Ли Чайлд - Враг Страница 24

– Чем могу вам помочь, майор? – спросила она.

Судя по тому, как она это произнесла, она была из Бостона и еще ее не слишком радовало то, что ее вытащили из постели посреди ночи.

– Я хочу, чтобы вы кое на что посмотрели, – сказал я.

– Зачем?

– Возможно, вы смогли бы поделиться со мной своим профессиональным мнением.

– Почему я?

– Потому что вы в Северной Каролине. Мне потребуется несколько часов, чтобы вызвать сюда кого-нибудь другого откуда-нибудь еще.

– А кто вам нужен?

– Специалист вашего профиля.

– Мне прекрасно известно, что я работаю в классной комнате, – сказала она. – Нет никакой необходимости постоянно об этом напоминать.

– О чем?

– Здесь все просто обожают сообщать Андреа Нортон, что она книжный червь, в то время как остальные делают настоящую работу.

– Мне про это ничего не известно. Я тут недавно. И мне всего лишь нужно первое впечатление специалиста вашего профиля, – повторил я.

– И вы не собираетесь надо мной потешаться?

– Я хочу получить помощь.

Она поморщилась.

– Хорошо.

Я протянул ей фонарик.

– Идите вдоль разбросанной одежды до самого конца. Пожалуйста, ничего не трогайте. Просто запомните свои первые впечатления. А затем я хотел бы обсудить их с вами.

Она ничего мне не ответила, молча взяла фонарик и зашагала прочь. Примерно первые двадцать футов ее ярко освещали фары «хаммера» рядового, нашедшего тело, – машина так и осталась стоять носом к лесу. Ее тень танцевала перед ней. Наконец Нортон оказалась за пределами круга света, и я увидел, как в темноте продвигается вперед яркая точка фонарика, а потом и она исчезла. Единственное, что я различал, – это отражение света от голых веток вдалеке и высоко в воздухе.

Нортон не было минут десять. Затем я увидел, что к нам направляется луч фонарика. Она вышла из леса той же дорогой, что и скрылась в нем. И сразу подошла ко мне. У нее было совершенно белое лицо. Она выключила фонарик и вернула его мне со словами:

– В моем кабинете. Через час.

Она села в «хаммер», Саммер проехала немного назад, развернулась и умчалась в темноту.

– Ладно, ребята, за работу, – сказал я.

Забравшись в свою машину, я стал наблюдать за расползающимся дымом, лучами фонариков, разделившими землю на квадраты, и яркими голубыми вспышками камер, заморозившими движение вокруг меня. Я снова связался по радио со своим сержантом и велел ей позаботиться о том, чтобы открыли морг базы. И чтобы туда наутро вызвали патологоанатома. Через полчаса машина «скорой помощи» съехала на обочину, в нее загрузили завернутое в простыню тело, затем кто-то хлопнул по дверце, и машина сорвалась с места. Прозрачные мешочки для улик были заполнены и помечены бирками. Вокруг трех стволов появилась желтая полицейская лента в форме неровного прямоугольника, примерно сорок на пятьдесят ярдов.

Я оставил криминалистов заканчивать осмотр, а сам поехал сквозь ночь к главному зданию базы. Спросил у охраны и получил указания, как добраться до корпуса, где располагался отдел психологии – низкое кирпичное строение с зелеными дверями и окнами, в котором, вероятно, размещались интендантские службы, когда его построили. Оно стояло на некотором расстоянии от штаба базы, примерно на полпути до расположения отряда специального назначения. Со всех сторон его окружала темнота и тишина, но в центральном холле и в одном из окон горел свет. Я припарковал свой «хаммер» и вошел внутрь. По мрачным коридорам добрался до двери с окошком из рифленого стекла в верхней части. За ним горел свет, и было написано по трафарету: «Подполковник А. Нортон». Я постучал и шагнул в маленький кабинет. Здесь было чисто и витал женский запах. Я не стал снова отдавать честь, решив, что эти глупости остались позади.

Нортон сидела за дубовым столом армейского образца, заваленным открытыми книгами. Их было так много, что ей пришлось убрать телефон и поставить его на пол. Перед ней лежал желтый полицейский блокнот с записями. Блокнот находился в круге света от настольной лампы, и его цвет отражался на волосах Нортон.

– Привет, – сказала она.

Я сел в кресло для посетителей.

– Кто он? – спросила она.

– Понятия не имею, – ответил я. – Не думаю, что нам удастся идентифицировать его по внешности. Его слишком сильно избили. Придется посмотреть отпечатки пальцев. Или зубы. Если они у него остались.

