Эрик Ластбадер - Ниндзя Страница 21

— Жюстина, — хмурится отец, — ты должна понимать, что я теперь занят.

— Я просто хотела поговорить с тобой. — Она чувствует себя совсем маленькой среди этих людей. Один из них усаживается поудобнее, и кожаный диван скрипит под его весом.

— Сейчас неподходящее время. Позвать Клиффорда. — В голосе отца не слышно вопроса.

Жюстина беспомощно оглядывается. Через минуту появляется слуга.

— Да, сэр?

— Клиффорд, — обращается к нему отец, — займите ее чем-нибудь до прихода миссис Томкин. Проследите, чтобы больше мне не мешали. Кажется, к Гелде пришли друзья?

— Да, сэр.

— В таком случае, отведите девочку туда.

— Да, сэр. — Клиффорд поворачивается к Жюстине: — Идемте, мисс Жюстина.

Но она уже бежит по длинному коридору и слышит за собой тяжелые шаги Клиффорда. Клиффорд ей нравится, она любит с ним разговаривать. Но сейчас хочет остаться одна.

Жюстина обегает вокруг дома и, уже запыхавшись, устремляется к конюшне. Среди шести арабских лошадей одна — ее собственная, ее любимец — Кинг-Сайд. Хотя дети уже прилично ездят верхом, им запрещено подходить к лошадям без взрослых.

Но Жюстине теперь все равно. Она идет по устланному соломой проходу прямо к Кинг-Сайду. Окликает его и слышит в ответ сопение и стук копыт; он застоялся и хочет на волю. Он наклоняет к девочке голову, она видит, как лоснится его кожа. Она хочет погладить его, но не достает. Она хочет выпустить его и уже поднимает тяжелую щеколду, когда ее настигает Клиффорд.

— Мисс Жюстина, вы никогда, никогда не должны... Девочка бросается к нему на грудь и безутешно рыдает. В Нью-Йорке ее ожидала тяжелая полоса. Не в силах справиться с тревожным возбуждением Жюстина в отчаянии обратилась к психиатру. Сначала ей казалось, что лечение ничего не дает. Она судила несправедливо — просто ей было так плохо, что улучшение не бросалось в глаза. Это походило на бессонную ночь — когда жадно смотришь на восток, а мрак упрямо не хочет отступать; стрелки часов говорят, что вот-вот наступит рассвет, но не видно его приближения. Нужно ждать.

Жюстине тогда пришлось сократить свои расходы. У нее не было работы, и она вспомнила о занятии, которое очень любила в детстве, — она начала рисовать. Постепенно набралась целая папка рисунков. В ужасе от предстоящих поисков работы Жюстина не спала ночами, а все оказалось вовсе не так страшно, как она ожидала. Уже во втором агентстве, в которое обратилась Жюстина, нашлась работа. Правда, вскоре выяснилось, что даже любимая работа — еще не все (может быть, именно тогда Жюстина почувствовала, что окончательно поправилась). Конечно, она знала, чего ей не хватает. Но мысль о том, что ужас может повториться, была невыносима.

В то время она открыла для себя танцы. Однажды вечером подружка привела ее в класс, и Жюстина сразу же поняла, что танцы существуют для нее. Теперь всю свою нерастраченную энергию она сжигала в танце, наслаждаясь строгой стихией ритма и бесконечным чередованием напряжения и расслабления.

Жюстине нравились не только сами танцы, но нравилась и подготовка к ним. Ее учитель считал, что лучшая разминка — это тай цзи. Овладев основами этой системы, Жюстина с радостью обнаружила, что может заниматься практически любыми танцами — от современных до классического балета. Спустя год с небольшим учитель сказал ей:

— Знаешь, Жюстина, начни ты заниматься танцами с детства, сегодня была бы замечательной танцовщицей. Я говорю об этом только для того, чтобы ты могла трезво себя оценить. Ты одна из лучших моих учениц, потому что танцу отдается не только твое тело, но и твоя душа. Ты могла бы стать великой, Жюстина, но, к несчастью, время неподвластно никому.

Жюстина испытывала гордость и радость; это было очень важно — и она знала почему. Впервые в жизни девушка почувствовала себя самостоятельной личностью, а не игрушкой в руках других людей; она почувствовала, наконец, что начала жить.

Через месяц, уволившись из агентства, Жюстина стала работать на себя. Она по-прежнему сотрудничала с агентством, но теперь могла выбирать заказы, которые ей нравились. И обнаружила, что при этом ее доходы возросли примерно втрое. И тогда она переехала в Уэст-Бэй-Бридж, в собственный дом. И встретила Николаса. “Я не могу этого сделать. Не могу”.

