Владимир Гриньков - Таящийся ужас 3 Страница 23

— Да ты кровать сдвинь с места, — посоветовала Вита. — Тебе легче будет.

— Он у меня и так вылезет, — пробормотал санитар.

Он наконец преодолел сопротивление Баклагова и вытащил его из-под кровати.

— Всю грязь собрал, — поморщилась Вита.

Баклагов сидел на полу, затравленно разглядывая стоящих перед ним людей. Санитар рывком поднял его с пола и усадил на кровать.

— Ну, что мы имеем? — спросил Родионов, входя в палату.

Вита посторонилась, открывая Баклагова.

— Под кроватью прятался, — пояснил санитар. — Еле выкурил его оттуда.

— Что же мы делали под кроватью? — Родионов сел напротив, закинул ногу на ногу. — Боишься кого-то, да?

Баклагов смотрел настороженно.

— Зачем так подозрительно смотреть? — мягко сказал Родионов. — Я врач, я ничего плохого не сделаю.

— Разве я болен? — спросил Баклагов.

— Я этого не говорил, — сказал Родионов. — Просто я вижу, что вас что-то тревожит.

— Почему на двери нет замка?

— Он не нужен, — пожал плечами Родионов.

— А кто определяет: нужен он или нет?

— Кто определяет? — Доктор в замешательстве посмотрел на Виту.

— Никто не определяет. Просто не принято вешать здесь замок.

— У вас в квартире есть замок? — спросил Баклагов. — На входной двери.

— Есть, — кивнул Родионов.

— Вот и здесь надо врезать.

— Зачем? Чтобы никто не вошел сюда?

— Да.

— А кого вы не хотите сюда впускать? Кто этот человек?

Баклагов настороженно посмотрел на доктора и ничего не ответил.

— Сколько дней в году? — неожиданно спросил Родионов. — Отвечайте, быстро.

— Пятьсот!

— Солнце вращается вокруг Земли — правильно?

— Нет, — сказал Баклагов. — Наоборот.

— Что такое лед?

Баклагов прикрыл глаза рукой и сказал глухо:

— Я устал! Я не хочу больше разговаривать с вами.

— Что такое лед? — настойчиво повторил Родионов.

Баклагов покачал головой и прошептал:

— Какая-то пустота в голове.

Родионов вздохнул и поднялся с кровати. Вита вопросительно посмотрела на него.

— Трифтазин, — сказал Родионов. — И феназепам. Надо, чтобы он успокоился немножко. Завтра я им займусь вплотную.

— Хорошо, — кивнула Вита и посмотрела в окно. На улице уже было темно.

— Вы присматривайте за ним, — сказал доктор. — У него сейчас симптоматика раскрылась во всей красе.

Он вышел.

— Паша, — сказала Вита санитару, — ты уложи его.

— Ложись! — Паша прикрыл за медсестрой дверь и вернулся к койке Баклагова. — Я тебе говорю!

— Я уйду завтра отсюда, — сказал Баклагов и посмотрел на санитара. — Тревожно мне здесь что-то.

— Куда ты уйдешь? — усмехнулся Паша. — Отсюда просто так не уходят.

— Почему?

— Псих должен вылечиться сначала, — пояснил Паша.

— Псих? — удивился Баклагов. — Кто это?

— Ты. — Паша смотрел на него насмешливо. — Кто же еще?

— Вы по возрасту годитесь мне в сыновья, — пробормотал Баклагов. — И такое себе позволяете. Кто вам дал право?

— А здесь все имеют право, — сказал Паша. — Все, кто одет в белые халаты. А кто не в халате, а в больничной пижаме, — те прав не имеют.

— Как же так? — не понял Баклагов. — Ведь вы и я — мы оба люди.

— Ты не путай святое с грешным, — посоветовал Паша. — Я — человек, а вот ты шизофреник. А это, дорогой, разводит нас по разные стороны.

Лицо Баклагова приняло страдальческое выражение.

— Вы сказали — шизофреник? Это обо мне?

— Конечно.

— Разве я болен?

— Если бы ты не был болен, тебя бы сюда не упрятали.

— А что это за место, куда я попал?

— Ты еще не понял? — поразился Паша. — Добро пожаловать, ты в дурдоме.

— Нет, — покачал головой Баклагов. — Вы шутите.

— Какие могут быть шутки? — пожал плечами Паша. — Это психушка, а ты — псих.

— Это жестоко — то, что вы говорите.

— Да ну? — удивился Паша. — Это травмирует твою нежную душу?

— Это причиняет мне боль.

— Неприятно, когда узнаешь, что ты дурак, — согласился Паша.

— Вы злой, — сказал Баклагов. — Вы злой и жестокий.

— Заткнись, — посоветовал Паша. — Мне надоело слушать тебя.

— Зло творить опасно…

— Заткнись! — крикнул Паша и ударил Баклагова в грудь.

Тот охнул и упал на кровать.

— Зачем ты так? — спросил наблюдавший за происходящим Коля.

