Роберт Сойер - Вычисление Бога Страница 21

Если бы только опухоль была хорошо локализована, и мы бы знали, где она есть! В этом случае её можно было бы удалить хирургически. Но, прежде чем разрезать мне грудную клетку, требовался ещё один тест: медиастиноскопия. Доктор Коль сделала надрез чуть выше грудины, добравшись до трахеи. Затем она ввела в разрез трубку с камерой и протолкнула её вниз, изучая лимфоузлы у каждого лёгкого. При этом доктор отобрала ещё несколько проб.

И наконец она сказала нам с Сюзан, что обнаружила.

Новости нас ошеломили, у меня даже спёрло дыхание. Хотя, когда Коль выложила передо мной результаты тестов, я находился в сидячем положении, мне показалось, что я сейчас упаду. Рак распространился на лимфоузлы; хирургия бесполезна.

Коль дала нам с Сюзан некоторое время, чтобы успокоиться. Онколог видела это в сотый, в тысячный раз — как живые мертвецы смотрят на неё с ужасом, написанном на лице, со страхом в глазах, смотрят — и умоляют сказать, что она пошутила, что это какая-то ошибка, что подвело оборудование, что надежда ещё есть.

Но из всего этого доктор не произнесла ничего.

Через два часа, сказала она, как раз появилось «окно»; можно провести КАТ безотлагательно, прямо сегодня.

Я не стал спрашивать, почему пациент не смог прийти. Быть может, он (или она) просто скончался. Дворик отдела онкологии заполонили множество человеческих призраков, тощих скелетов. Мы с Сюзан выжидали эти два часа в молчании. Она пыталась погрузиться в чтение каких-то старых журналов, я же просто устремил взгляд в никуда, а мысли безостановочно бегали по кругу.

Процедура КАТ-сканирования — компьютерной аксиальной томографии — была мне знакома. За годы работы я видел множество таких процедур. Время от времени тот или другой госпиталь Торонто позволял нам просканировать интересную окаменелость — конечно, если оборудование в этот момент простаивало. Это был весьма эффективный способ изучения образцов, слишком хрупких для извлечения из матрицы; кроме того, он позволял отлично разглядеть внутренние структуры. Томография серьёзно помогла нам изучить черепа ламбеозавра и яйца эуцентрозавтра. Я знал о процедуре всё, но никогда не подвергался ей лично. Руки вспотели, у меня было чувство, будто меня сейчас стошнит — хотя ни один из пройденных тестов не должен был возыметь такой эффект. Я был страшно напуган — сильнее, чем когда-либо в жизни. Единственный раз, когда я был близок к такому нервному напряжению, — когда мы ждали разрешения усыновить Рики. Мы никуда не отходили у телефона, и при каждом звонке сердце у нас подпрыгивало. Но тогда мы ждали хороших новостей, а сейчас…

КАТ-сканирование совершенно безболезненно; малая толика радиации теперь вряд ли чем могла мне навредить. Я улёгся на белую поверхность, и техник протолкнул моё тело по сканирующему туннелю, выдающему на компьютер изображения. Насколько распространился рак по организму?

Ответ был таков: весьма обширно…

Я всегда любил учиться, всегда находил в этом радость. То же можно сказать и о Сюзан, если уж на то пошло. Но сегодня факты и цифры поступали головокружительным потоком — бессвязные, запутанные. Слишком много нужно было уяснить, слишком многому поверить. Коль вела себя отстранённо — она читала эти лекции уже тысячи раз и теперь превратилась в штатного профессора, уставшего, которому всё наскучило.

Но для нас с Сюзан, как и для всех тех, кто оказывался в наших покрытых винилом креслах, для тех, кто пытался уяснить всю эту информацию, понять её, осознать — для нас это было ужасающим. Сердце у меня было готово выпрыгнуть из груди, голова раскалывалась; сколько бы тёплой воды ни предлагала мне специалист, жидкость не могла утолить жажду. Мои руки — те, которые бережно отделяли кости эмбриона динозавра от осколков яиц; те, которые снимали известковый налёт с окаменевших перьев; те, которые были главным орудием труда, главным инструментом в моей профессии — сейчас они трепетали, словно листья на ветру.

Рак лёгких, произнесла онколог ровным тоном, словно обсуждая характеристики последней модели внедорожника или видеомагнитофона, является одной из самых опасных форм рака: обычно его поздно диагностируют, и к моменту обнаружения он зачастую даёт метастазы в лимфоузлы туловища и шеи, в плевральную мембрану, отделяющую лёгкие от груди, а также в печень, надпочечники и кости.

