Дин Кунц - Ложная память Страница 25

— Что ты говоришь?

— Я слушаю, — отозвался Скит, слегка повысив голос.

— Кто такой доктор Ен Ло? — спросил Дасти, озадаченный ответом.

Скит не отвечал.

Он стоял спиной к Дасти. Голова была низко наклонена, и поэтому его лицо нельзя было рассмотреть в зеркале. Он, казалось, разглядывал свои руки, которые все так же держал под струей воды, хотя на них уже давно не должно было остаться ни малейшего следа мыла.

— Эй, Малыш?

Молчание.

Дасти втиснулся в тесную ванную рядом с братом. Скит неотрывно глядел вниз, на свои руки, глаза сияли, как будто от удивления, рот был приоткрыт с каким-то благоговейным выражением, словно в стиснутых руках скрывалась великая тайна бытия.

Над раковиной начало расти облачко пахнувшего мылом пара. Хлеставшая из крана вода была отчаянно горячей. Руки Скита, обычно очень бледные, стали ярко-красными.

— Боже мой! — Дасти поспешно выключил воду. Металлический кран оказался настолько горячим, что к нему трудно было прикоснуться.

Очевидно, не чувствуя никакой боли, Скит все так же держал свои полуошпаренные руки под краном.

Дасти пустил холодную воду, и его брат даже виду не подал, что заметил это изменение. Он не выказывал никакого ощущения дискомфорта, пока на него лился кипяток, а теперь, казалось, ему совершенно не стало легче от холодной воды. За лишенным двери проемом жалобно заскулил Валет. Задрав голову, он попятился на несколько шагов в спальню. Пес безошибочно знал, что у людей что-то не в порядке.

Дасти взял брата одной рукой за плечо. Все так же держа руки перед собой, не сводя с них остановившегося взгляда, Скит позволил вывести себя из ванной. Он опустился на край кровати и, положив руки на колени, принялся изучать их с таким видом, будто пытался прочесть свою судьбу на линиях ладоней.

— Не шевелись, — приказал Дасти и торопливо вышел из комнаты, чтобы найти Тома Вонга.

ГЛАВА 19

Въехав в гараж, Марти была неприятно разочарована, не увидев там фургона Дасти. Поскольку муж ни в коем случае не мог работать под дождем, она твердо рассчитывала найти его дома.

В кухне ее ждала короткая записка, прижатая к дверце холодильника керамическим помидором с магнитом: «О, Прекрасная. Я вернусь домой к 5:00. Мы отправимся на обед. Люблю тебя даже сильнее, чем такос[17]. Дасти».

Она отправилась в ванную и, только когда уже мыла руки, заметила, что на двери аптечки не хватает зеркала. От него остался лишь крошечный осколок посеребренного стекла, застрявший в нижнем правом углу металлической рамки.

Вероятно, Дасти случайно разбил его. И старательно убрал осколки, не заметив только одного маленького кусочка, оставшегося на своем месте.

Если разбитое зеркало означало несчастье, то сегодня был самый неподходящий из всех возможных дней для того, чтобы проверять эту примету.

Хотя желудок у Марти был уже совершенно пуст, она все еще ощущала позывы тошноты. Она взяла стакан, положила туда лед и налила имбирного пива. Обычно, когда у нее бывали нелады с желудком, ей помогало что-нибудь холодное и сладкое.

Куда бы ни ушел Дасти, он, судя по всему, взял с собой Валета. И хотя в действительности их дом был маленьким и уютным, но сейчас он казался ей большим, холодным и пустым.

Марти сидела на кухне у стола, за которым они завтракали по утрам, у залитого дождем окна и, потягивая имбирное пиво, пыталась решить, что для нее сегодня будет лучше: куда-нибудь отправиться или же остаться дома.

Она намеревалась за обедом — если, конечно, у нее хватит сил, чтобы есть, поделиться с Дасти тревожными событиями нынешнего дня и заранее опасалась, что ее может услышать официантка или другие посетители. Кроме того, ей не хотелось бы оказаться на публике, если с ней вдруг случится еще один приступ наподобие того, что скрутил ее по дороге домой.

С другой стороны, если они останутся дома, то она вряд ли сможет заставить себя приготовить обед…

Марти перевела взгляд с пива на доску с ножами, висевшую на стенке около раковины. В стакане, который она судорожно стиснула задрожавшей правой рукой, зазвякали кубики льда.

Блестящие нержавеющие лезвия кухонных инструментов сверкали как-то странно, будто не просто отражали свет, но сами испускали его.