Она поднялась, вышла из ванной и как слепая, выставив перед собой руки, пошла из дома. В гостиной она наткнулась на аквариум. Его обитатели безмятежно кружили в воде, такие же прекрасные и бездумные, как водоросли. Она почувствовала новую волну тошноты и направилась к входной двери.

“Я не могу себя связывать. Я не верю ему. О, Господи!”

Спотыкаясь, Жюстина вышла под дождь, спустилась по деревянным ступенькам и упала на колени на мокрый, липкий, как тесто, песок. Она поползла, потом ей удалось подняться и она побежала, не останавливаясь, к своему дому.

Вскоре вернулся Николас. Он был на пляже, в том месте, где нашли второй труп; его там ждали.

“Одним ударом. Ты понимаешь?” — сказал по телефону Винсент. Николас понял, что это значило — удар катана.

Побелевший труп был рассечен по диагонали — от правого плеча до левого бедра. Один удар самого острого в мире клинка; в руках мастера меч катанамог легко пройти сквозь металлическую кольчугу, а человеческое тело он резал как бумагу. Древние мечи на протяжении многих веков передавались среди воинов от поколения к поколению, нисколько не утрачивая своей остроты и сокрушительной силы, даже в наше время ни один арсенал в мире не может похвастаться таким великолепным оружием, как японский меч катана.

От такого меча погибла вторая жертва. Это заставило их пересмотреть свои выводы. Выходило, что Барри Бром не был единственной мишенью ниндзя. Но между двумя трупами трудно было усмотреть хоть какую-то связь. Этот человек принадлежал к беднейшему слою среднего класса — он был рабочим, водителем тяжелого грузовика. Ничего общего, абсолютно ничего.

И все же ниндзя был где-то поблизости и продолжал убивать.

Войдя в дом, Николас рассеянно сбросил плащ. Его кроссовки и джинсы до колен насквозь промокли. Но он этого не замечал; его мысли были заняты Жюстиной и тем животным, которое ночью влетело в ее кухню. Он не решался думать о том, что это могло означать. Кроме того, это было совершенно бессмысленно. Тем не менее, он попросил ее оставаться у него и пока не возвращаться домой.

Ее не было.

Николас негромко выругался, снова накинул плащ и направился к двери.

На его стук никто не ответил, но, подходя к дому со стороны пляжа, он заметил огни сквозь окна спальни. Он снова постучал и, встревоженный, дернул за дверную ручку. Дверь подалась, и Николас вошел в дом.

На пороге он замер как изваяние, вслушиваясь и вглядываясь в полумрак. Николас немедленно понял, что в доме кто-то есть. Он позвал:

— Жюстина!

Его беспокоил не только удар меча. Док Дирфорт и Винсент не заметили еще одной детали; по крайней мере, они не придали ей значения. На левом плече трупа, где был уже почерневший кровоподтек, Николас нащупал сломанную ключицу. Он сразу же насторожился, но пока не сказал об этом даже Винсенту. Если его подозрение подтвердится...

Когда-то жил человек по имени Миямото Мусаси, наверное, величайший воин Японии. Кроме прочих своих деяний, он основал собственнуюрю— школу кэндзюцупод названием Нитэн (“Два неба”); эта школа практиковала фехтование двумя мечами одновременно. Еще одним нововведением Мусаси было использование — не для тренировки, а в настоящем сражении — деревянных мечей боккэн, которые он считал непобедимыми.

Николас вспомнил об этом потому, что человек на пляже был убит не одним ударом, как полагал Винсент, а двумя. Удар катанарассек его пополам, и одновременно второй удар раздробил ему ключицу — это был боккэн.

— Жюстина, это я, Ник. — Теперь в глубине дома послышались какие-то звуки.

Николасу казалось, будто вокруг него кружатся конфетти, медленно опускаясь на пол и складываясь в определенный, все более различимый узор. И то, что он увидел, потрясло его до глубины души.

В дверях спальни показался силуэт Жюстины.

— Что ты здесь делаешь?

— Жюстина? — Николас удивился ее резкому тону.

— Зачем ты пришел?

— Я ведь просил тебя не возвращаться сюда. — Он старался не думать о черной пушистой тушке на залитом кровью полу кухни. Он пытался успокоиться, тщетно внушая себе, что только по чистому совпадению сюда попало животное, которое ниндзя используют для ритуального предупреждения.

— У меня приступ клаустрофобии, понятно? Я тебе говорила, что со мной это бывает.

— Здесь опасно оставаться.

— О чем ты говоришь? Мне здесь хорошо. Это мой дом. Мой дом, Ник.

В темноте он различал только ее смутные очертания.

— Мне кажется, ты не понимаешь.