Джеймс Роллинс - Кровавое евангелие Страница 24

То, что она узнала, принесло с собой и другую правду, болезненное осознание.

Батория снова почувствовала Его руку на своем горле, ее удушающее сжатие, выжигающее из нее все связанное с ее прежней жизнью.

Ее хозяин должно быть знал, что Рун Корца и был тем рыцарем, посланным в Масаду, чтобы отыскать и вернуть Книгу. Но эту тайну он не открыл ей. Он послал ее на встречу с Корцей, не предупредив ее.

Почему? Ужели ради того, чтобы доставить себе это жестокое удовольствие, или в этом был какой-то более серьезный и значимый повод?

Знай Батория наперед, что Корца окажется в усыпальнице, она не послала бы вниз никого из своих людей. Она дождалась бы, пока он поднимется наверх с Книгой — или с пустыми руками, не найдя там ничего, — и пристрелила бы его в расселине, как муху на стене.

Эта бойня внизу показала Батории, что Корца слишком опасен, чтобы встречаться с ним в открытом бою, даже если бы она послала туда все оставшиеся у нее силы.

Но существовал и другой путь, более подходящий.

Злоба, кипевшая в ней, постепенно выкристаллизовалась в другой, новый замысел.

До того, как сгустилась тьма, Батория заметила одного из своих людей возле дверного проема усыпальницы; через одно плечо у него был переброшен ранец. Такая же шайка оставалась ждать наверху возле выхода из расселины.

Она обратилась к двум охотникам, все еще стоявшим на карауле.

Тарек, подобно многим другим, брил голову и разрисовывал свою кожу черными татуировками в форме библейских пассажей, написанных на латыни. Кожа, сшитая нитками из человеческих жил, прикрывала его мускулистое шестифутовое тело. Стальные кольца-пирсинги протыкали губы и ноздри. Его черные глаза сузились в щелки от бешенства, когда он узнал о потерях, вызванных встречей с теми, кто оказался в усыпальнице. Он жаждал мести. Причем собственноручной.

— Этот рыцарь слишком опасен, — предупредила Батория. — Особенно когда он приперт в угол. Мы понесли уже слишком большие потери, чтобы рисковать и посылать еще людей.

Тареку нечего было возразить. Они же оба наблюдали на экране монитора за происходившим внизу побоищем. Однако и у него тоже было свое мнение. Не такое оптимистическое, но приводящее к такому же результату.

— Надо нанести удар по расселине. — Батория подошла к своим людям, находившимся рядом. — Убейте их всех до единого.

Она намеревалась похоронить рыцаря и его спутников, а вместе с ними перезахоронить и тайну под многотонным слоем горного камня. Ну а если Корца уцелеет при обвале, тогда его судьбой будет медленная смерть под этими камнями.

На мгновение ей показалось, что Тарек не собирается исполнять ее приказ. Сейчас им руководило кипевшее в его крови бешенство. Внезапно его взгляд застыл на ее шее. На татуировке. Он отлично знал ее смысл и значение.

Не подчиниться ей означало не подчиниться Ему.

Тарек склонил голову — глядя на него, казалось, что он сгибает железный стержень, — а потом вдруг исчез в ночи.

Батория закрыла глаза, стараясь уйти в себя. Внезапно негромкий стон вывел ее из этого состояния, напомнив ей, что у нее еще много несделанных дел.

Стоявший на коленях в пыли капрал с веснушчатым лицом по имени Сэндерсон был единственным выжившим после резни на вершине горы. Он был голым до пояса; его откинутую назад голову удерживали в таком положении гвозди, глубоко вонзившиеся ему в череп, — это было дело рук уцелевшего бойца ее команды Рафика, брата Тарека. Он был тощим, казалось, состоявшим из костей и злобы, но в трудных ситуациях он часто оказывался незаменимым.

Батория подошла ближе, глаза солдата следили за ней.

— У меня есть кое-какие вопросы, — ласковым голосом произнесла она.

Капрал молча смотрел на нее неподвижными от ужаса глазами и дрожал, обливаясь потом; он выглядел совсем мальчишкой. Он был очень похож на ее брата, который очень любил розы и прохладное вино, но, после того как у нее на шее появилось это клеймо, ей запретили иметь какие-либо контакты с ним. Она должна была покончить со всеми земными привязанности и связать себя только с Ним.

Еще одна утрата, ответственность за которую она тоже возлагала на плечи Корцы.

Батория провела тыльной стороной ладони по гладкой щеке капрала. Он был еще молод для того, чтобы отращивать бороду. Однако, несмотря на ужас, который был в его глазах, она заметила в них и слабые искорки открытого неповиновения.

