Татьяна Степанова - Царство Флоры Страница 24

Рассказ сам собой потек дальше, и Катя, уплетая вслед за Анфисой парадный обед, выложила подруге все-все. В том числе и про «страх… ужас смерти», и про гобелен с картины Никола Пуссена.

– Вечерний поход в бар полностью одобрям, – Анфиса отсалютовала Кате куриным крылышком. – Никита – молодец. Я уже говорила, я его жутко уважаю. Пусть, пусть теперь Вадька твой попляшет. Кстати, от него нет новостей?

– Нет. Он мне принципиально не звонит, на мои звонки из принципа же не отвечает. А Сереге Мещерскому я стесняюсь звонить. В конце концов, есть же у меня гордость или нет?

– Вот это по-нашему, по-бразильски. Я Косте тоже не звоню туда, – Анфиса вздохнула тяжко, – и эсэмэски не шлю, вдруг жена его сунет нос в телефон, прочтет. Будет скандал, зачем? Он же на отдыхе у меня…

– Эгоист он у тебя хороший, Анфиса.

– Он не эгоист, он немножечко Нарцисс.

– Кто? Лесоповалов?

– Ну да, Костик… такой же Нарцисс, как и тот, который на той картине, про которую ты говорила, – в цветочном магазине. Вечно собой любуется, красуется. Но это нестрашный порок.

– Очень странная картина у Пуссена «Царство Флоры». На первый взгляд такая вся благостная, сплошное барокко-рококо, а приглядишься – мурашки по коже, – сказала Катя. – А гобелен вообще по ней скопирован как-то необычно, кровь такая яркая, красная. И все это на цветах набрызгано, представляешь?

– Любопытно взглянуть, зайду к ним в магазин как-нибудь. Но знаешь, мне кажется, все эти их Нарциссы, Флоры, Аяксы и Адонисы, про которые ты говорила, – это такой, извини, нахальный стеб. Высшей пробы стеб. Сплошной выпендреж, – Анфиса налила подруге кофе. – Способ соригинальничать, выделиться по полной. У вас у всех сплошные Терминаторы, Ганнибалы Лекторы, Индианы Джонсы, Кастанеды с Мураками и коды да Винчи, а у меня – «Царство Флоры», в котором вы, такие продвинутые современные господа, разбираетесь как свиньи в апельсинах. Просите объяснений, комментариев. И я захочу, дам вам эти объяснения, а захочу – погожу. Стеб, я же говорю – изощренный стеб.

– Там на картине были еще Крокус и Смилакс, – сказала Катя. – Сладкая парочка…

– Что?

– Так их назвала та флористка. Крокус – цветок и смилакс – это такая декоративная лиана. Фрагмент ее мы нашли на месте убийства. И крокус тоже, только неживой, поддельный.

Анфиса покосилась на подругу. Выдержала многозначительную паузу.

– А те убитые, говоришь, урки? – спросила она, наконец.

– Сидели оба когда-то.

– Ну и нечего о них печалиться, получили, наверное, по заслугам от своих же. – Анфиса достала из ящика стола пластиковые тарелки для торта. – А цветы они кому же везли?

– Один – жене, она у него родила, а другой – не знаю, все посылал какой-то Пеговой Фаине на Долгоруковскую улицу, имя и адрес мне там, в магазине, сказали.

– Как, как ее зовут? Фаина Пегова? – Анфиса внезапно сорвалась с места и, как толстый шарик, запрыгала по тесной мастерской, что-то ища среди камер, объективов, штативов, папок со снимками, компьютерных дисков, флэшек и кип иллюстрированных журналов. Вытащила один, второй – глянцевый, потолще «Вог», пролистала, ткнула пальцем: – Это вот не она?

– Я ее в глаза не видела. – Катя узрела на фото темноволосую, синеглазую молодую женщину в красном вечернем платье на фоне ярко освещенного ГУМа.

– Это презентация духов в «Артиколи», – сказала Анфиса. – А это вот она же на Московском кинофестивале, прием в Нескучном, это в клубе «Дягилефф».

– Красавица, только, может быть, это и не она.

– Может быть. Только я до сегодняшнего дня думала, что однофамилиц у Фаины в Москве нет, – хмыкнула Анфиса.

– Она что, актриса сериалов?

– Никакая она не актриса. Светская львица, так это сейчас называется. Жорик наш ее снимал, она ему фотосессию заказывала. Якобы для рекламы каких-то там часов. Потом она еще на сафари в Кению моталась… Типаж тот еще – косит одновременно под Белоснежку и под Вивьен Ли в «Унесенных ветром». В общем, баба полусвета с претензией на аристократизм, – Анфиса хмыкнула. – Тоже типичнейший Нарцисс. Ты глянь, как она позирует, как выламывается. А как любит-то себя, по глазам, по глазам видно!

Катя смотрела на шатенку на фото. Глаза у нее были как фиалки, однако в них читался ум и воля. Никакого кокетства, никакого легкомыслия. Самовлюбленность – пожалуй, это да, и еще какая-то брезгливость ко всему окружающему.