Поставив стакан на стол и опустив руку на колено, Марти заставила себя смотреть в сторону. Но ее глаза сразу же вернулись к ножам, словно их притянуло какой-то силой.

Марти точно знала, что не способна к насилию над другими, кроме, наверно, тех случаев, когда нужно защитить себя, тех, кого она любит, и невинных. Она также сомневалась, что была в состоянии причинить вред сама себе.

Однако вид ножей так взбудоражил ее, что она не могла усидеть на месте. Она поднялась, постояла в нерешительности несколько секунд, вошла в столовую, потом в гостиную. Она двигалась безостановочно и вроде бы бесцельно, хотя на самом деле стремилась увеличить расстояние между собой и доской с ножами.

Переставив безделушки, которые вовсе не нужно было переставлять, поправив абажур, который не был перекошен, тщательно уложив подушки, которые и так аккуратно лежали на своих местах, Марти вышла в холл и, открыв дверь, вышла за порог, в подъезд.

Ее сердце билось с такой силой, что от ударов содрогалось все тело. С каждым ударом по артериям устремлялся такой поток, что все, находившееся у Марти перед глазами, пульсировало вместе с тяжкими приливами крови.

Нетвердо ступая подкашивавшимися, словно ватными, ногами, она прошла дальше и остановилась перед невысокой лесенкой. Положила руку на перила…

Чтобы уйти как можно дальше от доски с ножами, ей нужно было выйти наружу, в шторм, который немного стих и превратился в простой сильный дождь. Но ведь всюду, куда бы она ни направилась, на любом краю света, при хорошей и плохой погоде, при свете и в темноте она столкнется с острыми предметами, наточенными лезвиями, зубчатыми краями, с инструментами, посудой и приспособлениями, которые могут быть использованы для злых целей.

Ей нужно было как-то усмирить расходившиеся нервы, остановить мятущиеся мысли, изгнать эти странные представления. Успокоиться.

Боже, помоги мне.

Она попробовала несколько раз медленно и глубоко вздохнуть, но вместо этого ее дыхание стало еще более частым и неровным. Когда же Марти закрыла глаза, надеясь найти покой в своем внутреннем мире, то обнаружила темный головокружительный хаос.

Она не будет в состоянии овладеть собою до тех пор, пока не наберется смелости, чтобы возвратиться на кухню и выступить лицом к лицу против той вещи, которая вызвала этот приступ тревоги. Ножи. Она должна справиться с ножами, и быстро, до того, как это неуклонно нарастающее беспокойство перерастет в настоящую панику.

Ножи.

Марти неохотно отвернулась от лестницы. Вновь шагнула к остававшейся открытой двери дома.

Вестибюль за порогом, в доме, выглядел неприветливо. Это был ее горячо любимый маленький домик, место, где она была более счастливой, чем когда-либо прежде в своей жизни, но теперь он казался ей почти таким же чужим, как если бы принадлежал незнакомым людям.

Ножи.

Она перешагнула через порог, постояла секунду-другую в неуверенности и закрыла за собой дверь.

ГЛАВА 20

Хотя кожа на руках Скита и получила довольно сильный ожог, она уже не была такой красной, как несколько минут назад. Том Вонг намазал ему руки кортизоновым кремом.

Видя жутковатую отрешенность, в которой пребывал Скит, и его упорное нежелание отвечать на вопросы, Том взял у него кровь для проверки на наркотики. Хотя сразу же по приезде в «Новую жизнь» Скит был раздет догола и его одежду и тело тщательно осмотрели на предмет спрятанных психотропных препаратов, но ничего не нашли.

— Это могла быть замедленная вторичная реакция на то, чем он накачался этим утром, — предположил Том, выходя со взятой пробой крови.

На протяжении нескольких последних лет Скит, периодически впадая в наркотическую зависимость, продемонстрировал больше странностей, чем Дональд Дак в мультфильмах, но Дасти никогда прежде не видел ничего подобного этому полукататоническому оцепенению.

Валету дома не дозволялось никаких вольностей в пользовании мебелью, но сейчас он, казалось, был настолько обеспокоен состоянием Скита, что забыл о приличиях и свернулся в кресле. Дасти, полностью разделяя тревогу ретривера, не стал сгонять Валета с запретного места. Сам он сидел на краю кровати, рядом с братом.

Скит теперь лежал, вытянувшись, на спине; его голова покоилась на стопке из трех подушек. Он глядел в потолок. В свете ночника его лицо было таким же спокойным, как у медитирующего йога.

У Дасти ни на минуту не выходила из головы та одержимость, с которой брат царапал в блокноте незнакомое имя.