Евгений Костюченко - Сафари для русских мачо Страница 21

— Это бесполезно, — сказала Оксана.

— Черт, мы-то здесь при чем? — возмутился Кирсанов. — Чего им надо? Нон Ю Эс Эй, нон! Русия, Моску! Объясни им, что мы бедные иностранцы, что мы не американцы какие-нибудь.

— Да уж по тебе видно, какие мы бедные, — сказал Гранцов.

— Что же мне, голым ходить?

Раздался звук, который заставил обоих умолкнуть и задрать руки — мягкое клацанье передернутого затвора.

— Они говорят, надо сесть в переднюю машину, — дрогнувшим голосом перевела Оксана.

— Что же делать, пошли, — сказал Гранцов.

— Сумки брать? — спросил Марат. — Пропадут же вещи.

— Не смотри на них. Оксана позаботится. Пошли, — Гранцов встал, держа руки за головой.

Оксана тоже поднялась со своего места.

— Ты-то куда? — цыкнул на нее Вадим.

Но было уже поздно спорить, потому что толстяк подтолкнул девушку в спину стволом автомата и скомандовал:

— Кам он, бэби! Кам он!

— Это похищение, — сказала Оксана, садясь рядом с ним на заднее сиденье. — Будут требовать выкуп у вашего посольства. Или у Глобо Торизмо.

Машины сорвались с места и, громко сигналя, понеслись по улице, игнорируя сигналы светофора. Пленники сидели на заднем сиденье, отгороженные от водителя стеклом и решеткой. Дверцы не имели никаких ручек и не открывались изнутри.

— На посольство надежды мало, — сказал Гранцов. — Кирсанов, ты как думаешь, можем мы на посольство надеяться?

— Я ни на кого не надеюсь, — ответил Марат. — Черт, ну и водила. Сейчас впилимся, не могу я на это смотреть… Хоть бы глаза завязали. За кого нас держат эти духи? Мы же и дорогу запомним, и номера машин, мы же потом такие показания дадим. Вот козлы.

— Жалко, ты по-испански не говоришь. Позанимался бы с ними. Кажется, им нужен хороший инструктор.

— Если б не автоматы, я бы с ними позанимался.

— Ну-ну, сержант Кирсанов, не заводитесь. Не забывай, что мы в гостях.

Город как-то внезапно преобразился. Обе машины медленно взбирались по крутым тесным улочкам между обшарпанными стенами и горами мусора. Иногда за ними увязывались голые пацанята, черные, желтые, красные и еще каких-то невообразимых оттенков кожи.

— Я знаю про этот район, — сказала Оксана. — Нам придется вести себя очень-очень смирно. Давайте будем очень-очень послушными. Отсюда почти никогда не получают живых заложников. Люди пропадают навсегда. Иногда за очень большие деньги можно получить трупы.

— Я так и подумал, — сказал Гранцов. — А с трупа показания уже никто не снимет. Понял, Кирсанов?

Их затолкали в тесную комнатку с замурованными окнами. Вся мебель состояла из рваного тюфяка и двух пластиковых ящиков из-под бутылок. Дверь захлопнулась, заскрежетал старый замок, потом послышались удаляющиеся шаги.

— Приплыли, — Марат подергал дверную ручку, и она легко оторвалась.

— Вот тебе и курорт, — сказал Гранцов. — Ладно, бывало и хуже.

Он поднял палец, прося тишины. Прислушался. Не было слышно ни ребячьих голосов, ни шума улицы. Хлопнули двери машины, взвизгнул стартер. По звукам стало понятно, что такси выехало из двора.

— Наверно, это специальный закуток для заложников, — решил Вадим. — Но долго здесь людей не держат. Пересылка. Видишь, даже параша не предусмотрена. Думаю, сюда бросают на час-другой, пока не подойдет транспорт. Как они спокойно все провернули. Приятно иметь дело с профессионалами. Только бы без политики обошлось.

— Политики не будет, — сказала Оксана. Губы у нее дрожали, и она держала руки у рта. — Это просто бандиты.

— Чайники они, а не бандиты, — сказал Кирсанов. — Глаза не завязали, даже руки не связали. Оставили нас тут одних, без присмотра. Совсем, что ли, не уважают?

— А за что нас уважать, тупых богатых иностранцев в белых смокингах? — спросил Гранцов, опускаясь на тюфяк и стягивая джинсовую куртку. — Бежать нам некуда, а суетиться нам незачем. На это у нас есть полиция, посольство, мировая общественность. Кирсанов, остаешься за старшего. Я — спать. Я уже забыл, когда спал по-человечески. Распорядись насчет обеда. При пожаре выносить в первую очередь. Постарайся девушку успокоить, смотри, она вся дрожит.

Оксана ходила из угла в угол, прижав ладони к губам, и что-то шептала. Кирсанов обнял ее за плечи.

— Вот так, — сказал Гранцов слабеющим голосом. — Не скучайте.

