Екатерина Морозова - Обращенные в камень. Разгадка перевала Дятлова Страница 25

Вячеслав молчал. Не давал никак знать, хочет ли он ее слышать, или сейчас развернется и уйдет…. Риск есть риск. Ты делаешь что-то без надежды на отклик, на взаимность, на сочувствие и переживание. Ты рискуешь просто потому, что ждать чего-то – уже – бессмысленно. Ты не можешь не рисковать, потому что это твой последний оставшийся шанс, и его обязательно нужно использовать.

– Я приехала по одной причине…. – Снежная лавина неслась прямо на нее, она уже настигала ее, еще секунду и она утонет в ледяном вихре – грозном, неотвратимом, грохочущем… Он накроет ее с головой, и она не справится… Александра зажмурилась.

– Недалеко от этих мест погибли мои родители…. – Лавина накрыла ее, и она на секунду ослепла и оглохла, мир качнулся и потерял свои очертания. Может быть, она просто умерла? Лавина унеслась прочь, задела ее, но не уничтожила. Александра открыла глаза.

Она стояла и чувствовала, как холод проникал в нее, леденил руки и пальцы, оставляя совсем немного не захваченного пространства. Но вместе с тем внутри постепенно разливалось тепло. Она не видела во мраке глаз мужчины но почему-то казалось, что он смотрел на нее, не отрываясь, а может быть ей хотелось так думать и представлять, что его внимание и теплота – согревают.

– Мне было двенадцать лет, когда они погибли. Уехали кататься на лыжах и не вернулись, они сорвались в снежную пропасть и погибли. Я хотела поехать с ними, но они оставили меня дома. А я так просилась, чтобы они взяли меня с собой. Я хорошо ходила на лыжах и думала, что смогу уговорить их. Наверное, они боялись, что взяв меня, ограничат свою свободу, а им хотелось побыть вдвоем, ведь они об этом мечтали весь год. Я ждала их, было время школьных каникул, заняться мне было абсолютно нечем, никуда не хотелось ходить. Я сидела под присмотром соседки и рисовала. С тех пор я даже не могу в руки брать цветные карандаши или кисть. – Александра замолчала снова. Теперь Вячеслав чуть шевельнулся. Если он даже сейчас повернется и уйдет – плевать, решила она. Я совершила поступок – впервые рассказав о боли, терзавшей меня все эти годы…

– И однажды… они не пришли… Их нашли сорвавшимися в пропасть. Они лежали рядом. Мать и отец. Когда я узнала об этом, то упала в обморок – и это, наверное, меня спасло, потому что мне, кажется, я могла в тот же момент умереть от разрыва сердца. Только не спрашивайте меня о похоронах, о могиле, о кладбище, потому что детский разум этого вместить не может. Я помню только пустую квартиру. Оставшись одна, я выходила на детскую площадку и плакала… На самом деле Александра вдруг с удивлением поняла, что она все забыла или почти забыла, а сейчас – вспомнила. Старые воспоминания были заморожены в ней, они делали ее мертвой, ледяной, мешали жить…. А сейчас они медленно таяли, уходили прочь в ночь, снег; уходили тонкой струйкой от ее дыхания – в небо….

– И с тех пор я каждый раз со страхом ждала зимы. Я ждала ее с ужасом, а первый снег возвещал о наступлении моего личного персонального ада. Я старалась как можно меньше бывать на улице, а дома везде зажигала свет и ставила кассеты с фильмами. В свободное время я без устали смотрела фильмы, как будто бы они могли сократить время и ускорить приближение весны. И я перестала ходить на лыжах. И думала, что уже никогда на них не встану… Но меня спасла собака со смешным именем Буська…

И Александра вдруг тихо, беззвучно заплакала и больше всего на свете боялась, что он обнаружит ее слезы, и увидит: какая она слабая, беспомощная. Она всегда была сильной. И никогда и никому не показывала ни своих страхов, ни растерянности и отчаяния перед жизнью, в которой она мало что смыслила, но делала вид, что понимала многое, почти все. И здесь она вдруг осознала, как это здорово: просто выговориться и увидеть, что тебя понимают и принимают вместе со всеми твоими словами, паузами, откровениями и обрывками воспоминаний; что тот лед, тот ком, который жил с ней все эти годы – растапливается, и вместо холода в груди там появляется жжение и тепло, и сумасшедшая, ничем не объяснимая радость. Она перестала плакать и мощный поток света, как будто бы обмыл ее изнутри. Александра стояла, и сердце ее билось в унисон этой темноте, беззвездному небу, тишине, в которой на самом деле таилось много звуков: скрип двери, отголоски голосов, хруст снега под ногами. Она стояла и переминалась с ноги на ногу.

