Алексей Шведов - Голова-гнездо Страница 25

— Заткнись, сука! — оборвал её Русаков. — Тебя не спрашивают, так что молчи, если по морде получить не хочешь!

— Что? По морде? От тебя? Ой–ой, мне страшно!

Русаков тут же вмазал девушке ладонью по щеке. Та отлетела к раковине, схватилась за лицо.

— Эй, — начал Юрий, но санитару было сейчас, похоже, не до него.

— Чего ты тут корчишь из себя? — обратился он к Марине. — Да ты сейчас прямо здесь у меня в рот возьмёшь, и твой ёбарь ментовский ни хрена мне не сделает! — он начал расстёгивать ширинку.

В это время в дверь позвонили.

— Ха! — злорадно выкрикнула Марина. — Пришёл кто–то! Сам у себя отсоси, пидор несчастный! — проскользнув мимо Русакова, она устремилась в коридор.

В очередной раз удивив Юрия, санитар не стал задерживать девушку и вместо этого уселся на табурет.

— Ты не обращай внимания! — неожиданно миролюбиво сказал он. — Ей нравится, когда её бьют, обзывают. Поэтому не воспринимай всё это как реальность. Для этого есть другой термин — реальность согласованная. Ну, знаешь, как у каждой нации какие–то свои законы, приличия… Типа этого, короче. Мы с Маришей давно знаем друг друга и…

Из коридора донёсся истерический визг, потом — удар. Юрий вскочил.

Кто–то пришёл к Терехину

«У Нейрис было два выхода: один (аудио), как и положено, во рту, снабжённый встроенным динамиком, второй (аудио/видео) за левым ухом, скрытый длинными чёрными псевдоволосами. Им она пользовалась крайне редко — лишь в тех случаях, когда нужно было распечатать какую–нибудь мысль на принтере или записать на диск воспринимаемую глазными камерами информацию».

Терехин хмыкнул. Начало Сашиного рассказа «Программа для Нейрис» было многообещающим. «Что же будет с ней дальше? — подумал он. — И кто она вообще такая: биоробот или женщина будущего?».

Быстро сбегав на кухню, он достал из холодильника начатую банку сгущенки, а из стола — ложку. При супруге он есть сгущённое молоко почему–то стеснялся — ему казалось, что она осуждает его за это. Не маленький ведь мальчик уже, а к сладкому тянется, как муха к говну. Поэтому Терехин старался обычно есть сгущёнку, когда Катерины не было дома. Одна ложка, вторая, третья. Так, хватит. Надо воспитывать в себе силу воли. Хм, а может, ещё одну? Четвёртая ложка, пятая.

Когда банка опустела, Терехин с сожалением выкинул её в мусорное ведро и, вернувшись в комнату, продолжил чтение, с нетерпением ожидая, когда же у этой Нейрис начнутся какие–либо проблемы. Все сашины рассказы были построены однотипно: живёт–живёт кто–либо и вдруг у него начинаются огромные проблемы. Впрочем, на этом почти всё основано, если разобраться. Точно так же, как нет жизни без кислорода, нет жизни и без проблем.

Как вскоре выяснилось, проблемы Нейрис Ван 456/4А заключались в том, что пока она была выключена на ночь, в её второй выход проник чей–то вход. Киберманьяк изнасиловал её банк данных и, украв неизвестно для каких целей две трети информации, смылся. Чтобы найти потерянную память, Нейрис наняла частного детектива — странное трёхголовое существо с другой планеты, обладающее способностью путешествовать сквозь киберсети…

Да, фантазия у Фантазёра была что надо. Улыбнувшись и прикрыв глаза, Терехин возродил в памяти одну из тех многочисленных сценок, которые они разыгрывали в палате: он сам, Лаховский, Русаков и Люси. Сценарии обычно писал Фантазёр — они все ему доверяли. Русаков и Люси отвечали за любриканты и всякие такие штучки, которые можно было пронести с «воли», а в палате иметь не разрешалось. Он сам, Толстяк Дима, был практически никем — так, актёр на все случаи. В основном ему приходилось исполнять пассивные роли, в связи со своей импотенцией. Активность же его выражалась лишь в оральных ласках, когда он по сценарию должен был лизать у Люси.

Та сценка, которую он вспомнил, называлась «Анусофилы с Альтаира» и носила характер фантастического порнотриллера. Сюжет, написанный Лаховским, заключался в следующем. Живут себе спокойно муж–импотент и красавица–жена (исполнители Толстяк Дима и Люси), и вдруг откуда ни возьмись материализуются два альтаирца (Русаков и сам Фантазёр). У них в руках парализаторы (два игрушечных пистолета). Вот тут–то и начинается действие. «Парализовав» землян, альтаирцы начинают их насиловать — для того–то они и прилетели! Между собой анусофилы общаются на непонятном языке (абсолютная тарабарщина); земляне же говорить не могут, так как у них полный паралич.

