Глеб Соколов - Ставок больше нет Страница 24

Артурчик неторопливо допивал порцию «Айриш Крим».

Хотелось вскочить, стремительно пересечь зал, рвануть на себя дверь, – в ней не было ничего необычного, но для Гаспаряна теперь окружена ореолом тайны. Был уверен – Мацыгин еще находится в нескольких метрах от нее.

Артурчик – маленький глоток за маленьким глотком, – цедил ликер. Взял с полированной стойки пачку сигарет, вынул одну. Огонь зажигалки облизал тонкую белую палочку – дым поступил в легкие.

«Чего я хочу?.. Что может принести вечер?»

Артурчику невыносимо признаться: предложение Мацыгина ввергло в лихорадочное состояние. Нервы – на грани. Рациональное естество Гаспаряна противостояло соблазну по имени Шанс из последних сил. Мог сыграть на невероятном, полученном едва ли не чудом знании об экономическом кризисе, что разразится в ближайшие сутки. За несколько часов обогатиться, как не выйдет за долгую жизнь.

Сделал последний глоток ликера, затушил в пепельнице сигарету, выкуренную лишь на треть. Разумные соображения не приходили в голову. Артурчик понял: погиб… Ночью совершит невероятную глупость, возможно разрушит собственное будущее… Это неминуемо.

Душа сметена. В мыслях переплелись: бледная красавица в черных очках, всклокоченный Мацыгин, завтрашний ужас… Соблазн, открытый старым биржевиком, действовал.

Гаспарян рассчитался за выпивку, сигареты. Оставив бармену большую сдачу, направился к двери, за которой исчез Мацыгин.

Берясь за ручку, предполагал: в зале увидит за одним из игорных столов биржевика. Быть может, в самом центре – под большим низким абажуром.

Едва потянул ручку, – дверь отворилась сантиметров на двадцать, – донесся разговор.

Два человека стояли у входа. Один из них – Мацыгин. Открой Артурчик дверь посильнее – окажутся лицом к лицу.

– Все видят то, о чем я говорю, каждый день. Но никто не способен соединить разрозненные части в одно целое… И слава богу: до сих пор никто ни о чем не догадался. Лучше им всем этого не знать!..

– Неужели все так плохо?.. – голос Мацыгина дрожал.

Вечерняя мгла все сильней и сильней укутывала извилистую трассу, полосу препятствий с бетонными чушками, на которых сломалась не одна автомобильная подвеска.

Воздух был сырым. Влага оседала на дорожное полотно, – мышиный цвет становился все темнее, переходя кое-где в оттенки черного, сливаясь с мраком участков, где властвовало полное бездорожье. На дальних окраинах полигона, где росли кустарники и редкие деревья, было пустынно. Окажись там случайный человек – у него создалось бы впечатление, что он находится на другой планете, где уже нет разумной жизни и только останки исчезнувшей цивилизации – странные инженерные сооружения посреди неуютной местности напоминают – все проходит и вечны лишь пустота и хаос, торжествующие над человеческой глупостью, грехами и напрасными усилиями…

В ложбинке между двух маленьких рощиц несколькими грудами металла валялись ржавые автомобильные кузова, кабины, скелеты каких-то непонятных транспортных средств, чей былой внешний вид теперь уже невозможно было представить. Меньше других ржавчина тронула останки некогда шикарного «мерседеса». Поблескивая сконденсировавшейся на них влагой, затертые между другим убогим хламом, они и теперь являли остатки великолепия.

Самое удивительное – даже в темноте заметно: автомобиль не был разграблен. Варварский эксперимент, проведенный над ним, сокрушил его. Но ничьи алчные руки не откручивали с корпуса никелированных деталей, не разбирали салон, – кресла, обивка дверей – все оставалось целым.

Шустрый зверек, – полевая мышка, – едва заметно царапая своими малюсенькими коготками дорогую кожу, спустилась от подголовников вниз, юркнула через широкую десятисантиметровую щель внутрь разодранного сидения, провела там не больше двух минут и высунула мордочку наружу. Глазки зверька словно бы одну за другой осматривали выпуклости и впадины мерседесовской кабины. Детали едва угадывались в темноте, – она густо окутала автомобильную свалку между двумя рощицами.

