Джонатан Келлерман - Патология Страница 22

Смирившиеся со своей судьбой. С некоторыми из них он перебрасывался словом-другим. Иногда отдавал им остатки завтрака: мама укладывала ему с собой слишком много.

Впрочем, по большей части он их игнорировал, они отвечали ему тем же.

Так было многие годы, никаких эксцессов.

Сегодня он попал-таки в переделку.

Он не замечал их, пока они не начали смеяться.

Позади него слышалось хриплое громкое улюлюканье. Очень близко. Когда они за ним пошли?

Он был занят своими мыслями: Марта Добблер, Курт Добблер.

28 июня не за горами.

Петра. Темные глаза. Как она расправилась с огромным стейком! Сжала его предплечье… руки тонкие, но сильные. Агрессивность, но такая женственная.

Снова взрыв хохота за спиной. Ближе. Обернувшись через плечо, он ясно увидел их в свете фонаря.

В футах тридцати от него. Трое. Развинченные движения.

Треплются. Наскакивают друг на друга. Смеются. Испанская речь с мексиканским акцентом. Через слово — английский жаргон, точнее единственный смачный глагол «фак», и все его производные.

Айзек ускорил шаг, осторожно и быстро оглянулся.

Круглые бритые головы. Невысокого роста. Мешковатая одежда.

Один из них вскинул к небу кулак и издал вопль. Голос высокий, как у девчонки.

Возможно, все это не имеет к нему отношения. Может, они просто болтаются по улице.

Они по-прежнему толкали друг друга. Юные голоса. Несвязная речь. Панки. Должно быть, находятся под действием стимуляторов.

До дома еще два квартала. Он обернулся.

Они не отставали.

Он пошел еще быстрее.

Один из них крикнул:

— Гомик! Ну и дела!

Все эти годы, несмотря на криминогенную обстановку в районе, он ни разу не попадал в такой переплет. Обычно к восьми часам вечера он уже был дома. Но сейчас время близилось к одиннадцати. Они с Петрой вернулись в участок поздно, и он еще немного посидел там. Петра работала за столом, а он делал вид, будто не обращает на нее внимание.

Притворялся, что и сам работает. Ему просто хотелось посидеть с ней за компанию.

Петра.

День промелькнул так быстро. Он был рядом с ней, смотрел на нее, слушал. Вникал в тонкости работы детектива, узнавал такое, о чем не прочтешь ни в одном учебнике. Высказывал мнение, если она им интересовалась. И она спрашивала куда чаще, чем он того ожидал.

Интересно, по доброте душевной или она действительно ждала от него помощи?

Пожалуй, задавала вопросы искренно: Петра не терпела дураков.

— Эй, ты, гомик, извращенец поганый, который час? Айзек продолжал идти.

Остался один квартал.

Обед, десерт, «эспрессо» — такого кофе он никогда не пил. Даже когда доктор Гомперс изредка приглашал его на ланч, такого кофе ему не подавали.

— Эй, поганец, куда несешься?

Айзек перешел на рысцу и услышал их крики, улюлюканье и топот ног. Айзек наддал скорости и почувствовал, как мгновенно взмок.

Слава богу, Петра не видит его позора.

Резкий удар в поясницу. Тяжелый ботинок угодил по почкам. Пронзила боль, он пошатнулся, но остался на ногах, хотя и сбился с ритма. Когда он снова попробовал бежать, кто-то дернул его кейс.

Его записи. Его ноутбук. Он не отпускал руку, но тут ему вцепились в шею, Айзек увернулся от удара, и кейс выпал из руки.

Замок открылся, бумаги разлетелись в разные стороны. Тяжелый компьютер, по счастью, не вывалился.

Его рукописные расчеты упали на край тротуара. Страницы с анализом множественной регрессии субэтнических популяций в высококриминальных районах. Он не успел разместить их на жестком диске. Глупец, глупец! Если потеряет, то ему понадобятся часы, чтобы…

Кулак — крепкий кулак с острыми костяшками — смазал его по голове. Айзек зашатался и отлетел назад.

Удержался на ногах, попятился и посмотрел на них.

Они оказались даже моложе, чем он предполагал. Лет четырнадцати-пятнадцати. Маленькие, выросшие в гетто подростки. Двое худых, один чуть поплотнее. Ровесники его двоюродного брата Самуэлито. Но Сэмми мальчик хороший, он ходит в церковь, а у этих троих бритые головы, широченные штаны.

Тот факт, что они еще дети, мало его утешил. Подростки могут быть самыми опасными преступниками. Они не сдерживают своих порывов, сознание их недостаточно развито. Он читал, что, если не исправить их поведение до двенадцати лет…

Троица его окружила, трое злобных карликов, хихикающих и сквернословящих. Он переместился, чтобы не быть к ним спиной. Щека, на которую пришелся удар кулаком, горела.