— Помолчи! — не оборачиваясь, бросил Паша.

— Зло наказуемо, — сказал Баклагов.

— Оно наказуемо, когда выходит на поверхность, — усмехнулся Паша. — Но ведь есть тысячи способов спрятать концы в воду.

— Зло не спрячешь, — сказал Баклагов.

— Это тебе только кажется, философ.

Паша нагнулся над Баклаговым и ударил его кулаком в живот. Баклагов скорчился на кровати, хватая воздух ртом.

— Вот видишь, — сказал Паша. — И даже следов на теле не осталось. А ты говоришь — не спрячешь.

Он вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.

— Ты не связывайся с ним, — сказал Коля. — Здесь жаловаться некому.

Проходя мимо столика дежурной медсестры, Паша поинтересовался:

— Матвеев пришел?

— Да, — сказала Вита. — Он там, в дежурке.

Паша заглянул в комнату. Матвеев сидел за столом и резал колечками колбасу.

— Ну? — сказал Паша. — Принес?

Матвеев поднял голову.

— Принес. А ты где пропадаешь?

Паша присел на стул.

— С новеньким беседовал, — сказал он. — Из восьмой палаты. Он, кажется, философ.

Матвеев нарезал колбасу и протянул нож Паше:

— Хлеб порежь.

Порывшись в столе, он извлек два стакана.

— Витку будем звать? — спросил Паша.

— Ей нельзя, она сразу потом засыпает.

— Слабая баба, — согласился Паша.

Матвеев открыл бутылку и разлил водку по стаканам.

— А этого прощелыгу я буду вместе с Родионовым лечить, — сказал Паша. — Я из него дурь-то выбью.

— Это ты о ком?

— О новеньком.

— Чего ты на него взъелся? — удивился Матвеев. — Чем он тебе успел насолить?

— Он думает, что он человек, — сказал Паша. — Я ему докажу, что он ошибается!

Он пристукнул кулаком по столу. Лампочка под потолком ярко вспыхнула и погасла.

— Тьфу ты! — в сердцах сказал Матвеев. — Стучать-то полегче надо.

— Может, ее просто подкрутить?

— Перегорела она — что там ее крутить.

— Я посмотрю все же, — сказал Паша. — Стаканы убери со стола — переверну ненароком.

Матвеев слышал в темноте, как Паша залез на стол.

— Подожди, — сказал он. — Я хоть дверь открою, чтобы тебе было светлее.

Он, осторожно ступая в темноте, пошел к дверям, но не успел дойти, потому что сзади громко щелкнуло и что-то большое и грузное обрушилось на пол. Матвеев рванул дверь и обернулся. Паша лежал на полу, задрав ноги на стол.

— Что там у вас? — спросила Вита.

— Паша! — позвал Матвеев. — Паша! — Он склонился над лежащим на полу человеком.

Рот Паши был приоткрыт, и тоненькая темная струйка побежала из уголка рта.

— Вита! — крикнул Матвеев, распрямляясь.

Медсестра появилась в дверях.

— Помоги мне, Вита. Его надо вынести на свет.

— Что с ним?

— Не знаю. Его, кажется, током ударило, и он упал со стола.

Они вынесли Пашу в коридор и положили на пол. Матвеев рванул рубаху на Пашиной груди.

— Я сама посмотрю, — сказала Вита, отстраняя его.

Матвеев отошел к окну. Фонарь на улице высвечивал кусочек пустынной дорожки. В пятне света кружился снег. Шум за спиной заставил Матвеева оглянуться. Вита распрямилась над телом Паши и смотрела на Матвеева широко раскрытыми глазами.

— Ну? — спросил Матвеев.

— Он умер, — прошептала Вита и попятилась. — Он убился.

Тело Паши так и пролежало всю ночь в коридоре. Его накрыли простыней и оставили лежать до утра. Вита ушла в соседний корпус: ее всю трясло, и она никак не могла успокоиться. На все палаты остался один Матвеев. Он сел за стол Виты и долго сидел, бездумно глядя прямо перед собой, пока его не сморил сон. Он положил голову на стол и заснул. Лампы в коридоре были погашены, горела только одна — на столе дежурной сестры.

Среди ночи дверь восьмой палаты открылась. Баклагов вышел в коридор, осмотрелся. Убедившись, что здесь никого нет, кроме спящего Матвеева, он подошел к укрытому телу и приподнял край простыни. Лицо Паши заострилось, и чем-то он сейчас напоминал воробья. Баклагов долго рассматривал его, потом накрыл простыней и скрылся в палате. Больше в эту ночь он в коридор не выходил.

Утром покойника увезли. Милицейский капитан, хмурый и неразговорчивый, составил какие-то бумаги и дал подписать их Вите и Матвееву. Матвеев подписал сразу, не читая, а Вита пыталась прочитать, но неожиданно разрыдалась и подписала, не дочитав. Капли ее слез капитан молча смахнул рукавом своего кителя. Доктор Родионов стоял в стороне, кусая губы.