Алексей Яковлев - «Прощание славянки» Страница 22

Я его не перебивал, я чувствовал, что он мрачно и уверенно клонит к чему-то очень серьезному и неприятному для меня.

— Ровно в одиннадцать подъезжает моя «подстава». Игорек — это я. Захар — это ты. Я решил так: стрелять будут только в тебя…

Константин пронзительно смотрел на меня, а я молчал, боялся даже пошевелиться. Константин сам ответил на мой не заданный вопрос.

— Почему я решил, что стрелять будут только тебя? Да потому, что они бы меня самого первого убрали. Я понятно излагаю?

Я молчал.

— Захар — это ты. Он в бронежилете. И Игорек, кстати, тоже, на всякий случай. У Захара на башке твоя шапочка. Не наденешь же на башку сферу. Смешно… Я приказал Игорьку прикрыть Захару голову. Он его левой рукой за шею обнял. Прикрыл. Помнишь? Киллеру остается стрелять только в корпус. Там бронежилет. Игорек с Захаром идут к арке. Охрана в «ауди» сидит до первого выстрела, чтобы киллера не вспугнуть… Я понятно излагаю?

Константин уже не смотрел на меня, уставился в дубовую дверцу чулана.

— Я рассчитал так. Ребята поворачиваются к киллеру спиной… Грамотный киллер стреляет только в спину… Если, конечно, сблизи. Он так и стрелял… Значит… Киллер стреляет в спину Захару, потому что голова его прикрыта рукой Игорька. Игорек уже ждет. Он уже готов. Он спецназовец. Его учить не надо. После первого выстрела киллера он разворачивается и открывает огонь на поражение. Живой Захар пробивает колеса джипа. Им не уйти! После первого выстрела из «ауди» выскакивает охрана. И завершает захват. Один из киллеров обязан остаться живым. Это приказ. Живой выводит нас на Покупателя…

Я внимательно слушал. Все выглядело очень убедительно. Хотя я, конечно, в этом не специалист. Особенно убедительным был тон Константина. До этого места включительно… Потом он вздохнул, отвернулся от двери и в упор посмотрел на меня.

— Но получилось все не так, Славик… Совсем не так…

— А как? — спросил я растерянно, будто я был виноват, что все не так получилось.

— А вот как, — сверлил меня глазами Белый Медведь. — Первые две пули попали в голову Игорьку. Он повис на Захаре. Захар обернулся и вторые две пули влетели ему в лоб. Охрана ждала нашего первого выстрела. Его не было… Дальше ты все сам видел… Так в чем я просчитался, советник?

Ответ напрашивался сам собой.

— Ты не учел, что в Игоря, то есть в тебя… он будет стрелять…

— Это ежу понятно. Ты ответь мне лучше, почему он в меня стрелял? Я понятно излагаю? По-че-му?

Я не понимал, зачем он на меня так смотрит, чего он хочет от меня.

— Как это почему?

— А так! — почти прошептал Константин. — Меня первого давно могли убрать и не убрали. А сегодня с меня начали. Ты мне не объяснишь почему?

Что я ему мог объяснить? Я отвернулся от его взгляда. Константин наклонился ко мне над столом.

— Тогда я тебе объясню. Меня не трогали, пока рядом со мной тебя не было… Я понятно излагаю? Только ты появился рядом, и с меня первого начинают. Вот ты какой опасный человек… Не объяснишь почему?

Вот, оказывается, к чему он вел! Я честно признался:

— Костя, я ничего не знаю… Что ты хочешь от меня?

— Правды!

— Какой?

— Что ты наболтал оценщику?

— Ничего особенного… Честное слово…

— Ты мне тоже какими-то парижскими тайнами мозги засирал! Что это за тайны?

— Ничего я не знаю. Просто предположения. Гипотезы…

— Из-за твоих гипотез за один день четыре трупа! Блин! Тайный историк! Тайный советник! X…! -. и он выругался очень длинно.

Мне стало грустно. Мне казалось, что у меня уже нет выхода… Но вдруг я вспомнил то место… То место, где меня никто никогда не найдет… И я успокоился.

Константин все крутил головой, цокал фиксой и длинно ругался. Я сказал ему спокойно:

— Костя, подожди. Есть мысли.

— Мысли? — взревел Белый Медведь. — От твоих мыслей уже четыре трупа, падло!

— Я тут ни при чем, — убеждал я его. — Я ничего… Я ничего не знаю. Честное слово…

— А кого это е…?! Они начали стрелять и уже не остановятся, пока все твои мысли из башки не выбьют! Я понятно излагаю?

— Подожди! Дай сказать!

Он замолчал, чтобы достать из пачки новую сигарету. И я сказал:

— Давай прощаться, Костя.

— Чего? — не понял меня Константин.

— Ты не волнуйся, Костя. У меня деньги есть, — я достал из кармана и показал ему баксы. — Я ухожу туда, где меня никто не найдет… Прощай, Костя…

Я впервые увидел Белого Медведя пораженным. Он долго смотрел на меня, а потом блеснул коронкой.

