К. Сэнсом - Седьмая чаша Страница 25

— Да, ты прав. Учитывая мою смуглую кожу и монашеское прошлое, мне лучше вести себя тише воды ниже травы и как можно реже выходить из дома. А кроме того, поменьше рассуждать об открытиях Везалия и тем паче того польского ученого, который утверждает, что Земля вращается вокруг Солнца. Но разве можно тут говорить о душевном спокойствии, даже если безвылазно сидишь дома?

Гай говорил так тихо, что я едва разбирал слова. Его лицо внезапно исказилось болью и грустью.

— Что с тобой, Гай? — участливо спросил я. — У тебя какие-то личные затруднения?

— Нет, — с усилием улыбнулся он. — Старые болячки дают о себе знать, вот и все. Но у меня в погребе достаточно вина, чтобы заглушить эту боль. Пойду-ка я спать.

Он встал из-за стола.

— Спокойной ночи.

— Я передам родителям Адама Кайта, что ты встретишься с ними. Для них это станет огромным облегчением.

Мы пожали друг другу руки, и я ушел. Я был рад, что расстались мы все-таки по-дружески. Но я не поверил Гаю, когда он сказал, что у него все в порядке.

Глава 8

На следующее утро я зашел за Дороти, чтобы сопровождать ее на коронерские слушания. Она не выходила из дома со дня смерти Роджера, и я беспокоился о том, как ей удастся вынести предстоящие хлопоты. Проходя по Гейт-хаус-корт, я заметил, что фонтан, как и фонтан в Вестминстере, уже включили и он весело брызгается струйками воды. Погода стояла теплая, в ветвях деревьев щебетали птицы. Мир природы возвращался к жизни, но я не мог найти в себе сил порадоваться этому весеннему пробуждению.

Дороти сидела в кресле перед камином, ее верная Маргарет — рядом с ней. Обе женщины были одеты в черные платья и чепцы с широкими траурными лентами. На темном фоне бледный овал лица Дороти казался белым как снег. Ее вид напомнил мне о том, как недавно я видел еще одну безутешную вдову — Кэтрин Парр.

Увидев меня, Дороти храбро улыбнулась.

— Уже пора? Да, по твоему лицу вижу, что пора.

Она вздохнула и посмотрела на фриз, висевший над камином. Я взглянул туда же. Из зарослей толстых ветвей на меня смотрел горностай.

— Прямо как живой, — заметил я.

— О, как нравилась эта вещь Роджеру! Его сердило лишь то, что угол фриза плохо отремонтировали после повреждения.

— Ты уверена, что сможешь выдержать то, что нас ждет сегодня? — спросил я, поглядев на ее белое лицо и впалые щеки.

— Да, — ответила Дороти, и в ее голосе прозвучала прежняя решительность. — Я должна видеть, как ловят убийцу Роджера.

— Опознание тела, если хочешь, я могу взять на себя.

— Да, сделай одолжение. Боюсь, что это будет для меня чересчур.

— До Гилдхолла[17] доберемся на лодке.

— Хорошо.

Помедлив, она неожиданно для меня спросила:

— О чем говорят люди на улицах?

— Только о том, что здесь произошло жестокое убийство.

— Если кто-то осмелится сказать про Роджера хотя бы одно дурное слово, я выцарапаю ему глаза.

— Вот это правильно, хозяйка, — одобрительно проговорила Маргарет и помогла Дороти подняться с кресла.

В огромном, с колоннами, зале лондонской ратуши царило обычное оживление. Необычным было другое: два констебля, которых зачем-то поставили у входа. По залу во всех направлениях суетливо перемещались члены Городского совета и чиновники различных гильдий. Некоторые из них с любопытством поглядывали на большую группу одетых в черное адвокатов, собравшихся в дальнем углу. Я узнал суровое лицо казначея Роуленда, остальные были барристерами из Линкольнс-Инн, избранными в состав жюри присяжных. Меня удивило то, что, за исключением казначея Роуленда, все они были очень молоды. Многим было явно не по себе. В том числе и двум студентам, которые нашли тело. Они стояли с краю группы. Гай находился чуть в стороне и был погружен в беседу с Бараком.

Дороти взглянула на стоящих мужчин, поколебалась, а затем двинулась к скамейке у стены. Сев, она жестом подозвала Маргарет.

— Мы подождем здесь начала слушаний, — сказала она мне. — Для меня сейчас невыносимо говорить с кем бы то ни было.

— Как пожелаешь.

Я подошел к Бараку и Гаю.

— Здравствуй, Мэтью, — поздоровался Гай. — Это, должно быть, бедная вдова? Она выглядит ужасно бледной.