– А кем они были по профессии?

– Геологами.

– А…. – и Вячеслав замолчал.

– Спасибо, – негромко сказала она. – За все.

Александра ждала слов, но он молчал, потом также в молчании прошел мимо нее и вдруг остановился и взял за локоть и какое-то время держал ее так, и его тепло, уверенность и сила переходили-перетекали в нее, словно у них была единая кровеносная система.

– А знаете: почему я приехал сюда?

Она качнула головой, не в силах говорить.

– Проверить. Испытать себя. Почувствовать братство, скрепленное снегом, трудностями, выживанием. Пусть и в сильно усеченном виде. Один раз я чуть было не рванул на Эверест.

Уже собрался, нашел компанию. Я должен был туда пойти. Это было тяжелое для меня время, и мне нужно было проверить себя, вернуться оттуда другим. Мы уходим в походы и горы, не только потому, что хотим проверить себя на прочность, понять: чего мы стоим, но и потому что хотим измениться, что-то мы должны безвозвратно оставить в прошлом, сбросить старое…. Но я не пошел…

– Почему? – прошептала Александра.

– Это трудно объяснить. Наверное, я не был готов. Я думал, что готов, но это было не так.

Он резко развернулся и ушел, а Александра стояла, не в силах пошевелиться или сделать шаг. Теперь она понимала выражение: «онеметь от радости». Это беспричинное состояние счастья привело ее в ступор. Какое-то время она стояла так, слыша стук собственного сердца, которое билось гулко, протяжно, до звона в ушах. Наконец, она сделала шаг вправо и нагнувшись зачерпнула снег рукой, ей вдруг захотелось ощутить его холод, колкость…. Снег приятно освежал лицо….Она нагнулась еще… Вместе с пригоршней снега в руках оказалось что-то шершавое. Александра поднесла снег ближе к глазам. Это был клочок газеты. Она уже собиралась выкинуть его, но вместо этого опустила клочок газеты в карман куртки и направилась в дом.

В номере она скинула куртку, разделась и пошла в душ, там она с наслаждением парилась под горячей струей воды, потом вытерлась насухо полотенцем, которое на этот раз пахло ванилью (целый слад запахов у них что ли) и провела рукой по зеркалу. Лицо, которое она увидела там – было знакомым, а вот глаза – в глазах плескалась та сумасшедшинка, которой у нее сроду не было, и на щеках появился румянец, и куда, спрашивается, пропала ее «интересная бледность», которую отмечал любовник. И еще эта странная улыбка на губах, вроде бы она не хочет улыбаться, а губы сами складываются в эту счастливо-нахальную улыбку….

Она надела махровый халат, вышла из ванной, погасила свет и уже собралась нырнуть в постель, как вспомнила о клочке газеты. Конечно, можно оставить его на завтра, но все же чувство любопытства пересилило, она со вздохом снова зажгла ночник, подняла куртку с пола, так она и лежала там, и сунув руку в карман, достала клочок. Он размок от влаги, Александра распрямила его, буквы кое-где стерлись… Это был отрывок какой-то статьи за подписью журналистки Светланы Коненковой. Как поняла Александра по этому обрывку, речь шла об убийствах в Екатеринбургской области, совершенных с особой жестокостью, потому что в конце статьи звучал гневный вопрос: «До каких пор полиция будет бездействовать, когда серийный убийца гуляет на свободе?»

Здесь Александра грустно усмехнулась: похоже, что журналистка очень молода, только по молодости тянет толкать пафосные речи и задавать прямолинейные безапелляционные вопросы. С годами все куда-то уходит: и пафос, и гнев, журналисты становятся циничными и прожженными. До такой степени циничными, что порой, когда смотришь репортаж с ними, хочется немедленно выключить программу, потому что в глазах такое неверие, такая тоска и усталость, что становится ясно – никакой правды здесь нет, но своим читателям они упорно пытаются продать «осетрину второй свежести».

А ты, Светлана Коненкова, еще непростительно юна, поэтому и задаешь неудобные вопросы. Сон потихонечку сползал, линял, комкался…Можно ли восстановить эту статью в интернете, по клочку газеты нельзя судить: каким числом она датирована и о каких убийствах конкретно идет речь. Может быть, это старый номер, кто-то взял его в качестве обертки, а потом разорвал и клочок упал на снег…

Руки уже открывали лэп-топ. Александра подумала, что за эти дни она работала с ним больше, чем за целый месяц…