Батория вздохнула.

Похоже, он еще надеется оказать сопротивление.

Она, отклонившись назад, подняла руку, как бы отгоняя прочь возникшее в ней желание.

Фас.

Эта пара — Батория назвала их Хунор и Магор в честь двух героев венгерской мифологии — была почти всегда рядом с нею, навсегда предана ей. Не видя их, она почувствовала, что они зашевелились в темноте, позади нее, где их кормили. Батория протянула ладонь — и сразу же почувствовала на ней горячий язык, мохнатую морду и услышала низкое урчание, подобное раскату грома, донесшегося из-за горизонта.

Батория опустила ладонь, всю мокрую от крови.

— Они еще голодные, — пояснила она, зная, что это правда, и чувствуя, как эхо охватившего их желания отдается внутри нее.

Глаза солдата расширились; он весь напрягся, не в силах представить себе то невообразимое, что ожидало его. Ужас, охвативший его при виде того, что стояло позади нее, погасил в его глазах все даже самые слабые искорки неповиновения.

Батория склонилась к нему совсем близко. Чувствуя его горячее дыхание, почти ощущая испытываемые им муки, приблизив губы к его уху, она зашептала:

— Скажи мне — пусть сначала будет простой вопрос, — кто эта женщина там внизу?

Но прежде, чем капрал смог ответить, ночь за ее спиной взорвалась. Свет, звук и жар изверглись из вершины Масады, сотрясая землю, превращая ночь в день. Языки пламени взметнулись из трещины, превратив все вокруг в жуткую смесь дыма и выброшенной из недр земли и закрыв все то, что Бог открыл для обозрения всего лишь несколько часов назад. А Батория намеревалась опустить вниз всю гору, дабы скрыть свои следы.

Этот взрыв вновь принес ей умиротворение и покой.

Батория посмотрела на капрала.

Она все еще ждала ответа.

Глава 10

26 октября, 17 часов 14 минут

по местному времени

Масада, Израиль

Жар, горячий, как дыхание дракона, обжег спину Руна. Он представил себе пелену огня, перекатывающуюся через закрытый темный саркофаг. Но именно звук тревожил его сильнее всего. Он боялся, что эта сметающая все ударная волна могла расколоть его череп, вызвать обильное кровотечение из ушей и осквернить это считающееся священным пространство. За пределами усыпальницы, в которой они находились, камни дождем осыпались на пол у входа. В отличие от первого взрыва, который закупорил расселину сверху, этот, второй, старался разрушить само помещение.

И таким образом отрезать их от мира.

Когда огонь и неистовый грохот стихли и сменились глухим скрежетом, Рун изо всех сил схватился за стенки саркофага, высеченные из известкового камня. Получится так, будто он умер в саркофаге — попав в западню точно так же, как однажды в этой каменной западне закрыли другого человека. Что касается его самого, он был бы рад такому исходу. Но эта женщина и солдат не заслужили такой доли.

После первого взрыва Корце удалось силой заставить их укрыться внутри этого каменного гроба. Понимая, что древняя усыпальница может стать для них единственным убежищем, он напряг все силы и с помощью солдата накрыл их сверху каменной плитой. Если они выжили, он не знал, как сможет объяснить им, откуда у него такая сила. Кодекс, по которому он жил, требовал от него скорее дать им умереть, чем ответить на подобные вопросы.

Но Рун не мог позволить им умереть. И теперь они лежали, плотно прижавшись друг к другу, в кромешной темноте. Корца пробовал молиться, но то, что он чувствовал, по-прежнему переполняло его. Он чувствовал запах вина, которым сам когда-то наполнял это вместилище; чувствовал металлический запах крови, пропитавшей лохмотья, в которые превратилась его одежда; чувствовал запах дыма от сгоревшей бумаги и мела — компонентов использованной взрывчатки.

Ни один из этих запахов не перебивал простого аромата лаванды, которой пахли ее волосы.

Биение ее сердца, быстрое, как взмахи крылышек лесного жаворонка, отзывалось в его груди. Тепло ее трепещущего тела согревало все его тело. После Элисабеты он никогда так близко не соприкасался с женщиной. Он довольствовался малым — Эрин отвернулась от него, уткнувшись лицом в грудь солдата.

Корца считал удары ее сердца и в этом ритме обрел покой, о котором можно только молить Бога. Это продолжалось до той минуты, пока наконец тишина снова не вернулась в их сознание и в мир, лежащий за стенами их маленькой усыпальницы.