всему. Наконец-то в его жизни появилась трудная цель, его существование перестало быть вялым, он обрел направление — после доброго десятилетия медленного распада личности и апатии; это было похоже на то, как если бы он успел запрыгнуть в самый последний поезд после того, как бессмысленно валялся на каком-нибудь пляже.

Знала ли Эми, куда им ехать? Наверное, возможно… кто знает? Она как будто дурачила его и в то же время открывалась перед ним. Она была похожа на глубокое горное озеро, полное обманчиво прозрачной воды. Когда Эми говорила, она была честна и искренна, и он думал, что может видеть все: видеть до самого дна, до последнего камня. Но когда Дэвид нырял в эту воду, он осознавал правду. Он мог утонуть в этой холодной бесконечной воде, ее глубины оказывались бесконечными.

В общем, пока они просто ехали.

Но вокруг была большая пустынная страна, и узенькие французские дороги несли на себе только тракторы и фермерские грузовики. Несколько часов подряд они катили мимо сонных деревушек и заброшенных басконских ферм, мимо домов, украшенных самодельными вывесками, приглашающими остановиться и отдохнуть. В усыпляющем полуденном свете Дэвид вдруг заметил, что снова углубился в воспоминания, на этот раз о своем детстве. О том, как в ясный день играл в регби со своим отцом… он помнил его радостную улыбку; помнил острый запах кожаного мяча, как тот прикасался к его ладоням… Их большая собака вертелась тут же на лужайке. Счастье. А потом — печаль.

Наконец они остановились у большого супермаркета на въезде в Мюлон, где в одиночестве устроились в стерильном кафе, чтобы съесть croquet monsieur и salade verte[23]; потом они купили кое-что из одежды и зубную пасту, молча поглядывая друг на друга через проход между полками супермаркета. Они были беженцами, они скрывались. И неужели они не могли доверять даже полиции?

Потом они въехали в сам маленький городок Мюлон-Лешар, лежавший у симпатичной реки и окруженный зелеными вершинами Пиренеев. Дэвид погнал машину прямиком к средневековому центру городка и припарковал машину. Потянулся, чувствуя, что у него все тело болит после долгой езды, после страха, пережитого в пещере и в лесу. В городке было тихо, по мощеным мостовым бродили парочки. Эми и Дэвид присоединились к гуляющим: они дошли до реки и стали с моста смотреть на воду. Над ними в мягких осенних сумерках проносились ласточки. Дэвид зевнул.

— Я страшно устал.

— Я тоже.

Они оставили машину там, где припарковались, и направились к ближайшему отелю, симпатичному, но скромному, украшенному всего двумя звездами, — он находился рядом с центральной городской площадью, и в нем распоряжалась француженка лет пятидесяти с небольшим. Ногти у женщины были такими длинными и покрыты таким ярким лаком, что выглядели как пурпурные когти.

— Bonsoir! J'ai deux chambers… mais très petites…[24]

— Это замечательно, — сказал Дэвид. Он изо всех сил старался не обращать внимания на руки хозяйки гостиницы.

Лифт здесь был наверняка самым маленьким во всей Гаскони. Очутившись в номере, Дэвид сразу заснул, но его сон был неровным, тревожным. Всю ночь его мучили кошмары.

Ему снился горящий дом. Изнутри, из огня, доносились голоса, просившие Дэвида о помощи, — но он ничего не мог сделать. Он стоял в саду, глядя на яростно пылавшее здание, на то, как языки огня лижут стены, а потом заметил в окне обгоревшее, почерневшее лицо. Это была его мать. Это она была в горящем доме, это она стучала в стекло, пытаясь дотянуться до своего сына, это она повторяла: «Ты не виноват, Дэвид, ты не виноват…», а потом вдруг бешено зазвонили церковные колокола, и Дэвид…

Проснулся.

Весь в поту.

Это не был колокольный звон.

Пот лился потоком.

Это звонил гостиничный телефон. Откашливаясь после дурного сна, Мартинес сонно потянулся к трубке.

— Дэвид? Алло!

Было уже девять утра. Звонила Эми.

Приняв душ и одевшись, Дэвид спустился вниз. Когда Эми присоединилась к нему для завтрака на украшенной фресками террасе отеля, нависшей над рекой, она сразу бросила на него вопросительный взгляд.

Дэвид мгновенно признался:

— Кошмары мучили. Я все продолжаю думать о смерти родителей… Вот и снится всякое.

— Наверное, ничего удивительного…

— Мне все это кажется взаимосвязанным, но я не знаю почему.

— Может, тебе стоит рассказать все мне? Объяснить. Это может помочь.

— Но… что? — Дэвид пожал плечами, чувствуя себя абсолютно беспомощным, жертвой бесконечных разрозненных воспоминаний. — Что я должен тебе сообщить?

— Не знаю. Можешь рассказать, как это произошло? — Эми улыбнулась, и в ее улыбке светилось осторожное сочувствие. Дэвиду захотелось обнять ее, но он отогнал это желание. — Расскажи, как ты узнал о катастрофе?

— Ладно… хорошо…

Тут Дэвид умолк, потому что все это было невероятно трудно. Он на самом деле никогда не говорил об этом прежде. Дэвид не сводил взгляда с недоеденного круассана и вазочки вишневого джема.

Эми чуть помогла ему:

— Сколько тебе было лет в тот момент?

— Пятнадцать.

Эми произнесла медленно, с мягким недоверием:

— Пятнадцать?..

— Да, — кивнул Дэвид. — Просто однажды летом они поехали отдохнуть, мои мама и папа.

— Ты, пожалуй, был слишком юн для того, чтобы твои отец и мать оставили тебя одного?

— Да, — согласился Дэвид. — И это было странно — они были очень хорошими родителями, и мы всегда отлично отдыхали все вместе. А потом вдруг, совершенно неожиданно, мама сообщила, что они с папой уедут на месяц одни. За границу.

— И они оставили тебя в Англии совершенно одного?

Дэвид посмотрел по сторонам. На террасе были лишь еще два постояльца, какой-то немец с женой, которые молча намазывали масло на багет. Сезон отпусков уже закончился. Дэвид постарался не думать о Мигеле. И снова посмотрел на Эми.

— Они оставили меня у своих друзей в Норидже. Друзья моей мамы, Андерсоны. Я был очень дружен с их детьми. И вообще-то именно Андерсоны взяли меня к себе, когда… когда мама и папа… когда они… Ну, когда случилась та катастрофа и они погибли.

— Так…

— Но вот что странно! — сказал Дэвид, и его голос прозвучал неожиданно громко. Он смутился, потом продолжил гораздо тише: — Вот что тут странно: я помню, как просил маму, перед их отъездом, не уезжать без меня, а она сказала: «Мы едем, чтобы узнать правду», а отец при этом вроде как засмеялся, но не как всегда, а смущенно.