Он даже повернулся на бок и сложил ладони под щекой, чтобы выглядеть максимально безмятежно. Что бы там дальше ни случилось, надо беречь нервы, свои и своих товарищей. Эмоции только мешают делу.

«Как хорошо, что Регина осталась дома!» — порадовался Вадим. И как обидно, что опять придется что-то скрывать от нее. О таких приключениях женам не рассказывают.

Ему уже было понятно, чем закончится этот захват. Похитители не собираются отпускать заложников без выкупа. А выкупа не будет. Значит, придется уходить самостоятельно.

Значит, война.

На миг его охватило тоскливое предчувствие боли и крови. Только на миг, как всегда перед дракой. Но было в этой тоске и кое-что новое…

Ему приходилось воевать. И в чужих землях, и дома. Убивать всегда тяжело, но раньше он делал это, не задумываясь. Однако после того, как его вытащили с того света, Вадим Гранцов уже не был уверен, что сможет убивать снова.

Тогда, в госпитале, умирая от удушья, он вдруг увидел над собой бездонное сверкающее небо. А в небе — миллион лиц. Не тысячу, не десять тысяч, как, например, на стадионе — а миллион. Все они смотрели на него. И среди них он узнал тех, кого убил.

Это было удивительно обидно. Он знал, что где-то здесь его погибшие друзья, и его отец, и еще кто-то близкий — но он не видел их. Он тянулся к ним, но наталкивался только на лица бородатых афганцев и чеченов, на лица русских пацанов, которых ему пришлось убить во время боя на Базе…

Его захлестнула обжигающая волна стыда. Да, это было не раскаяние, не сожаление, а именно стыд. Когда хочется провалиться сквозь землю. И он провалился, и очнулся в реанимации под склоненными над ним лицами в белых масках и слепящими лучами люстры.

Вот с тех-то пор Вадим уже и не знал, сможет ли он когда-нибудь снова не то что убить, а просто ударить человека.

Он услышал, как Оксана что-то прошептала Марату, и парень что-то шепнул ей в ответ.

«Все нормально», сказал себе Гранцов. «Ты готов умереть, потому что это легче, чем убивать. Ты уже знаешь, что тебя ждет стыд, и суд, и муки. Но если ты умрешь, то по твоей вине погибнут и эти двое. А им еще жить и жить. Значит, пусть они живут. Значит, сегодня придется умереть другим. Другого выхода нет. В конце концов, эти шустрые ребята знали, что когда-нибудь могут понести наказание. И если таким наказанием станешь для них ты, значит, так было решено».

То, что похитители так легко вычислили и захватили «богатых» иностранцев, говорило о налаженной системе. Сигнал поступил из отеля. Или из аэропорта. Скорее всего, замешан и старик. Вот так старичок. Нет, все-таки он не белогвардеец, а власовец. Зря я ему сумки оставил.

С Ксенофонтовым разберемся потом, сначала надо определиться с похитителями. Они настроены довольно благодушно, не бьют, не связывают, не пугают. Наверно, еще не время.

Оружие у них запущенное, ржавое. Запасных магазинов ни у кого не видно. Стрелять не собираются. У толстяка автомат албанский, судя по штыку. Насколько помнил Гранцов, только албанские «калашниковы» оснащались неотъемным игольчатым штыком. Грани штыка блестели. То ли оттого, что терлись обо что-то при переноске. То ли оттого, что этим штыком пользовались. Неужели эти бродяги изучают штыковой бой? Вполне возможно, если их инструктор — китаец или американский морпех.

Итак, толстяк с боевым автоматом. У остальных оружие, похоже, китайское. Бренчит при ходьбе, как погремушка, из-за неплотной подгонки деталей. А толстяк держит его не на ремне, а в руках. Легче будет забрать.

Автомат не самое хорошее оружие для рукопашного боя. Пара ножей была бы удобнее. Не говоря уже о короткой пике. Такие пики бойцы в роте Гранцова делали сами — заточенный пруток арматуры, рукоять из простого шланга. Безотказное, надежное и бесшумное оружие.

Но сгодится и автомат со штыком.

Почему-то перед отправлением за границу туристов не инструктируют, как вести себя в такой ситуации. Гранцову пришлось разрабатывать тактику поведения самостоятельно. Будем набивать себе цену, решил он. И постараемся разделиться. Может быть, они кого-нибудь из нас отпустят за выкупом? Вряд ли. Сделать вид, что мы родственники с Кирсановым? Или, еще лучше, я его начальник? Безнадежно. Но все-таки придется что-то им говорить, чтобы усыпить бдительность.

Хватит мудрить, сказал себе Гранцов. Еще две минуты отдыха — и беремся за дело.

Он прислушивался ко всем звукам, доносящимся сквозь неплотно слепленные кирпичи в оконном проеме. Во дворе переговаривались двое. Ему показалось, они о чем-то вяло спорили. Гранцов ничего не понимал, потому что слышимость была плохой. К тому же рядом ворковали Марат с Оксаной.