Патриция Хайсмит - Два лика января Страница 24

Они отправились на рынок. Прошлись мимо лотков, на которых были выставлены туфли и ботинки, пахнувшие уриной, мимо разделанных туш, подвешенных на крюках, купили по мороженому и зашагали дальше, держась за руки, чтобы их не смогла разъединить толпа. Колетте понравилась безрукавка свободного покроя, без пуговиц, отороченная каймой, и она решила взять ее для Честера. Райдел помог Колетте поторговаться, и они купили безрукавку за тридцать драхм, сбив первоначальную цену, которую запросила торговка.

— Думаю, в подобных местах нельзя платить, сколько попросят, — сказала она. — Эти глупые туристы всюду поднимают цены.

Райдел согласно кивнул и улыбнулся.

— Ты считаешь, Честер будет это носить?

— Дома, конечно, не на улице. Он страшно консервативен в том, как одеваться на публике.

Розовощекая крестьянка аккуратно завернула покупку в газету, подогнула края и вручила Колетте.

— Эфхаристо, — поблагодарила та. — Спасибо.

Женщина ответила что-то и улыбнулась.

— Что она сказала? — спросила Колетта у Райдела.

— Ну, «на здоровье», «рада услужить». Что-то вроде этого, — объяснил он.

Они направились дальше. Колетта взяла Райдела под руку.

— Ты, наверное, очень способный к языкам, если сумел освоить греческий. В нем такое трудное произношение. Язык можно сломать. Ты понимаешь, что я имею в виду? Французский — язык как язык. Итальянский, даже немецкий. Но греческий!

Райдел запрокинул голову и рассмеялся. Вот бы потешился отец, услышав такой комментарий. Райдел представил его лицо, если бы он, Марта или Кенни сказали такое при нем. Отец поморщился бы, словно ему стало дурно, и заявил бы, что это суждение слабоумного. Лицо Честера сменило лицо отца, и улыбка исчезла с губ Райдела.

— А итальянский и французский ты знаешь? — поинтересовалась Колетта.

— Да. Немного лучше, чем греческий. Но это не моя заслуга. Я выучил их в детстве.

— В самом деле? Ваша семья много путешествовала?

— Нет. Почти нет. Отец учил нас языкам дома. Первые уроки он давал, едва мы начинали говорить. Один месяц мы обязаны были общаться в доме только на французском, другой — на итальянском, третий — на русском, четвертый…

— На русском?

— Да. Прекрасный язык. И совсем не сложный. Отец считал, что так легче освоить язык. Ну не то чтобы легче — он не давал поблажек, — но отец считал, что тот, кто осваивает языки в детстве, знает их лучше.

Райдел улыбнулся, заметив, с каким вниманием слушает его Колетта.

— Надо же!

— И если кто-либо из нас заговаривал в его присутствии на английском, когда полагалось говорить на испанском или каком-то еще, то получал замечание или штрафное очко. В прихожей над лестницей висел табель штрафных очков, чтобы каждый мог видеть. Даже бедная мама попадала туда время от времени. — Он рассмеялся, но не очень весело.

— Потрясающе!

— Случалось, мы мешали языки, и тогда тоже получали штрафные очки. Например, одна половина предложения на итальянском, а другая на испанском — два штрафных очка. Мой брат Кенни мог забыть, как будет «газонокосилка» по-французски, но знал, как будет по-русски. Кенни и я, когда отца не было поблизости, любили каламбурить. Кенни мог сказать перед сном: «Не открывай на ночь окно, Райд. Я Feind свежего воздуха». — Райдел рассмеялся.

— Не поняла.

— «Feind» по-немецки значит противник. Если ты свежего воздуха…

— А, теперь поняла. — Она рассмеялась. — Забавно.

Но в следующую секунду Колетта уже думала о чем-то другом. Она медленно шагала рядом, держа Райдела под руку, опустив голову и глядя себе под ноги, точно ребенок, старающийся не наступать на трещинки в земле. Они вышли с рынка и направились по тихой улочке, застроенной двухэтажными домами, на которой еще не были. Узкая голубая полоска в конце улицы, словно источник, заливала синевой всю небесную ширь. Воздух был влажный и чистый, как после дождя, хотя немощеная мостовая была сухой. Черная с белыми пятнами кошка каталась в пыли, подставив солнцу брюхо. Райдел посмотрел на Колетту, чтобы убедиться, по-прежнему ли при ней пакет. Она держала его под мышкой.

— Я подумала, — проговорила она, — когда мы вернемся в Нью-Йорк, у нас будут… У нас и сейчас… Я хотела сказать, у нас и так были…

Ветер трепал на лбу локон ее коротких рыжеватых волос. Она по-прежнему глядела под ноги.