Мышка окончательно выбралась из сиденья и юркнула во мрак. Прошло несколько минут, прежде чем ее клинообразная мордочка высунулась за край козырька, – под ним лишь густая чернота. И невозможно понять, осталось ли что-нибудь от некогда шикарной приборной доски?.. Зверек вновь пополз в темноту, – словно магнит его притягивал круглый мерседесовский руль…

Луна, выглянувшая на краткое время из-за туч, бросила на эту печальную свалку свои лучи. Один из них ударил в самую середину рулевого колеса, – характерная звезда, чудом сохранившаяся на баранке, которую сжимали некогда руки Генерального секретаря, ярко блеснула. Мышь перестала перебирать лапками и замерла в нескольких сантиметрах от нее. Сияние продолжалось несколько мгновений. Затем оно угасло и прежняя темнота охватила салон…

– По тексту предсказания ты должен быть на колокольне один, совершенно один!.. – проговорил Анатолий Геннадиевич.

– Почему решили выбрать меня?

– Кирилл подослан врагами…

Иван Великий – башня, состоящая из трех восьмигранников, поставленных один на другого. Самый широкий – нижний. Самый узкий и короткий – верхний. На нем стоит последняя, венчающая деталь конструкции – цилиндр, диаметром примерно равный восьмиграннику под ним. Цилиндр венчает знаменитая золоченая луковица.

Каждый из восьмигранников имеет террасу и открытую галерею. В арках едва заметны колокола.

– Мы засекли разговор по мобильному, – продолжал Холмогоров. – Цифры и математические термины, которые Кирилл диктовал из Сада Коммунизма – шифр. Разгадать его не смогли…

…После короткого разговора Рубцов оказался один на пустынной площади. Иван Великий, возвышавшийся в нескольких десятках метров от него, выглядел исполинским сооружением.

24.

– Есть, так точно! Понял!.. – голос командира орбитальной станции звучал по-военному четко.

Точно так же – уверенно и громко – он раздавался в огромном зале Центра управления полетами. Там в этот момент царила атмосфера неуверенности. Всех не покидало ощущение – происходит непоправимое. «Человеческие амбиции, густо замешанные на элементарной глупости вот-вот приведут к трагедии, которая войдет в историю. Та же привлечет к ответу виновников…» – большой процент сотрудников рассуждал подобным образом. И у каждого в голове была мысль: «Нам плохо, но мы все же здесь, на Земле, в безопасном и комфортном ЦУПе, где рискуют карьерой, репутацией, но не ставят на карту собственную жизнь…» Атмосфера убаюкивала: глубокие кресла, недавно привезенные из Германии, мелодичный звон стеклянной посуды в буфете, аромат дорогих сигарет, доносимый легким сквозняком из курительных комнат… На орбите, за многие тысячи километров от Земли ситуация ощущалась иначе…

…Титов повернулся к двум другим космонавтам. Мироненко смотрел угрюмо. Его остановившийся взгляд был направлен куда-то чуть ниже командирского подбородка, на белый замочек широкой молнии, туда, где через треугольник незастегнутого доверху комбинезона виднелась ярко-синяя майка из плотной хлопчатобумажной ткани. Титов перевел взгляд на американца: даже тот, до сих пор неизменно приветливый, не сумел спрятать эмоций, – рот был раскрыт, глаза прищурены. Джонсон словно бы страдал от жары, хотя установка регенерации воздуха издавала привычный шум, выбрасывая в полые цилиндры, которыми была, в сущности, МКС, десятки литров прекрасно очищенного, доведенного до нужной температуры воздуха… Незадолго до этого Титов специально поставил тумблер на «чуть холоднее нормы» – страсти в маленьком коллективе накалились, – возможно прохлада снизит градус эмоций.

– Они приняли решение осуществлять стыковку! – произнес он наконец то, что и без того было ясно, ведь затянувшиеся паузы редко бывают случайными.

– Черт! – выругался Мироненко. – Им наплевать на нас!..

Некоторое время назад по команде ЦУПа они отключились от связи, которая существовала между станцией и кораблем, болтавшимся где-то поблизости на орбите. Центр считал: иные разговоры между экипажами могут оказаться лишними и даже опасными. Самойленко и Вержбицкий могли после этого общаться только с Землей.

«То-то, должно быть, они недоумевают, если только…» – подумал командир. Проклятое «если»!..

– Активизируйте связь! – приказал Титов.

Мироненко с нескрываемой злобой посмотрел на него, однако принялся выполнять распоряжение. Сухо защелкали тумблеры. Ушли вглубь панелей нажимаемые кнопки.

Командир, стараясь не думать, о том что сейчас произойдет – превратиться в послушный автомат для выполнения приказов с Земли – размышлял, к кому относится злоба, столь откровенно выказанная во взгляде. Потом успокоил себя мыслью, что Мироненко начинает ненавидеть руководство из ЦУПа.