Василий Горлов - Код Маннергейма Страница 21

Распрощавшись с гостеприимными хозяевами, оставив на их попечение лодку и довольного Профессора, Анна и двое мужчин уже в пять часов были на выборгском вокзале. Доктор налегке запрыгнул в вагон модной электрички — с креслами вместо скамеек и баром, где даже разрешалось курить. Весь рыбацкий скарб он оставил в джипе, а Стасису наказал — довезти все в целости. Электричка, задорно свистнув, покатилась по рельсам, а Стасис и Анна вернулись на заставленную машинами и людную привокзальную площадь.

Остановившись у джипа, девушка вновь ощутила себя одинокой, беззащитной и растерянной. Стасис молча курил и не спешил, распрощавшись, умчаться в Петербург. Неловкая пауза затянулась, и Анна, собравшись с силами, улыбнулась, протянула Стасису руку:

— Ну, вот и все. Спасибо вам большое за участие и за то, что довезли. И… — Она запнулась, подбирая слова, чтобы объяснить, как неожиданно тепло ей в компании этого взрослого немногословного мужчины, увлеченного своими лодками и рыбалкой.

— Анна, — перебил ее Стасис, — позвольте мне остаться с вами. Я постараюсь не мешать вашей работе. — Он произнес это, не глядя на девушку, почти отвернувшись, и, казалось, даже его загар стал темнее от румянца смущения. — Ты мне очень нравишься, и я не хочу с тобой расставаться.

Склонившись, он коснулся губами ее ладони.

Анна увидела непокорно торчащий вихор темно-русых, густых волос, и захотелось его пригладить. Стало вдруг очень легко, и даже немного закружилась голова.

Еще совсем недавно Анна боялась подобных сцен и старалась их избегать. Этот страх появился, когда она окончательно распрощалась со своей «большой любовью», как это называлось в разговорах с подругами. Три года «большая любовь» — тридцатилетний преуспевающий банковский служащий — пару раз в неделю с удовольствием занимался с Анной сексом, регулярно и с аппетитом ел — он обожал восточную кухню, а она, готовя для него, всегда радовалась, что может доставить ему удовольствие. Иногда даже оставался на ночь в ее крохотной комнатке в большой коммунальной квартире на Петроградской стороне. В выходные дни он изредка вывозил ее куда-нибудь за город. А будни и отпуска принадлежали другой — его сверх-успешной начальнице, холеной сорокалетней даме, богатой и влиятельной. За три года, когда Анна сначала упивалась своей любовью, а потом — болью, случилось многое: и аборт, и практически заброшенный институт, и алкоголь, и неотвязные мысли о самоубийстве.

Она не сразу нашла в себе силы порвать отношения. Даже когда узнала правду, жалкая и раздавленная, некоторое время продолжала с ним встречаться. А он и не думал с ней расставаться и искренне недоумевал — что за средневековые представления, — ну и что из того, что у него есть другая женщина — ведь это не мешает им по-прежнему любить друг друга.

Боль потихоньку улеглась, и, когда он недавно, увидев в «Новостях» ее репортаж, позвонил, Анна смогла говорить с ним почти спокойно. И даже согласилась встретиться. Иллюзии остались в прошлом — вместе с «большой любовью».

С той поры она стала бояться любых намеков на близость. Традиционные приставания знакомых и не очень мужчин она умело и привычно пресекала, когда же речь заходила о неких чувствах, — такое иногда случалось, — она пугалась. Николай, кстати, придерживался мнения, что любовь столь же материальна, как, например, желудок или печень. И ей, как и прочим внутренним органам, отмерено определенное количество энергии и здоровья. Если запас исчерпан — а большая любовь или страсть — это, понятное дело, просто прорва, — то новое уже не отрастает.

Анна сомневалась в правоте своего сорокалетнего друга, но жила без сердечных привязанностей. И вот, впервые со времен «большой любви», она не только не сжалась в комок, закрыв все створки души, словно испуганный моллюск, а напротив — легко и свободно вздохнула.

Оставив машину на привокзальной площади, Анна и Стасис отправились бродить по выборгским улочкам. Особенно чудесными оказались узкие, с крутыми подъемами и спусками, переулки. Улица Водной заставы привела их к старой часовой башне и собору святого с цветочным именем Гиацинт. Анне казалось, что она чудесным образом перенеслась в Средневековье. Стоит только закрыть глаза — и улицы наполнятся звоном подкованных лошадиных копыт, забряцают латы, а вот из этого подвального окошка повалит едкий дым и раздастся взрыв в лаборатории неудачливого алхимика. А еще она думала о своих бабушке и дедушке. Они, наверное, тоже бродили по старым выборгским улицам в своей счастливой предвоенной молодости.

