Эван Хантер - Молодые дикари Страница 24

— Понимаю, — ответил Хэнк.

— Хорошо. Он выбросит эту дрянь, и она может оказаться около вас, у ваших ног, или что-нибудь в этом роде. А следующее, о чем вы узнаете, это то, что вас арестовывают за владение наркотиком, а то и за намерение продать его. Поэтому, если вы замечаете агента, то самое лучшее для вас — бежать без оглядки. Давайте сядем в этой кабине. Эй, Мигель, подай три кружки пива! Здесь хорошее пиво, вам понравится.

Они сели. Фрэнки положил руки на стол. Они казались огромными.

— Итак, вы работаете на Ральфи? — спросил он.

— Допустим, так, — ответил Хэнк.

— Для меня это дело абсолютно ясное, — заявил Фрэнки. — У «Орлов» нет никакого шанса. — Он помолчал, а затем, как бы между прочим, спросил: — А вы как считаете?

— Я считаю, что против них достаточно улик, — ответил Хэнк.

— Ну, тогда, я надеюсь, вы хорошо ими воспользуетесь. Между «Орлами» и черномазыми не такая уж большая разница, чтобы можно было выбрать, кого больше ненавидеть. Однако в этом соревновании «Орлы», я думаю, одерживают верх.

— У вас бывают неприятности с цветными бандами тоже? — спросил Хэнк.

— Неприятность — это наше отечество. Мы находимся прямо посередине. Итальяшки смотрят на нас сверху вниз, черномазые тоже смотрят на нас сверху вниз. Где же наше место? Мы оказываемся в униженном положении, как будто мы не принадлежим к человеческой расе, усекаете? Мы что-то такое, что выползло из канализационной трубы. Черномазые считают, что они что-то из себя представляют, потому что вдруг стали носить белые рубашки и галстуки вместо того, чтобы бегать в джунглях с копьями. Приятель, мой народ — гордая раса. Пуэрто-Рико — не африканские джунгли. А что дает повод итальяшкам думать, что они такие величественные и могущественные? Чем они могут гордиться? Муссолини? Великое дело! Этим парнем Микеланджело? Ну, он еще куда ни шло. Но, черт возьми, что они сделали за последнее время? — Фрэнки помолчал. — Вы слышали когда-нибудь о Пикассо?

— Да, — ответил Хэнк.

— Пабло Пикассо, — повторил Фрэнки. — Он самый выдающийся художник, который когда-либо жил на земле. Я ходил в музей посмотреть на его картины. Приятель, это музыка! И знаете что? У него в венах течет та же кровь, что и у меня.

— Ты ходил в музей смотреть выставку Пикассо? — удивился Хэнк.

— Конечно. Со мной был Гаргантюа. Помнишь?

Конечно, помню. В тот день у нас была драка с «Крестоносцами».

— Да, верно. Когда мы вернулись из музея.

— Кто такие «Крестоносцы»?

— Банда из Вест-Сайда, — ответил Фрэнки. — Цветные парни. Связка бананов. В тот вечер мы отправили их домой со слезами.

— Я скажу тебе правду, — признался Гаргантюа, — большую часть картин Пикассо я не понял.

— Ты болван, — сказал Фрэнки, — Кто говорит, что ты должен их понимать? Ты должен чувствовать. Этот парень рисует сердцем. Он вкладывает все свое сердце в каждую картину. Ты чувствуешь это. Черт возьми, этот парень — испанец!

С любопытством разглядывая Хэнка, буфетчик поставил на стол пиво, а затем вытер руки о фартук и вернулся к стойке.

— Ты знал ребят, которые убили Морреза? — спросил Хэнк.

— Я знаю Ридона и Апосто, — ответил Фрэнки, — Я по-настоящему доволен, что Ридон попал к вам в руки.

— Почему ты так говоришь?

— Ну, Апосто... понимаете... у него не все дома. Я имею в виду, это такой парень, что скажи ему столкнуть в реку свою собственную мать, и он это сделает. Он немного... слабоумный, недоразвитый... Вы понимаете. — Фрэнки согнутым пальцем постучал себя по виску. — Это совершенно точно, потому что мой младший брат учится с ним в училище, так что он знает.

— Что это за училище?

— Авиационное училище в Манхэттене.

— Значит, твой брат говорит, что Апосто умственно отсталый, так?

— Да. Но Ридон другое дело. Ридон — хитрая сволочь.

— Почему ты его ненавидишь?

— Потому, что я ненавижу ничтожества, которые ведут себя как важные персоны, вот почему. Этот парень — пустое место, но он все время пытается завоевать себе имя. Он вбил себе в голову, что к нему присматриваются крупные гангстеры. Он завоевывает себе имя в уличном клубе и думает, что на следующей неделе он будет контролировать профсоюз портовых грузчиков. Уличные драки — глупость, настоящая глупость, понимаете, а он с помощью их пытается создать себе репутацию. И вот теперь он создал ее. Теперь он создал репутацию, которая приведет его прямо на электрический стул. Хотите, я вам кое-что расскажу?