– Почему вы захотели, чтобы я на него посмотрела?

– Я сказал вам почему. Меня интересует ваше мнение.

– А с чего вы взяли, что у меня создастся какое-то мнение?

– Мне показалось, что некоторые детали будут вам понятны.

– Я не специализируюсь на криминалистике.

– Мне это и не нужно. Мне требуется характеристика, и как можно быстрее. Я хочу быть уверен, что двигаюсь в правильном направлении.

Нортон кивнула и убрала волосы с лица.

– Очевидный вывод: он был гомосексуалистом, – сказала она. – Возможно, его убили именно из-за этого. А если нет, тем, кто на него напал, данный факт был хорошо известен.

Я был с ней согласен.

– Ему ампутировали гениталии, – добавила она.

– Вы проверили?

– Я немножко его подвинула, – ответила она. – Прошу меня простить за это. Я помню, что вы просили его не трогать.

Я посмотрел на нее. На месте преступления у нее не было перчаток. Крепкая дамочка. Возможно, она не заслужила репутацию книжного червя.

– Ничего страшного, – успокоил ее я.

– Полагаю, вы найдете его пенис и яички во рту. Сомневаюсь, что щеки у него могли так распухнуть только оттого, что его били. Это обычное символическое заявление, принятое у тех, кто ненавидит гомосексуалистов. Что-то вроде симуляции орального секса.

Я кивнул.

– О том же говорит тот факт, что он обнажен, и отсутствие личных знаков, – продолжала Нортон. – Отстранение армии от извращенца – это то же самое, что отстранение извращенца от армии.

Я снова кивнул.

– Введение постороннего объекта в анус говорит само за себя. Кроме того, у него на спине посторонняя жидкость.

– Йогурт, – сказал я.

– Скорее всего, клубничный, – уточнила она. – Или малиновый. Это старая шутка. Как гей симулирует оргазм?

– Он немного стонет, – сказал я. – А потом выливает йогурт на спину своего партнера.

– Да, – подтвердила она без малейшего намека на улыбку, наблюдая за мной, не улыбнусь ли я.

– А что насчет ножевых ран и сильного избиения? – спросил я.

– Ненависть.

– А ремень на шее?

Она пожала плечами.

– Указывает на самостимуляцию. Частичная асфиксия усиливает удовольствие во время оргазма.

Я кивнул, уж не знаю в который раз.

– Хорошо, – сказал я.

– Что «хорошо»?

– Таковы ваши первые впечатления. Вы сумели составить на их основе какое-то определенное мнение?

– А вы? – спросила Нортон.

– Я – да, – ответил я.

– Тогда вы первый.

– Я думаю, это фальшивка.

– Почему?

– Слишком много всего, – пояснил я. – Шесть факторов. Он обнажен, пропали личные знаки, гениталии, ветка, йогурт и ремень. Хватило бы любых двух. Ну, трех. Как будто вместо того, чтобы просто разобраться с парнем, они пытались привлечь чье-то внимание. Причем очень старались преуспеть.

Нортон молчала.

– Слишком много всего, – повторил я. – Это все равно как пристрелить кого-то, потом задушить, потом пырнуть ножом, утопить и избить до смерти. Словно они решили украсить елку уликами.

Она продолжала молчать, наблюдая за мной из своего круга света. Возможно, пыталась меня оценить.

– У меня сомнения насчет ремня, – сказала она. – К самовозбуждению прибегают не только гомосексуалисты. Все мужчины с точки зрения физиологии испытывают оргазм одинаково – вне зависимости от того, геи они или нет.

– Все это сплошная фальшивка, – сказал я.

В конце концов Нортон согласилась со мной.

– А вы умный, – заметила она.

– Для копа?

Она не улыбнулась.

– Будучи офицерами, мы знаем, что гомосексуалистам запрещено служить в армии. Поэтому нам следует позаботиться о том, чтобы защита ее интересов не помешала нам прийти к правильному выводу.

– Моя работа состоит в том, чтобы защищать армию, – напомнил я.

– Именно, – сказала Нортон.

– Но я не намерен на этом зацикливаться. Я не говорю, что убитый определенно не был геем. Может, и был. Но это не важно. Возможно, те, кто на него напал, знали это, возможно, нет. Я хочу сказать, что убили его вовсе не по этой причине. Однако они сделали так, чтобы это выглядело главной причиной. Но ничего такого они не чувствовали. Они чувствовали что-то другое. Поэтому они переборщили с уликами, как будто не совсем понимали, что делают.

Я помолчал немного и добавил:

– Как будто отвечали заученный урок.