Стасис многое знал о Выборге, когда-то — второй шведской столице, затем — главном восточном городе Финляндии, кое в чем даже превосходящем Гельсингфорс. В конце концов превратившийся в райцентр Ленинградской области, Выборг все же сохранил немного мрачное очарование скандинавского Средневековья.

Обогнув памятник шведскому маршалу, основателю замка и города — Торгильсу Кнутссону, который, опершись на меч, неотрывно смотрел на залив, быть может, вспоминая свой третий Крестовый поход в Карелию, — они спустились на набережную. Перейдя бухту по Замковому мосту, устроились в летнем кафе.

Набережная постепенно заполнялась дорогими авто, и нарядная выборгская публика с ясно читаемым на лицах ощущением избранности чинно шла в замок. Анна заметила подъехавшую серебристую «девятку» с эмблемой канала «Федерация» на дверцах и со вздохом сказала:

— Мои приехали. Пора браться за работу.

А потом, откровенно кокетничая, томно протянула:

— Ах, спасибо, высокочтимый господин! Вы такой умный и так много знаете. Бедной девушке было очень интересно гулять с вами.

Стасис поддержал игру:

— А я, госпожа, смею надеяться на то, что вы предоставите мне счастливую возможность сопровождать вас и впредь.

В Выборгском замке царило оживление. В Кузнечном дворике на специально сколоченном помосте музыканты прославленного оркестра Мариинского театра настраивали инструменты. В Доме коменданта заканчивали гримироваться солисты и миманс. На круто уходящем вверх каменном подножии донжона в специально выстроенном амфитеатре рассаживались счастливые обладатели пригласительных билетов, приветствуя друг друга и обсуждая выборгские новости. В импровизированном партере — стулья расставили прямо на каменной брусчатке двора — неторопливо занимала места областная элита: губернатор Стрельцов, высокопоставленные чиновники, городское и районное начальство. Багровое солнце тонуло в заливе у берегов Финляндии, и освещенная его прощальными лучами старая башня Святого Олафа, с отметинами былых сражений и пожаров, казалась вновь объятой огнем.

Анна, устроившись у старых проржавевших перил, не отрываясь, смотрела на величественную каменную кладку. Казалось, что башня, накренившись, парит в небе над небольшим Кузнечным двориком. Чудилось, что вот-вот в стрельчатом окне появится юная дама с высоко убранными волосами, в платье с глухим, расшитым стразами воротом. А по галерее, глухо ударяя о настил древком тяжелого копья, в кирасе и шлеме совершит очередной неторопливый круг дозорный ландскнехт.

На импровизированную сцену не попадали солнечные лучи, и техники зажгли мощные софиты. К микрофону вышли губернатор области Стрельцов и художественный руководитель Мариинки Валерий Гергиев. Они странно смотрелись рядом: всегда одетый в мешковатый черный костюм, с хитроватым крестьянским прищуром небольших цепких глаз губернатор и маэстро — во фраке, с небрежно прикрытой редкими прядями волос лысиной, орлиным взором и старательно культивируемой двухнедельной щетиной. Губернатор произнес дежурную речь.

Рядом с Анной, установив камеру на штатив и поглядывая в видоискатель, снимал происходящее оператор «Новостей» Димка Воскобойников. Высокий волоокий брюнет, по которому сохли юные журналистки-практикантки, после одной из «новостийных» вечеринок вызвался проводить Анну домой и, напросившись на кофе, с ходу попытался затащить в постель. Получив категорический отказ, не обиделся. Постепенно они сдружились, и Анна всегда радовалась, когда доводилось с ним работать.

Устроители, загнав на эту высокую каменную площадку всех снимающих и заодно с ними и всю остальную журналистскую братию, о сидячих местах для представителей прессы не позаботились. Наиболее пронырливые коллеги смогли устроиться в переполненном амфитеатре, а преданно сопровождавший Анну Стасис проявил себя добытчиком и притащил откуда-то стопку пластиковых кресел, так что хватило всем, даже объявившемуся в замке шведскому журналисту Свенсону.

Анна, испытывая привычное возбуждение, занялась работой: старательно подмечала любопытные детали, которые помогут сделать репортаж о спектакле живым и интересным. Зрителей собралось много: те, кому не хватило места на скамьях амфитеатра, устроились на покрытых зелено-серым лишайником камнях. Некоторые остались стоять вдоль уходящей вверх мощеной дороги — когда-то она вела к пристани, а сейчас заканчивалась у ворот цитадели.