Роберт Ладлэм - Близнецы-соперники Страница 23

— Привет! Меня зовут Михайлович. — Парень улыбнулся и, тяжело дыша, сел на землю. Он сбросил с плеч лямки рюкзака, и набитый полотняный мешок упал на траву. Им дали десять минут отдыха между марш-броском и тактическими маневрами.

— А меня Фонтин, — ответил Виктор. Этот парень был одним из двух новобранцев, которые прибыли в лагерь на прошлой неделе. Ему было лет двадцать пять — самый молодой курсант в лагере.

— Ты итальянец? Из третьей казармы?

—Да.

— А я серб. Первая казарма.

— Ты хорошо говоришь по-английски.

— Мой отец занимается экспортом в англоязычные страны. Вернее сказать, занимался. — Михайлович вытащил пачку сигарет из кармана и протянул Виктору.

— Нет, спасибо, я только что одну выкурил.

— У меня все болит. — Серб усмехнулся и закурил. — Не представляю, как старики это все выдерживают!

— Мы просто здесь дольше.

— Да я не тебя имею в виду. Других.

— Ну спасибо. — Виктор подумал: странно, что Михайлович жалуется. Он был крепко сбитым, здоровым парнем с бычьей шеей и широкими плечами. И вот что еще странно: он совсем не вспотел, а Фонтин весь взмок.

— Тебе удалось выбраться из Италии еще до того, как Муссолини сделал из вас лакеев Гитлера?

—Да.

— Мачек сделает то же самое. Скоро все сбегут из Югославии, помяни мое слово!

— Я не знал.

— Это пока что мало кто понимает. Мой отец понял. — Михайлович затянулся сигаретой и, устремив взгляд в поле, добавил тихо: — Его казнили.

Фонтин с сочувствием взглянул на парня:

— Да? Это очень больно. Я знаю.

— Откуда? — Серб повернулся и удивленно посмотрел на него.

— Потом поговорим. Сейчас надо вернуться к занятиям. Мы должны добраться до вершины вон той горы, пробежать через лес, так, чтобы нас не засекли. — Виктор встал и протянул руку: — Мое имя — Витто... Виктор. А твое?

Серб крепко пожал протянутую руку.

— Петрид. Греческое имя. У меня бабушка гречанка.

— Добро пожаловать в Лох-Торридон, Петрид Михайлович.

Постепенно Виктор с Петридом сработались. Да так Удачно, что сержант даже выставлял их в паре против более опытных курсантов в упражнениях по проникновению в охраняемый участок. Петриду позволили переселиться в казарму Виктора.

Фонтину казалось, что ожил один из младших братьев: любопытный, часто неловкий, но сильный и послушный. В каком-то смысле Петрид заполнил пустоту, облегчил боль души. Если этим отношениям что-то Я мешало, то лишь несдержанность серба. Петрид был разговорчив, засыпал Виктора вопросами, много рассказывал о себе, о своей жизни и, видимо, ждал, что и Виктор ответит ему тем же.

Но после известного предела Фонтин замолкал. Он просто не был расположен к откровенности. Он разделил боль воспоминаний о Кампо-ди-Фьори с Джейн и больше не собирался посвящать никого. Иногда ему даже приходилось осаживать Петрида.

— Ты мой друг, а не духовник.

— У тебя был духовник?

— Вообще-то, нет. Это просто фраза.

— Но ведь твоя семья была набожна? Наверняка.

— Почему?

— Ведь твое настоящее имя Фонтини-Кристи. То есть «Фонтины Христа».

— Да, на языке многовековой давности. Но мы не религиозны в общепринятом смысле слова. Уже давно.

— А я очень, очень религиозен.

— Это твое право.

Прошла пятая неделя, а от Тига все еще не было никаких известий. Фонтин даже забеспокоился: уж не забыл ли тот про него. Может быть, у МИ-6 появились сомнения относительно идеи «развала любой ценой». Как бы то ни было, жизнь в Лох-Торридоне отвлекала его от саморазрушительных воспоминаний, он niiaa чувствовал себя сильным и ловким.

Руководители лагеря назначили на этот день тренировочный курс «длительного преследования». Четыре казармы должны были действовать раздельно: каждая группа направлялась в лес под углом в сорок пять градусов от соседей и уходила на десять миль в глубь территории Лох-Торридона. Двоим курсантам из каждого барака давалось пятнадцать минут, затем в погоню за ними устремлялись остальные. Двое ушедших вперед должны были как можно дольше водить преследователей за нос.

Сержанты, естественно, отбирали для пары «беглецов» лучших курсантов. Виктор и Петрид стали первой парой из третьей казармы.

Они побежали по каменистому склону к лох-торридонскому лесу.

— Скорее! — приказал Фонтин, как только они вошли в густой лиственный лес. — Идем влево. И запомни: грязь, наступай прямо в грязь и ломай побольше веток.

