Марк Леви - Другое счастье Страница 24

Херриман обратил внимание на своего будущего ученика в баре, где тот пытался пропить все, что заработал за день.

В те времена Раулю редко удавалось переночевать хотя бы две ночи подряд под одной и той же крышей. Каждый день ему приходилось искать место для ночлега, поэтому неудивительно, что предложение преподавателя музыки – крыша над головой и обучение – показалось ему редкой удачей, упустить которую было бы непростительно. Наклонности Херримана не составляли для него тайны, но тот ни разу не позволил себе ни малейшей бестактности, из чего Рауль заключил – благо то были времена вседозволенности, – что для преподавателя музыки секса больше не существует. Он просто продлевал свою молодость, окружая себя молодежью. Херриман сделался его духовным наставником: он считал своим предназначением спасение душ и преображение судеб. Иногда он праздновал победу, иногда терпел неудачу – но никогда не унывал. В Беркли уже насчитывался десяток молодых людей, обязанных ему своей новой жизнью. К их числу принадлежал и Рауль. Херриман научил его правильно одеваться, причесываться, говорить, а главное, внушил ему, что можно пользоваться своим даром не только для того, чтобы затаскивать девушек в постель. За два года, проведенные у него, Рауль перестал уделять излишне серьезное внимание женским грудям и ягодицам; он по-прежнему провожал их пылким взглядом, но и это уже было не столь важно.

Агату познакомил с ним Макс, когда она поступила в университет. Знакомство сразу переросло в дружбу.

Рауль не принадлежал к числу студентов, но усердно посещал занятия Херримана и делал серьезные успехи, а также ходил на уроки кое-кого из его коллег, закрывавших глаза на присутствие у них в классе подопечных мэтра.

Рауль был всем обязан Америке, но тяжелое детство сделало его неравнодушным к участи угнетенных. Борьба против войны, сопротивление империалистической политике и сегрегации стали неотъемлемой частью его существования. Забастовщики частенько слушали его пение, оно звучало в первых рядах демонстраций. Очень скоро Рауль вступил в конфликт с законом, оказывая помощь тем, кто пострадал от рук полицейских. Встав на этот путь, он в конце концов ушел в подполье. Как большинство его соратников, он перебрался на Восток, в Нью-Йорк, и стал перебиваться мелкими заработками в Бронксе и на задворках Манхэттена, хватаясь за любую работу и ночуя где попало. Но и по прошествии десяти лет Рауль не излечился от ностальгии по Югу, по ослепительному солнцу. Десять зим на Гудзоне превратились для него в настоящее наказание. Кое-что сэкономив и совершив несколько мелких краж, он набрал достаточно денег, чтобы выйти из тени. Как-то январским утром, когда наступил холод и улицы в Трайбеке покрылись инеем, хотя снег так и не выпал, Рауль собрал вещи и отдал ключ от своей комнатушки приятелю, обещавшему, что кто-нибудь из его друзей обязательно найдет Раулю работу в Сан-Антонио. Преодолев пешком тридцать кварталов, он сел в автобус на автовокзале на 34-й улице.

Рауль навсегда сохранил признательность Херриману. За окнами автобуса опять проплывали, только теперь в обратном направлении, пейзажи страны, а он ломал голову над тем, как не предать память мэтра. Две первые ночи пути эти мысли лишали его сна. Слово «Нашвилл» на дорожном указателе стало для него озарением. То, что сделал для него Херриман, он станет делать для других: он будет отыскивать таланты и выводить их на сцену. Рауль станет музыкальным агентом. Что может быть лучше, чем начать эту новую карьеру в земле обетованной всех влюбленных в музыку!

Начал он с того, что арендовал участок и перестроил находившийся там ангар в зрительный зал, а потом стал заводить знакомства в барах, обещая музыкантам, соглашавшимся у него выступить, позаботиться об их будущем. Он придумал гениальный ход: набрал рабочих-мексиканцев, которые за места на концертах и бесплатные напитки придали его ангару облик огромной гитары. Великих музыкантов Рауль так и не отыскал, его зал так и не стал столь же знаменит, как «Виллидж Вэнгард», на его сцене не играла группа вроде «Муди Блюз», зато его оригинальная архитектура прославилась на всю округу.

– Человек, который сейчас стоит на сцене, – подвела итог Агата, – ни разу не забыл поздравить меня с днем рождения.

Милли смотрела, как Рауль под аплодисменты кладет на стойку микрофон. Она вдруг почувствовала гордость за то, что она здесь в его компании, что он уделил ей столько внимания, когда она выбирала одежду. Вспоминая рассказ Агаты о мэтре, помогавшем Раулю, она дала себе слово в один прекрасный день привезти сюда Джо, чтобы Рауль послушал его фортепьянные композиции.