Подросток, который поплотнее приятелей, расставил ноги и поднял кулаки. Маленькие руки. Айзек невольно вспомнил диккенсовского Оливера Твиста.

Ночной ветерок пронесся по улице, зашевелил бумаги с расчетами.

— Дай мне свои чертовы деньги, гомик, — сказал плотный подросток.

Голос гнусавый, только-только начал ломаться.

По отдельности Айзек мог запросто расшибить в лепешку каждого, но вместе… пока он раздумывал над вариантами, самый маленький взмахнул рукой и сверкнул чем-то металлическим.

О господи, никак пистолет?

Нет, нож. Плоский нож в открытой ладони. Мальчишка покрутил рукой.

— Я зарежу тебя, гомик.

Айзек еще немного попятился. Еще один порыв ветра унес бумажный листок на несколько футов в сторону. Плотный подросток сказал:

— А ну, выкладывай деньжата, если не хочешь получить в бок перо.

Голос его то и дело давал петуха.

Стать жертвой идиота, у которого молоко на губах не обсохло? Малыш придвинулся к нему вплотную. Встал под фонарь, и Айзек разглядел его оружие. Карманный нож, дешевка, темная пластиковая ручка, лезвие, наверное, два дюйма длиной. Запястье у мальчишки тонкое, слабое. От него дурно пахло, да и от остальных — тоже. Запах нестиранного белья, марихуаны и взбудораженных гормонов.

Маленькие правонарушители. Ситуация неприятная. Мысль о дурацком маленьком лезвии, воткнутом в его плоть, взбесила Айзека.

Он выхватил из кармана пропуск в полицейский участок и сказал:

— Полиция, придурки. Вы попали.

Надеялся, что они смотрят телевизор. Надеялся на их глупость.

Они замерли на долю секунды. А потом хрипло:

— Че?

— Полиция, мать вашу так, — повторил он уже громче, постаравшись извлечь из груди самый низкий баритональный звук.

Сунул руку в другой карман и вытащил пенал, благо было темно и предмет подходил по размеру. Он прижал его к своему рту и сказал:

— Я офицер Гомес, вызываю подкрепление. Здесь у меня трое несовершеннолетних правонарушителей. Возможно злоупотребление наркотиками. Я задержу их здесь до вашего прибытия.

— Фак, — сказал плотный и задохнулся.

Айзек сообразил, что забыл назвать адрес. Неужели они настолько глупы?

Худой мальчишка посмотрел на нож. У него было личико сорванца.

Второй, который до сих пор никак себя не проявлял — не говорил и ничего не делал — потихоньку ретировался.

— Куда пошел, мерзавец? — заревел ему вдогонку Айзек. Мальчишку как ветром сдуло.

Теперь перед ним были двое. Положение улучшилось. Даже нож не помешает ему спастись.

Плотный подросток пританцовывал на месте. Худой слегка попятился, но попытки уйти не делал. Он опасен, в его крови недостаточно страха. И нож, как назло, именно у него.

Айзек снова вытащил пенал. В этот раз он держал его в вытянутой руке. Пошел на худого подростка, целясь в него дурацким пеналом, и приказал:

— А ну, брось свою пилку для ногтей, молокосос, пока я тебя не пристрелил. Живо!

Плотный подросток бросился наутек. Худой что-то обдумывал, а потом вдруг швырнул нож в Айзека.

Лезвие просвистело возле его лица в нескольких миллиметрах от левого глаза.

— Ах ты, сволочь безмозглая, — завопил Айзек, а мальчишка немедленно скрылся.

Он остался стоять. Тишина, после них остался лишь зловонный запах.

Айзек подождал: надо было увериться, что они окончательно скрылись. Затем он стал дышать нормально. Пошел собирать бумаги, сунул их в кейс и бегом пробежал квартал до своего дома. Грудь распирало, в животе горело. Затем его стала бить дрожь.

Его стошнило, рвотная масса обожгла горло.

Когда желудок избавился от всего обеда, он сплюнул и вошел в дом.

Завтра, перед тем как поехать в участок, он навестит Джарамилло.

Когда-то, еще до Бертона, до всех странных, удивительных ужасных поворотов в жизни, они с Джарамилло были друзьями.

Может, это что-нибудь да значит.

ГЛАВА 17

Странность Курта Добблера произвела на Петру впечатление, и через несколько дней после побоища у «Парадизо» она поймала себя на том, что думает о нем.

Настал полдень. Айзек не появлялся.

От Эрика тоже не было известий. И доктор Роберт Кацман, с его медоточивым голосом, так и не откликнулся на ее сообщение.

Почему Добблер не пожаловался начальству не некомпетентность пьяницы Баллу?

Чем больше она думала о том, как халтурно проходило следствие, тем менее доверяла отчету по делу.