— Что именно?

— В тот вечер, когда убили Морреза, у нас было запланировано сражение. «Орлы» знали об этом. Гаргантюа встречался с их военачальником Дайабло. Испанское имя, как вам это нравится? Итак, все было обговорено: встречаемся на Сто двадцать пятой улице в десять часов вечера. «Орлы» знали об этом, а раз «Орлы» знали, то Ридон знал тоже. И что же получается? Рано вечером он берет идиота Апосто и Ди Пэйса, о котором я никогда не слышал, и устраивает свой собственный пиратский налет на нашу территорию. Это вам о чем-нибудь говорит?

— Он искал личной славы?

— Конечно, что же еще? Он пытается создать себе репутацию. Естественно, он не предполагал, что его схватят полицейские. Никто не предполагает, что его схватят. Он рассчитывал, что устроит здесь небольшой ад, а затем вернется к «Орлам» и будет избран президентом или что-то в этом роде. Держу пари на сто долларов, что именно так все и произошло. Ридон убедил этих двух дураков пойти сюда. Эй, вы не пьете свое пиво.

Хэнк взял кружку и отпил глоток.

— Хорошее, правда?

— Да, очень хорошее, — согласился Хэнк. — Ты говоришь так, словно знаешь Ридона очень хорошо.

— Однажды я проломил ему череп. Держу пари, что у него до сих пор есть шрам, — сказал Фрэнки.

— Когда это было?

— В одной из уличных драк. Я ударил его, и он свалился, а затем я двинул его ногой по башке. На мне были армейские ботинки. Я считаю, что всякий, кто идет в уличную драку без армейских ботинок, — не в своем уме. Так что я, должно быть, здорово раскроил ему череп.

— Почему ты ударил его ногой?

— Потому, что он лежал на земле, и я не хотел, чтобы он поднялся.

— Ты бьешь ногой всякого, кто лежит на земле?

— Всякого.

— Почему?

— Потому что я знаю, если я окажусь в таком же положении, они сделают со мной то же самое. Вас когда-нибудь били ногами, мистер?

— Нет.

— Ну, я вам должен сказать, в этом мало приятного, разве только если вам нравится, когда вас топчут ногами. Мне это не нравится, и я делаю это первым. Когда человек лежит и продолжает лежать, он не может причинить вреда. Однажды Ридон ударил меня битой для игры в крикет, вы знаете это? Он чуть не сломал мне ногу, эта сволочь. У меня на него зуб. Можете поверить, если вы не убьете этого сукиного сынка, то в один прекрасный день я сделаю эту работу за вас.

— Чтобы тебя схватили? — спросил Хэнк.

— Только не меня... А вообще-то, если бы меня схватили, это было бы не так уж и плохо. Тогда я мог бы положить конец дракам между бандами. Возможно, быть схваченным или еще быть призванным в армию — это единственный выход. Драки — совершенная глупость.

— Тогда зачем вы это делаете?

— Вы должны жить, не так ли? Вы должны защищать свои права.

— Какие права?

— Свою землю, приятель, свою территорию. В противном случае они все время будут приходить сюда и делать то, что они сделали с Ральфи. Вы должны их остановить, не так ли? Вы не можете позволить им топтать вас.

— Похоже, они думают, что вы пришельцы, — сказал Хэнк.

— Да, страшные пришельцы, — ответил Фрэнки. — Мы только и делаем, что стараемся ладить с ними, а получаем одни неприятности. С такими парнями, как Ридон, вы не можете спокойно даже высморкаться. Он настоящий задира, эта сволочь, и он всегда такой, с самого первого момента, как только стал членом клуба «Орлы-громовержцы». Все они пользуются плохой репутацией, все до одного. Вы когда-нибудь встречались с президентом их клуба?

— Нет. Кто он? — спросил Хэнк.

— Парень по прозвищу Большой Доминик. На самом деле он маленькая креветка и мог бы поместиться у вас в боковом кармане, — Фрэнки покачал головой. — Клянусь богом, я не знаю, где они его выкопали. Разве президент не должен обладать качеством руководителя? Я не хочу сказать, что я большой вождь, но этот тип Доминик годится только для воробьев. И вообще они никакой не клуб, эти подонки.

— Вы сделали бы хорошее дело, если бы отправили всех троих на электрический стул, мистер Белл. — вставил Гаргантюа.

— Да, — согласился Фрэнки. — Вы сделали бы действительно хорошее дело. — Он повернулся лицом к Хэнку. Глаза его все также были спрятаны за темными очками, но вдруг он уже перестал быть поклонником Пикассо с гордой испанской кровью. Его лицо стало суровым, а голос, хотя он и говорил монотонно, звучал угрожающе: — Вы сделали бы действительно хорошее дело, мистер Белл.