Михаил Нестеров - Жмурки с маньяком Страница 21

Мельник не видел практической цели в более чем жестоких опытах Ли. В чем смысл — убить в короткий срок определенное количество собак? Соревнование на скорость?

Мысль показалась Павлу кощунственной. Ладно, с этическими нормативами пока повременим, подумал он.

Необходимо найти практический корень деяний Ли. Медицинские исследования отпадали, животное едва успевало умереть, как его сменяла очередная жертва. Можно, конечно, приплести сюда корейцев, которые с удовольствие поедают собак и кошек. Но и это отпадает. Во-первых — количество, убитыми за сегодня животными можно накормить всех корейцев в области. Во-вторых, способ убийства — через сожжение головы. Это похоже на акт инквизиции или ритуал сатанинской секты. В-третьих, средство, при помощи которого убитых собак убирали с фермы, — это мусороуборочная машина. Плюс трактор, работающий не так далеко от фермы. Скорее всего там свалка, где хоронят собак и кошек. Выгружают мешки с трупами в приготовленное углубление вроде ложбины, трактор наваливает сверху слой земли и прокатывается по нему. Так действуют практически на любой свалке.

Убийство ради убийства?

Однако на какие средства содержится ферма и транспорт, с чего дирекция платит налоги?

И что в других ангарах? В одном содержат собак и кошек, другое приспособлено под~ лабораторию?

«Я это узнаю. Узнаю, что в других строениях. Дорога мне известна, сейчас доктор Ли мне не нужен. Но есть ли связь между лечебными сеансами и прямо противоположными действиями?~»

— Есть, — твердо проговорил журналист. И слово «стоп», которое он дважды упоминал за эти сутки, наверное, поставило все на свои места. Теперь он точно знал, чем занимается Алберт Ли. Прав был Штробель — до конца прояснить ситуацию ему поможет Ян Гудман.

Мельник вырулил на дорогу и быстро поехал в Климов.

Бежевый «жигуленок» Хейфеца тихо тронулся вслед за журналистом.

— На парне лица нет, — лениво проговорил Леонид Краснов, расположившись на заднем сиденье. — Как ты думаешь, Карл, что с ним?

— Вчера он жаловался мне на желудочную инфекцию, — ответил Хейфец.

— Знаешь, я ему не завидую.

Карл улыбнулся.

— Я тоже.

С избитым до неузнаваемости лицом Вадим Барышников едва добрался до спальни. Его били в ванной, заткнув рот грязными носками. Опухший прикушенный язык натыкался на острые края сломанных передних зубов.

Они могли и не бить его, Вадим и так подумывал прекратить связь с Губенко — работа на двух хозяев никогда к добру не приводит. Просто он многозначительно и неосторожно улыбнулся на предложение Развеева отказаться от встречи с Губенко по-хорошему.

Эта пара — Развеев-Ложкин — никогда не нравилась ему, с такими так же плохо иметь дело, как с братвой: недовес, хотя стараешься положить в пакет больше положенного, — получи по морде; не дашь в долг — угрозы; якобы плохое качество героина — тут уж точно без помощи травматолога не обойдешься.

С другой стороны, наркотик под глюкозу — вещь хорошая. Но непонятно его происхождение, а сомнения часто внушают недоверие. Вадим мог окончательно склониться в сторону Губенко, однако по сравнению с новым препаратом героин был более чем стабильным наркотиком, постоянно в цене, на него спрос не падает. Денежные клиенты, оберегая вены от проколов, нюхают его, но для рядового наркомана это непозволительная трата денег — по вене и лучше, и экономнее.

Вадим повалился на кровать. Голова разламывалась. Обезболивающего у него — на месяц хватит. Хорошо еще, подумал он, что один дома был, без подруги. Этот Ложкин — тварь, ненормальный, садист. Бьет в одно и тоже место, уже кость под глазом трещит~ Сволочь!

И пожаловаться некому. В милицию? Ха-ха! Братве? До конца жизни будешь работать на них. Хозяину? Тому проблемы не нужны, «ходоков» из дерьма вытаскивать — сам обмараешься.

Вадим встал и принес на кровать телефон. Набрал номер подруги.

— Катя? Срочно приезжай.

— Кто это?

— Кто-кто — я, Вадим.

— Вадим?~ Что у тебя с голосом? Ты шепелявишь.

— Да все зубы повыбивали! Чуть не убили~

— Шутишь?

— Ну какие шутки, Кать! Приезжай, хоть дозу мне сваришь. Сам я не могу.

Вадим положил трубку. В двери платяного шкафа — зеркало, но он боялся смотреть на себя.

«Ладно, твари, вы найдете на свою задницу приключений. Вам все боком вылезет».

Глава двенадцатая

С биологом Яном Гудманом, выпускником Корнельского университета, Павел познакомился в 1987 году, и с тех пор они на короткой ноге. В 1993 году дирекция университета отвела биологу под кабинет небольшую комнату под техническим этажом здания, и Ян очень гордился этим. Он купил электрическую кофеварку, тостер и целыми днями не выходил из своего кабинета.