— Ты совсем дурак или прикидываешься?

Я машинально отвел его второе предположение.

— Почему это прикидываюсь? Я действительно не знаю, что я мог сделать? Почему я такой опасный че— ловек? Честное слово… Но если так получилось… Если из-за меня в тебя стреляют, я уйду, я исчезну. И все будет хорошо… Разве я не прав?

Константин кивнул.

— Прав. Вижу, что не прикидываешься,— вижу, что полный мудак.

— Почему?

— Ты исчезнешь, а я останусь! Обо мне ты подумал, падло?!

— Я как раз о тебе и думаю! Ты же сам сказал, пока меня не было — в тебя не стреляли!

— Но они уже начали! Теперь не остановятся!

Я схватился за голову.

— Я ничего не понимаю. Честное слово… Что ж теперь делать?

Константин успокоился и четко мне объяснил:

— Есть только один выход, Славик. Узнать у Покупателя, что он от тебя хочет. В чем ты перед ним виноват. Я понятно излагаю?

— А как это сделать?

— Очень просто. Я сам отвезу тебя к Покупателю. Сам. Пусть он с тобой сам разбирается.

Вот тут мне действительно стало страшно. Я-то знал, как разбирается Покупатель. Я-то все это видел! Своими глазами видел! И я схватился за последнюю соломинку:

— Мы же не знаем — кто он. Как ты найдешь Покупателя?

— Это мои проблемы, — сухо ответил Константин и набрал пальцем, как хищным клювом, номер на трубке. — Борис! Как там у вас? Звонили! Отлично! Подавай на Мойку. Ну да, к Пушкину. Алло. Куртешник мой кожаный прихвати. Зусманит чего-то…

Он деловито стал собирать в черный дипломат вогнутую металлическую фляжку, банку дорогого кофе и начатую пачку сигарет. Щелкнул выкидным ножиком и убрал его в задний карман. Я смотрел на его сборы и не верил… Не верил, что это конец. Он мне сразу понравился. Когда я еще не видел его, мне уже понравился его спокойный, сытый голос на причале. И его маленькая комнатка за кабинетом, «святая святых», мне тоже понравилась. И портрет Хемингуэя в водолазном свитере, и песня Хампердинка «Фа-фа-та-ри-ра-ра, фа-фа-ра-ра»… Не верил я! Не верил!

— Костя, может, не надо?

— Что не надо? — спросил он, надевая пиджак в черно-белую мелкую клетку.

— К Покупателю не надо? — улыбнулся я жалко.

— Это единственный выход, Славик,— объяснил он мне. — Может быть, ты ни при чем. Не знаю… Но я-то тем более ни при чем! Почему из-за твоих проблем я должен пулю в башку получать? Согласись — это не по понятиям. Каждому свое.

Я проклинал себя за жалкую слабость, но не мог я ему не сказать:

— Костя, меня же убьют…

Он посмотрел в окно.

— Каждый умирает в одиночку, Славик… Пошли. Шапку свою захвати, зусманит…

Когда мы уже стояли в дверях, Константин сказал:

— Поздно мы с тобой познакомились, Славик. Тебе давно уже надо было поставить клизму из битого стекла. Чтобы не болтал лишнего по пьянке… Я понятно излагаю? Теперь тебе другие клизму поставят… Пошли!

10

Покупатель

Я прощался с жизнью… Пошло, конечно, сказано. Но как еще выразить мое состояние? Двое охранников запихали меня в белый лимузин, в котором недавно на моих глазах увезли уже отсюда два трупа… А Бог, как известно, любит троицу… Один труп, кстати, был в таком же, как у меня, сером китайском тренировочном костюме и в такой же черной шапке на простреленной башке… Ну, как я еще себя мог чувствовать, сидя между двумя жаркими мускулистыми мужиками? Я чувствовал себя трупом.

Передо мной возвышалась кожаная спина Константина. Они привезли ему кожаную куртку. Потому что действительно холодало… Зусманило, как выражался Константин…

Лето еще так и не началось. И мне было ужасно обидно, что я уже никогда не увижу его в настоящей красе. Будто дали почитать замечательную книгу и вырвали ее из-под носа на самом интересном месте.

Мы вылетели на Троицкий мост, и я снова увидел с Невы уже разведенный Дворцовый, праздничный торт Биржи, темно-желтое пасхальное яйцо Исаакия и крылатого ангела, приколотого крестом к золотому щарику, как мотылек булавкой…

И вспомнил глаза… Светло-серые, перламутровые глаза… И голос: «Что-то не так, Слава? Да?»

«Что-то не так!» — горько усмехнулся я. Знала бы она — как… Ну и что? Завтра, если она, конечно, спросит, Константин ей скажет, наверное: «Слава запил. Он полный алкаш. Я вам другого гида нашел. Академика. Лихачева». Она, наверное, тряхнет мальчишеской головкой и скажет свое неизменное: «Да?» И забудет. И никогда не узнает, что я ушел в запой, из которого не возвращаются. В запой с простреленной башкой…