Они пробежали ярдов пятьдесят, ломая кусты, шлепая ногами по сырой полоске мягкой земли, которая петляла сквозь лес. Виктор отдал второй приказ:

— Стоп. Хватит. А теперь доведем следы до сухой почвы... Так, хорошо. А теперь шагай назад, точно след в след. По земле... Хорошо. Отсюда бежим назад.

— Назад? — изумился Петрид. — Куда?

— К опушке. К тому месту, где мы вошли в лес. У нас есть еще восемь минут. Времени достаточно.

— Для чего? — Серб смотрел на своего друга так, словно Фонтин внезапно потерял рассудок.

— Чтобы взобраться на дерево. И спрятаться. Виктор выбрал высокую сосну, быстро взобрался на дерево. Петрид полез за ним. Его мальчишеское лицо раскраснелось. Они добрались почти до самой верхушки и закрепились по разные стороны ствола. Густые ветви их скрывали, зато местность внизу отлично просматривалась.

— У нас в запасе еще минуты две, — прошептал Виктор, взглянув на часы. — Отодвинь тонкие ветки. Прочно обопрись.

Через две с половиной минуты их преследователи пробежали внизу под сосной. Фонтин наклонился к молодому сербу:

— Дадим им еще тридцать секунд и спустимся вниз. Побежим к противоположной стороне горы. Там ее склон выходит на ущелье. Отличное укрытие.

— И будем на расстоянии брошенного камня от старта, — усмехнулся Петрид. — Как ты додумался?

— У тебя, видно, не было братьев, с которыми ты играл в детстве? Прятки были нашей любимой игрой. Улыбка сползла с лица Михайловича.

— У меня много братьев, — сказал он загадочно и отвернулся.

Сейчас было некогда обдумывать замечание Петрида. Да и не хотелось. В последние семь-восемь дней этот серб вообще вел себя довольно странно. То дурачился, то впадал в тоску и постоянно задавал вопросы, слишком откровенные для полуторамесячного знакомства. Фонтин посмотрел на часы:

— Я спущусь первым. Если никого не замечу, потрясу ветками. Это будет сигнал слезать.

Оказавшись на земле, Виктор и Петрид пригнулись и побежали к востоку от опушки, к подножию горы. Через триста ярдов с противоположной стороны горы начинался каменистый склон, который переходил в узкое ущелье: от землетрясения или сошедшего ледника миллионы лет назад образовалось естественное убежище. Они пробрались к нему буквально по краю пропасти. Тяжело дыша, Фонтин уселся на корточки, прислонившись к утесу. Он расстегнул карман гимнастерки и достал пачку сигарет. Петрид сел перед ним, свесив ноги с утеса. Их укрытие было семи футов в ширину и не более пяти в глубину. Виктор снова посмотрел на часы. Теперь разговаривать шепотом было совсем не обязательно.

— Через полчаса переползем через хребет и удивим наших лейтенантов. Сигарету?

— Нет, не надо, — грубо ответил Михайлович. Он сидел спиной к Фонтину.

Невозможно было не услышать злости в его голосе.

— Что случилось? Ты ушибся? Петрид обернулся, бросил на Виктора пронзительный взгляд.

— Фигурально выражаясь — да.

— Не буду пытаться это разгадать. Ты или ушибся, или нет. Мне нет дела до фигуральных выражений! — Фонтин решил, что если Михайлович переживает один из своих обычных периодов депрессии, то можно и помолчать. Он уже начал подозревать, что за наивностью Петрида Михайловича скрывается душевная неуравновешенность.

— Ты выбираешь только то, что тебя интересует, не так ли, Виктор? Ты отключаешь мир, когда заблагорассудится! Щелк — и вокруг пустота. Ничто! — Серб не спускал с Фонтина глаз.

— Успокойся. Полюбуйся пейзажем, выкури сигарету и оставь меня в покое. Ты мне начинаешь надоедать.

Михайлович медленно повернулся, по-прежнему пристально глядя на Виктора.

— Ты не имеешь права так просто от меня отмахнуться. Не можешь! Я поведал тебе все свои тайны. Открыто, по собственной воле. Теперь ты должен поведать мне свои.

Фонтин посмотрел на серба с внезапно зародившимся подозрением.

— Мне кажется, ты неправильно толкуешь наши отношения. Или, может быть, я неправильно истолковал твои пристрастия.

— Ты меня оскорбляешь...

— Только проясняю ситуацию.

— Мое время вышло! — Петрид повысил голос, но глаза его остались такими же — немигающе-неподвижными, дикими. — Ты же не слепой и не глухой. Ты только притворяешься!

— Пошел вон отсюда! — сказал Виктор сухо. — Возвращайся к старту. Иди к сержантам. Тренировка окончена.

— Мое имя, — прошептал Михайлович. Он подогнул под себя правую ногу, все его могучее тело напряглось. — С самого начала ты сделал вид, что оно для тебя ничего не значит! Петрид!