Мне хотелось, чтобы она продолжала говорить в том же ключе — абстрактно, теоретически. Просто общие комментарии, очерчивающие контекст.

Но нет, нет! Коль говорила с выражением, она всячески подчёркивая важность сказанного. Всё это имело прямое отношение ко мне, к моему будущему.

Да, рак лёгких часто даёт метастазы.

Что он и сделал в моём случае.

И я задал ей вопрос, на который до смерти хотел знать ответ, — вопрос, ответа на который страшился услышать, важнейший из вопросов, тот самый, ответ на который с этого момента будет определять для меня всё — всё! Сколько мне осталось? Сколько?

Доктор Коль, наконец перестав быть роботом и превратившись в человека, отвела взгляд. После постановки диагноза пациенты в среднем живут девять месяцев — если лечение не проводится, сказала она. Химиотерапия может добавить к этому сроку ещё какое-то время, но у меня развился рак, называемый аденокарциномой. Новое для меня слово, набор слогов, которые мне предстояло выучить не хуже собственного имени, — слогов, которые, в сущности, будут определять того, кем я был, и всё, чем когда-либо стану, точнее, чем когда-либо определяли слова «Томас Дэвид Джерико». Даже если её лечить, лишь один из восьми больных аденокарциномой остаётся в живых через пять лет после постановки диагноза, а остальные уходят. Да, именно этим словом она воспользовалась — «уходят». Словно мы идём в магазин за хлебом, словно говорим, что уже поздно, что завтра рано вставать, что пора идти. Словно большинство из нас уже ушло, и мы одни из последних.

Эти слова прозвучали для нас с Сюзан, словно взрыв. Они пошатнули наш мирок, всё, что мы когда-либо знали.

В этот осенний день часы начали тикать.

Пошёл обратный отчёт.

Мне оставалось жить год — или около того.

11

Каждый вечер, когда музей закрывался для посетителей, мы с Холлусом спускались в Нижнюю Ротунду. В качестве платы за изучение наших экспонатов он раз за разом воссоздавал для нас различные периоды геологической истории Беты Гидры III, которые я записывал на видео.

Может, по причине того, что моя собственная жизнь клонилась к закату, однажды мне жутко захотелось увидеть кое-что другое. Холлус упоминал о шести планетах, по-видимому покинутых обитателями. Я захотел взглянуть на них, увидеть самые последние из артефактов чужих миров — последнее, что построили их жители перед тем, как исчезнуть.

И то, что он мне показал, было потрясающим.

Для начала Холлус показал первую планету Эпсилона Индейца. На южном континенте жители воздвигли огромный квадрат, со всех сторон обрамлённый гранитными стенами. Стены были сделаны из грубо высеченных гранитных блоков, размеры которых по меньшей стороне были свыше восьми метров. Площадка, которую они окаймляли, в поперечнике составляла почти полкилометра, и она была сплошь усеяна булыжниками — огромными, неровными кусками разбитого бетона. Даже если бы кому-то удалось перелезть через стены, огромное каменное поле было совершенно бесплодным. Ни животному, ни транспортному средству не удалось бы пересечь его без огромных сложностей, и здесь ничего не могло расти — ни сейчас, ни когда-либо потом.

Затем — мир Тау Кита II. В самом сердце пустыни давно ушедшие обитатели планеты воздвигли диск из оплавленного чёрного камня более двух километров в поперечнике, толщиной свыше пяти метров. Чёрная поверхность поглощала излучение от звезды, невероятно при этом разогреваясь; живая плоть обожглась бы в попытке пройтись по диску, и даже подошвы ботинок бы оплавились.

На поверхности первой планеты Мю Кассиопеи А уже не осталось признаков существования разумных обитателей; все их следы стёрли 2,4 млн. лет эрозии. Но Холлус показал мне компьютерную модель того, что выявили сенсоры межзвёздного корабля «Мерелкас» под слоями осадочных пород: обширную площадку, заполненную башнями, спутанными спиралями, шпилями и прочими строениями с острыми выступами. И в глубине под этой площадкой хранилище — или потайная пещера, — навеки спрятанное от посторонних глаз. В прошлом планета могла похвастать очень крупным естественным спутником, по относительным размерам куда крупнее, чем Луна относительно Земли. Сейчас спутника не было; вместо него красовалась шикарная система колец. Холлус сказал, удалось определить возраст системы колец; он оказался равным тем же 2,4 млн. лет — иными словами, система колец появилась в то же время, когда исчезли кассиопейцы.