Про установленное с легкой руки Никиты Колосова негласное наблюдение за Фаиной Катя еще не знала. Про то, что Фаина из глянцевого журнала – та самая Фаина, тоже. И про ее некогда столь известного в криминальных кругах папашу Игнатия Пегова (он же Скрипченко, он же Головнюк, он же Король) понятия не имела.

Она много о чем еще даже и не догадывалась. Не представляла себе и эту Долгоруковскую улицу, и дом возле киностудии «Союзмультфильм», и квартиру на восьмом этаже, и ее обитательниц.

Аля как раз вернулась из магазина (о том, что за ней наблюдают из припаркованной во дворе машины, она тоже не подозревала). Фаина сидела на диване с ногами и азартно смотрела по телевизору бокс – бой среди тяжеловесов.

Аля отнесла сумку на кухню, потом вернулась. Несколько мгновений молча смотрела на экран, где шел жестокий поединок.

– Животные, – сказала она, – звери. Потные все, в крови, в соплях.

– Это же спорт, радость моя, – улыбнулась Фаина. – Тот спорт, которому ты сама сколько лет отдала.

– Дура была. Но это не тот спорт, радость моя, – Аля повторила эту «радость», как эхо. – А эти – просто животные. Хорошо бы один прямо сейчас убил другого, вот зрелище было бы… Я вот на этого гоблина ставлю. – Она кивнула на огромного боксера в синих трусах. – На твоего бывшего Арнольда похож, не находишь?

Фаина откинулась на подушку, смотрела на подругу из-под опущенных ресниц, словно изучала.

– Так неожиданно он погиб, – сказала она. – Я как-то в это даже поверить не могу, что его уже нет. Убит… И сведений никаких у меня…

– Подробности хочешь знать? Любопытно, радость моя?

– Все же я ему была небезразлична, а он…

– Нет его больше. Слышишь – нет и не было никогда. И цветов он больше своих поганых не пришлет, и сюда не припрется.

– Спасибо, что напомнила, радость моя, – тихо и кротко ответила Фаина.

– Про что?

– Про цветы. Надо к Андрею съездить… Он же, Арнольд, всегда у него для меня цветы брал. Может быть, там что-то про его гибель знают. Слушай, радость моя, а это идея. – Фаина безжалостно вырубила телевизор и потянулась. – Бензин в баке есть, не помнишь?

– Полно. Я твою тачку не брала.

– Отчего же не брала? – Фаина наклонила голову, потерлась щекой о плечо. – Тащила такую тяжелую сумку… радость моя. – Она потянулась к Але, взяла ее за руки, начала их гладить, потом наклонилась и поцеловала пальцы. – Бедные ручки, тащили такие тяжести, сильные ручки…

– Прекрати, – Аля попыталась вырваться.

– Сядем на машину, прокатимся за город в Воронцово, Андрея повидаем, может, узнаем что… Потом поужинаем где-нибудь в ресторане вдвоем – ты и я, а? – Фаина выпустила ее руки, еще больше откинулась на мягкие подушки.

– Что, переодеваться?

Фаина кивнула.

Аля переодевалась в спальне, когда она тоже зашла туда. Приблизилась к зеркалу, быстрым движением сдернула через голову смешное домашнее платье в стиле кантри из «Топшопа». Аля в одних трусиках села на постель.

– Так мне переодеваться?

Фаина повернулась перед зеркалом, провела руками по обнаженным бедрам.

– Ага, радость моя. Попозже. – Не отводя взгляда от своего изображения в зеркале, она протянула руку к вазе на столике и вытащила оттуда одинокую полуувядшую розу (цветы с некоторых пор в квартире почти перевелись). И протянула подруге.

Аля взяла розу, а затем резко, не боясь пораниться о шипы, воткнула мокрый стебель себе между ног, крепко сжала ляжки, поднялась. Фаина смяла розу в кулаке. Она тоже не боялась пораниться об острые шипы. Кровь только добавляла остроты. Она всегда служила для них приправой. А испачканное, смятое, закапанное постельное белье можно было потом просто отдать в стирку.

Глава 14

НА ЗЕМЛЕ

Агент Пашка Губка наконец-то позвонил – явно с большого бодуна.

– По Аркаше Козырному результаты есть? – Колосов с ходу начал его выжимать.

– Это, феня едрена… темное это… – Язык агента заплетался.

– Что темное? Что ты узнал?

– Темное дело, ой темное… Никаких концов. Вообще пацаны в шоке. Все до единого в шоке, гражданин начальник.

Когда агент Губка переходил на официальный язык «гражданина», это означало полное «непрохонже» в его фискальных делах.

– Не наши это, – заверил он. – Точно не наши. Кто-то залетный их обоих замочил. А наши все точно в шоке.

– Проверь информацию по Пегову Игнатию, кличка Король, – приказал Колосов.

– Что-то не слыхал про такого, – хмыкнул тридцатилетний Губка.