Рауль вернулся за их столик.

– Сейчас мы споем с тобой вдвоем, – сказал он Агате.

– И не подумаю! – ответила та.

– После того, что я слышал сегодня в своем клубе, я насильно вытолкаю тебя на сцену!

– Кстати, тебе не пора обратно в клуб?

– У нас пока что мертвый сезон, Хосе справляется без меня. И потом, у меня в гостях ты.

Молчание, последовавшее за этим обменом репликами, подсказало Милли, что друзьям, не видевшимся столько лет, есть что сказать друг другу. Ее их разговор не касался. Она сказала, что ей пора позвонить Фрэнку, извинилась и оставила их вдвоем.

Рауль проводил ее взглядом до выхода.

– Невероятно, до чего она на нее похожа! – сказал он. – В клубе слишком темно, чтобы в этом убедиться, но, когда мы вышли на свет, я испытал шок!

– Я была готова к этому. Макс показал мне фотографии. Но все равно, у нее в машине у меня в первый момент было впечатление, что я вернулась на тридцать лет назад и вижу ее призрак.

– Она знает?

– Нет, она ничего не знает. Только то, что я сбежала, и это ей совершенно не понравилось. Теперь она хочет вернуться к себе. Мне надо уговорить ее остаться со мной.

– Когда ты ей все расскажешь, она обязательно передумает.

– Об этом не может быть речи. Ей ничего этого не надо знать. Еще слишком рано.

– Как тебе удалось сбежать?

– Благодаря терпению и наблюдательности.

– Хочешь спрятаться у меня и подождать, пока все успокоится?

– В том-то и дело, что сейчас и так слишком спокойно. О моем побеге не сообщают. В газетах об этом ни словечка.

– Может, они решили оставить тебя наконец в покое?

– Сомневаюсь. У меня есть единственное объяснение: мне готовят ловушку.

– Ты говорила кому-нибудь, куда направляешься?

– Я сама этого не знала, пока не повидалась с Максом.

– Тогда оставайся здесь, это будет верх осторожности.

– Ты писал мне в тюрьму. Рано или поздно к тебе заявятся с вопросами. Не хочу подвергать тебя такому риску.

– Если бы меня хотели сцапать, то это произошло бы уже давно. К тому же я теперь венесуэлец, – со смехом напомнил Рауль.

– Нет, тебя не тронули потому, что у них не было против тебя улик, к тому же они получили виноватую – меня. Я расплатилась за всех.

– Ханна, ты расплатилась за Агату, за тех, кто вместе с ней затеял это безумие. То, что ты назвалась ее именем, – настоящий мазохизм. К тому же ты помогла не всей группе, а только некоторым ее членам. Те, кто не был ни в чем виноват, были вынуждены бежать и провести годы на нелегальном положении. С тюрьмой это, конечно, не сравнить, но и нам порой приходилось несладко.

– Знаю, Рауль, я читала твои письма.

– Что я могу для тебя сделать, Ханна? Проси, чего хочешь.

– Продолжай называть меня Агатой, особенно при малышке!

Она поведала ему о тетради, которую ищет, и добавила:

– Я приехала к тебе потому, что с тобой все всегда говорили как на духу…

– Милая моя, если бы я знал, что кто-то располагает сведениями, способными тебя оправдать, то нагрянул бы к этому человеку с бейсбольной битой, и ты давно вышла бы из тюрьмы, причем через главные ворота. Теперь, услышав об этом от тебя, я проведу собственное дознание. Скажи, зачем было Агате доверять кому-то свои признания?

– Чтобы я смогла освободиться и принять эстафету, если с ней что-нибудь случится. Но человек, которому она доверилась, не исполнил ее последнюю волю.

– Какая эстафета?

– Малышка!

Рауль долго смотрел на подругу, не произнося ни слова.

– Если бы ты полюбила меня, ничего этого не произошло бы.

– Знаю. Вот что значит невезение! Но я полюбила другого.

– Только не говори, что по-прежнему его любишь!

– Умоляю, не произноси его имени!

– Ты знаешь, что с ним стало?

– Нет, откуда? Наверное, не помолодел, как и все мы, – ответила Агата. – Вот только он, думаю, теперь завел семью…

– Ни разу ничего о нем не слышал, если это то, что тебе хотелось узнать.

– Возможно, даже не это… – прошептала Агата.

– Каковы твои дальнейшие планы?

– Если мне удастся завладеть тетрадью до того, как меня поймают, я сдамся и буду ждать пересмотра моего дела.

– Вдруг ты ее не найдешь, что тогда?

– В тюрьму я все равно не вернусь. Макс дал мне револьвер. Я оставила в нем одну пулю – для себя.