— Ей стоил о невероятных усилий прийти сюда сегодня. Но она храбрая женщина.

— Да, под ее страданиями чувствуется сила. — Он кивнул на Барака. — Джек заметил кое-что любопытное.

— Что именно?

Барак выглядел невыспавшимся и раздраженным. Неужели опять провел всю ночь в каком-нибудь притоне? Он наклонился ко мне, окатив кислым дыханием.

— Громкое убийство вроде этого неизменно собирает толпы зрителей, которые заполняют галерею для публики. Но эти констебли не пускают никого из посторонних.

— Вот как?

С одной стороны, отсутствие зевак сбережет нервы Дороти, но вообще-то подобное было немыслимым. Коронерский суд,[18] как и любой другой, всегда был открытым.

Рядом со мной появился казначей Роуленд.

— Брат Шардлейк, можно вас на пару слов?

Мы отошли в сторонку.

— Мой клерк сообщил мне, что на слушания не допускают зрителей, — проговорил я.

— Судебный пристав говорит, что принято решение объявить слушания закрытыми. Дескать, для того, чтобы избежать слухов и досужих разговоров. Никогда не слышал ни о чем подобном.

Нас прервал судебный пристав в черной мантии, пригласивший всех в зал заседаний. Я подошел к Дороти. Она встала со скамьи. Губы плотно сомкнуты, на щеках пылают красные пятна.

— Возьми меня за руку, Маргарет, — негромко попросила она.

Присяжные расступились, чтобы пропустить их в зал.

Нам выделили одно из помещений ратуши, где проводились слушания по самым разным вопросам. За столом сидели два коронера, перед ними выстроились ряды скамеек. Пристав провел меня и остальных свидетелей на первый ряд, присяжные заняли второй и третий. Скамейки, которые при иных обстоятельствах занимала бы публика, сейчас были пусты.

Я смотрел на двух коронеров, сидевших за столом лицом к нам. Броун сцепил пухлые руки на круглом животе. Мужчина, расположившийся рядом с ним, был совсем другим: сорока с небольшим лет, не высокий, но крепко сложенный, с квадратным лицом. Под его черной шапочкой кучерявились густые каштановые волосы; короткая, уже начинавшая седеть бородка была аккуратно подстрижена. Мы посмотрели друг на друга. Взгляд его светло-голубых глаз оказался цепким и оценивающим.

— Это сэр Грегори Харснет, — прошептал Барак, — заместитель королевского коронера. Раньше он был в лагере лорда Кромвеля. Один из немногих реформаторов, которым удалось сохранить свои посты и положение.

Броун громко рыгнул. Харснет неодобрительно покосился на него, и вторую отрыжку коронер попытался замаскировать под кашель. После этого у меня не осталось сомнений в том, кто здесь главный. Пристав закрыл двери.

— Прошу тишины! — провозгласил Харснет.

Он говорил чистым негромким голосом, в котором угадывался акцент выходца из западных графств.

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы заслушать обстоятельства внезапной и ужасной гибели Роджера Эллиарда, барристера из Линкольнс-Инн. Поскольку все присяжные являются юристами, мне нет нужды говорить о том, что сегодня мы осмотрим тело, выслушаем показания свидетелей и решим, можем ли мы вынести вердикт.

Присяжных привели к присяге. Молодые барристеры поочередно подходили к судебному приставу, державшему Библию, клали на нее ладонь и произносили слова клятвы. Затем Харснет вновь обратился к нам.

— Прежде чем мы осмотрим тело, я вызываю доктора Гая Малтона, на которого была возложена задача провести исследование тела. Пусть расскажет нам о том, что ему удалось выяснить.

Гай встал и представился, перечислив все свои врачебные звания и титулы. Присяжные с нескрываемым любопытством рассматривали его смуглую кожу. Гай сообщил, что, по его мнению, Роджера ввели в бессознательное состояние, накачали наркотиком, называемым двейл, отнесли к фонтану и там перерезали ему горло.

— Он умер не оттого, что захлебнулся водой, а от обильной кровопотери. Это означает… — Гай замялся. — Это означает, что после того, как ему перерезали горло, его держали над фонтаном до тех пор, пока он не умер, и только после этого бросили туда.

В зале повисло молчание. Все присутствующие, без сомнения, пытались представить себе ужасную сцену, которую описал Гай.

— Как долго он был мертв к тому моменту, когда его нашли? — спросил Харснет.

— Несколько часов. Трупное окоченение было замедлено холодной погодой. — Гай бросил взгляд на меня. — Я даже думаю, что к тому времени на поверхности воды должна была сформироваться ледяная корка.

— Так и было, — подтвердил я.