— Что я знаю об исследованиях терминальных состояний? — переспросил биолог Мельника, разливая кофе по чашкам. — А разве ты сам ничего не слышал об этом?

— Лично я не писал на эту тему, но читать приходилось, — ответил Мельник. — Считай, что я ничего не знаю.

— Ну что ж, попробую притвориться.

Гудман разговаривал по-русски хорошо, но акцент 39-летнего биолога всегда забавлял Павла. Вот и сейчас он невольно улыбался, слушая, как бывший американец вместо «старик», как-то по-детски трогательно произносит «счарик». Ян эмигрировал из США в первые перестроечные годы. В разговорах с газетчиком он никогда не затрагивал тему эмиграции. Однако Мельник, как журналист, во время первой встречи просто обязан был задать этот вопрос, и Ян, как всегда полушутливо, ответил, что «специально поменял полярность, ибо захотел на месте изучить биологию советского человека, влезть в его пресловутую „медвежью“ шкуру».

Ян распрямил сутулую спину и длинными суетливыми руками добавил кипятка в свою чашку. Глаза у Яна всегда спокойные, даже неподвижные. В то время, когда он начал изучать русский язык, у него появилась привычка переспрашивать.

— Значит, ты ничего не знаешь об исследованиях терминальных состояний, — повторился он. — Для начала скажу, что терминальное состояние — это, в общем-то, процесс умирания, от преагонии до клинической смерти. Теперь что касается самих исследований. Это здоровенная проблема, старик. Чтобы тебе было понятней, рисую образ. Представь себе осьминога или кальмара.

— Мелкого, крупного? — спросил Мельник, принимая на первых порах полушутливый тон.

— Любого.

— Представил. И очень четко вижу перед собой его щупальца.

— О'кей. Обрати внимание на его тело, это как раз то, что тебя интересует. А сейчас мы по очереди пожмем ему щупальца. В основном специфика исследований заключается в умерщвлении животных. Причем, заметь, в насильственном умерщвлении.

— Насколько я знаю, добровольного умерщвления не бывает, — холодно заметил Мельник. — Тем паче когда речь идет о подопытных животных. Еще никто не додумался спросить у бедняг, хотят они смерти или нет.

— Короче, старик, чтобы ты не приставал, — это убийство. И всегда самым жестоким и изощренным способом. Берут собаку или кошку, сдавливают ее голову под прессом. В момент смерти животное выделяет некую энергию. Пару-тройку лет назад уловить эту энергию могли либо экстрасенсы, либо парапсихологи, что, на мой взгляд, почти одно и тоже. В общем, те люди, которые способны видеть ауру над живым существом. И опять же — из последних не все. Кто-то из них видел, как за несколько секунд до смерти у животного пропадала аура — и все. Кто-то видел и исчезновение ауры, и момент выделения энергии. А несколько парапсихологов выявили и то, что животные чувствовали смерть, и предшествовало этому мощное колебание в среде — допустим, в той же лаборатории. Колебание походило на пронзительный крик о нападении, грозящей опасности, неминуемой смерти.

— Вопрос на опережение: удалось создать оборудование, способное улавливать и измерять эти сигналы?

— Да. Вот тебе короткий пример. Перед смертью животное окружают датчиками прибора, сконструированного доктором Старром, неврологом из Калифорнийского университета в Ирвине. Прибор работает по принципу электроэнцефалограммы, только в тысячу раз чувствительней. В другой комнате та же особь, например, кошка, опутанная проводами датчиков, но угрозы ее жизни нет. Биотоки мозга последней кошки функционируют в нормальном ритме. А кошке, приговоренной к смерти, дают ясно понять, что сейчас она умрет, и делают это для ее восприятия визуально: медленно подносят к ее глазам щипцы для удушения или другое орудие убийства. И тут происходит любопытная вещь: у обоих кошек альфа-ритм резко подскакивает до нескольких десятков герц и полностью совпадает. Понимаешь? Полностью: мозг, сердце, нервы — самописцы фиксируют полное совпадение.

— Ты пару раз сказал «животные», один раз назвал собаку, но в основном отдаешь предпочтение кошкам. Это не случайно?

— Ты очень опасный собеседник, старик. — Ян строго приподнял бровь. — Конечно, не случайно. Из животных — назову обезьян, собак, кроликов, овец, свиней — у кошек самые высокие показатели. На втором месте собака. Но у этих двух видов не только самые высокие показатели: стрелки приборов беспристрастно фиксировали различную мощность излучения в зависимости от принятой ими смерти. Поясню. Кошку убивают ударом палки по голове — показатель один. Ее сжигают в муфельной печи — выброс излучения становится более интенсивным, мощным. Поначалу этому факту не придали особого значения, но после ряда экспериментов обнаружилась закономерность. Убили сотни кошек первым способом, сравнили результаты: цифры говорили сами за себя, точность до третьего знака. И столько же другим способом: цифры отличные, но точность опять-таки до третьего знака.