— Что ты имеешь в виду?

— В Нью-Йорке Честер был Говардом Чивером. Это имя значилось на его почтовом ящике. На это имя была снята наша квартира. Потом он получил паспорт и стал Честером Макфарландом. Это его настоящее имя. — Она посмотрела рассеянно перед собой и рассмеялась. — Честер говорил, что несколько лет назад в Сан-Франциско он погорел на какой-то сделке, связанной с подержанными автомашинами, и сменил фамилию. Наверное, он посчитал, что эта история слишком давняя или незначительная, коли решил воспользоваться своей фамилией для паспорта.

Райдел нахмурился, пытаясь вспомнить.

— Кажется, имени Говарда Чивера в записной книжке агента не было. Или было?

— Нет, — сказала Колетта заговорщическим тоном, словно это была детская тайна или игра. — Честер радовался. Иначе у него оказалась бы арестованной пара банковских счетов и еще бог весть что.

Райдела охватило отвращение к Честеру. Это было как внезапный приступ. Он невольно передернул плечами.

— Ты ведь не любишь Честера? — спросила Колетта.

Он посмотрел на нее, не зная, что ответить.

— А ты?

— Я? Ну… — Она пожала плечами.

Этот жест как бы связал их. Но потом Райдел подумал, что не прав. Возможно, у Колетты это должно означать: «Как я могу не любить своего мужа?» Райделу это было неприятно. Впрочем, если бы этот жест означал «не знаю», он испытал бы то же самое. Молодая, умная, симпатичная женщина не должна любить мошенника. Райдел нахмурился, глядя на ее лицо, повернутое к нему в профиль, на ее длинные ресницы, прямой нос, пухлые губы. Возможно, Честер хороший любовник. Возможно, он для нее надежная жизненная опора. Как знать!

— Ты нравишься мне больше, — сказала Колетта, по-прежнему не глядя на него.

Они остановились. В десяти футах от Райдела в проеме открытой двери стоял грязный старик и, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки, разглядывал их.

— Почему? — выдохнул Райдел.

Глаза Колетты смотрели на него, словно вся небесная синева заключилась в двух радужных оболочках.

— Потому что ты честный. Ты очень искренний, и я могу доверять тебе. И ты можешь доверять мне. Ведь правда?

Райдел облизнул пересохшие губы и кивнул. Он не мог произнести ни слова. Ему вдруг захотелось, чтобы они оказались одни в его номере.

— Вот почему ты мне нравишься. — Колетта оглянулась по сторонам, явно думая о чем-то другом. — Я проголодалась. А ты?

— Немного.

Райдел посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что уже четвертый час.

— Может, перекусим в какой-нибудь забегаловке? — спросила Колетта.

— Забегаловке?

— Ну, куда обычно ходят греки.

Райдел улыбнулся, взял ее за руку и повел за собой.

— А разве в этом городке есть что-нибудь еще?

Колетта выразила свою мысль достаточно определенно. Она имела в виду дешевую закусочную, где можно перехватить на ходу, и Райдел отыскал нечто похожее на улице рядом с рынком. Они съели по кусочку горячей козлятины на ломтике серого хлеба и выпили вдвоем стакан рецины. Ужаснее этого вина Райдел еще не пробовал. Колетта взяла одну из сдобных булочек, лежавших у продавца в корзине под грязной тряпицей, и нашла ее слишком твердой для своих зубов, которые, как она сказала, могут разжевать даже аляскинскую медузу.

Из чего Райдел сделал вывод, что она была с Честером на Аляске, но не стал спрашивать, так ли это.

Они вернулись в гостиницу около четырех. Честера в номере не оказалось. Колетта постучалась к Райделу, чтобы сообщить ему об этом.

— Портье сообщил бы нам, если бы с ним что-нибудь случилось, — успокоил ее Райдел, имея в виду: если бы Честера арестовала полиция. Однако сам он не был уверен, что портье поступил бы именно так.

— Да нет, не думаю, чтобы с ним что-то произошло, — сказала Колетта, проходя в его номер и закрывая дверь. — Он просто пошел погулять. — Она прислонилась к двери.

Райдел внезапно обнял ее, просунув руки ей под пальто, и поцеловал в губы. Он словно провалился куда-то, а когда пришел в себя, обнаружил, что пытается освободиться, разжать руки Колетты, обвившиеся вокруг его шеи. Она не пускала и говорила, что в случае чего скажет Честеру, будто ходила его искать, но Райдел лишь мотал головой: «Нет». Наконец он разжал ее руки и сдавил в запястьях. Колетта глядела на него широко раскрытыми глазами, непонимающе, удивленно.

— Уйди, — сказал он. — Пожалуйста, уйди.

— Почему? Что случилось?