От приятных воспоминаний Терехина отвлёк звонок. Странно, почему это Катерина звонит, если у неё есть ключ? Или это не она?

Но тогда кто же?

— Мумурон, ты здесь? — спросил он на всякий случай.

Но Мумурона по–прежнему где–то не было. Пришлось встать и направиться к двери, терзаясь разными догадками по поводу личности пришедшего. Может, конечно, это и правда вернулась с базара Катерина. Сколько она сегодня наторговала, интересно? Сможет ли она выделить ему денег на пару банок сгущёнки?

Звонок повторился. Терехин подкрался к двери на цыпочках и прильнул к глазку. На лестничной площадке никого не было.

«Может, это Русаков? — предположил он. — Но какого чёрта он меня преследует? Ведь мы больше не в больнице, Фантазёр убит, и игры окончены. Я больше не обязан быть мальчиком на побегушках».

Его руки сами собой потянулись к замку.

Так кто же это всё–таки пожаловал к нам в гости?

А пожаловал к нам…

Терехин распахнул одну дверь, затем — вторую, со стальной обшивкой.

И прямо в лицо ему уткнулся большой и чёрный пистолет. Его модель Терехин определить бы не смог — он никогда не разбирался в оружии.

Перепутала дни

— Эй, ты чего? — удивился Русаков, хватая Юрия за руку.

— Кто–то напал на неё!

— Чё, сдурел?!

— Да ты что, не слышал? Да отцепись от меня…

— А что я должен был слышать?

Юрия вдруг осенило, что его, кажется, опять посетили последствия черепно–мозговой травмы. Сперва — фекалии в туалете, теперь — визг. Самая пора идти сдаваться Назаренко. Он сел. Русаков отпустил его руку, и следователь тут же закурил.

— Так что там с моей женой? Почему это ей взбрело в голову, что меня арестовали?

— Потому что, — сказал Юрий, — у тебя на рукаве она обнаружила кровь.

— Каком ещё рукаве?!

— У рукаве… тьфу, блядь, у рубашки. Она мне позвонила сегодня, и я приехал к вам домой. Ты отдал ей в стирку рубашку, а у неё на рукаве кровь. В неё ты был одет в ту ночь, когда убили Лаховского.

— В ту ночь? — Русаков, казалось, ошарашен. — Какая ещё кровь?

Юрий начал нервничать.

— В ночь убийства ты вернулся домой очень поздно — по крайней мере, твоя жена так сказала. А вчера ты отдал ей стирать свою рубашку, в которую был одет. На её рукаве — кровь.

Неожиданно мрачное лицо Русакова расплылось в довольной улыбке, но тут же она снова исчезла,

— Нинка — дура! — сказал он. — Приду домой, и она, сучка тупая, родит раньше времени. Вот дура! И поэтому–то ты на меня и набросился с пушкой, потому что эта сука тебя навела… О, ёб, бля! А я думал, Мариша стуканула.

— А что Мариша? Я к ней пришёл, как мы и договаривались — в два. И я очень удивился, застав здесь тебя.

Русаков нахмурился.

— Договаривались? Но мне она тоже назначила в два. Вот шлюха хитрая…

— А тебе–то что вообще здесь нужно?

— Так ты не… О, блядь! Ебануться можно! У–у–у! Ни хера себе совпадения!

— Чем ты всё–таки объяснишь кровь на рубашке?

— А объяснить это просто… Кстати, Мариша что–то задерживается. Кто это там к ней припёрся?

— Никуда она не денется. Так что насчёт крови?

— Как я уже сказал — Нинка — дура! Она перепутала дни. Охуела, блядь: мужа закладывает! Короче, я, значит, в этой рубашке таскаюсь уже почти неделю. А поздно домой я пришёл… У–у–у! Как я знаю, Фантазёра убили в ночь со второго на третье августа. Я…

— Фантазёра?

— Ну, так Лаховского в психушке называли. Короче, поздно я пришёл, не второго, а первого. Второго я был в ночь вообще, и в семь утра… тьфу, блядь, вечера, уже на работе был, потому что Гаврилов раньше хотел уйти… Это всё проверить без проблем можно. Да что я тебе это всё объясняю? Не убивал я Фантазёра!

— А кровь откуда?

— А кровь вообще только вчера появилась, вот я и отдал стирать рубашку. У Люси я был вчера, она вместе со мной работает. Её это кровь. По телефону я с ней разговаривал сейчас. У неё мать в командировку уехала, а мы… ну, любовники. Вот я и отдал вчера этой сучке рубашку, чтоб постирала.

— Так а кровь–то откуда?!

— Ууу, ну порезалась она. Слушай, ну я серьёзно! Звучит наивно, может быть, но так оно и есть. А Нинка — дура пузатая, я ей устрою ещё.

Юрий ничего ему на это не ответил и ни о чём больше не спросил, поэтому мужчины замолчали. Маринин голос из коридора не доносился. «Наверное, — подумал Юрий, — она вышла в подъезд».