Ли Чайлд - Джек Ричер, или Это стоит смерти Страница 25

Жена доктора закончила свою работу, бросила последний ватный тампон на стол и протянула Ричеру рубашку. Он надел ее и начал застегивать.

— Все произошло примерно так, как вы сказали. Я попал в ураган.

— Я вам не верю, — сказал доктор.

— Это не был природный ураган. Я находился под землей. Начался пожар. Там была лестница и две вентиляционные шахты. Мне повезло. Пламя пошло по вентиляционным шахтам. Так что я продирался наверх сквозь ураган. Дважды меня сбрасывало вниз, я не мог устоять на ногах. В результате мне пришлось подниматься на руках.

— На какую высоту?

— Двести восемьдесят ступеней.

— Невероятно… Да, пожалуй, такое возможно. И где это случилось?

— Данные сведения лежат вне сферы ваших профессиональных интересов.

— Что произошло потом?

— Это также лежит вне сферы ваших профессиональных интересов.

— Но это произошло недавно?

— Кажется, будто вчера, — ответил Ричер. — А теперь несите шприц.

Доктор принес шприц с очень длинной иглой — такой вполне сгодился бы для лошади, — заставил Джека снова снять рубашку и сесть, положив локоть на стол. Затем он вонзил иглу между суставами, и Ричер почувствовал, как она проходит сквозь сухожилия и мускулы. Доктор начал медленно давить на поршень шприца, жидкость наполнила сустав, и рука сразу начала расслабляться, как будто процесс исцеления пошел быстрее. Затем эскулап повторил ту же процедуру с другой рукой. И с тем же результатом.

— Замечательно, — сказал Джек.

— О чем вы хотели поговорить? — спросил доктор.

— О давних временах, — сказал Ричер. — О тех, когда ваша жена была ребенком.

Глава 24

Ричер снова оделся, и они втроем сели пить свежезаваренный кофе в гостиной — узкой, вытянутой комнате, где мебель была расставлена вдоль двух стен в форме буквы L, а третью занимал огромный экран плоского телевизора. Под экраном стояла полка с электронной аппаратурой, соединенной толстыми проводами, по бокам экрана — два дорогих усилителя. Четвертую стену занимало незанавешенное окно, из которого открывался великолепный вид на тысячи акров пустоты. Голая лужайка, ограда, земля, уходящая до самого горизонта. Ни холмов, ни долин, ни деревьев, ни ручьев. И никаких тебе грузовиков или патрулей. Полная тишина и покой. Ричер сел в кресло, откуда мог видеть дверь и окно одновременно. Доктор устроился на диване. Жена села рядом с ним. Она явно не хотела разговаривать.

— Сколько вам было лет, когда пропала дочь Дороти?

— Четырнадцать, — ответила она.

— На шесть лет старше Сета Дункана.

— Около того.

— Другое поколение.

— Верно.

— Вы помните, как он появился в первый раз?

— Не слишком отчетливо. Мне было десять или одиннадцать. Ходили какие-то разговоры. Скорее я помню их, чем само его появление.

— И что говорили люди?

— А что они могли говорить? Никто ничего не знал. Никакой информации. Все решили, что он родственник. Возможно, сирота. Может быть, в другом штате произошла автокатастрофа.

— Дунканы ничего не объяснили?

— Зачем им что-то объяснять? Это их личное дело.

— Что произошло, когда исчезла дочь Дороти?

— Настоящий кошмар. Словно нас предали. Случившееся изменило людей. Такие вещи пугают, но должны иметь счастливый конец. Однако мы не дождались счастливого конца этой истории.

— Дороти думает, что в ее исчезновении виноваты Дунканы.

— Я знаю.

— Она сказала, что вы ее поддерживали.

— Так и было.

— Почему?

— А почему нет?

— Вам было четырнадцать, — сказал Ричер. — Сколько ей? Тридцать? Тридцать пять? Она была более чем в два раза старше вас. Так что не стоит говорить о солидарности между двумя женщинами, двумя матерями или двумя соседями. Во всяком случае, не в обычном смысле. Вы что-то знали, не так ли?

— Почему вы спрашиваете?

— Считайте это профессиональным интересом.

— С тех пор прошло четверть века.

— Для Дороти все случилось вчера.

— Но вы не отсюда.

— Я знаю, — сказал Ричер. — Я направляюсь в Вирджинию.

— Ну так продолжайте свой путь.

— Я не могу. Пока не могу. Мысль о том, что Дунканы это сделали и им все сошло с рук, не дает мне уйти.

— Почему это имеет для вас такое значение?

— Я не знаю. И не могу объяснить. Но имеет.

— Поверьте мне, Дунканам многое сходит с рук. Каждый божий день.

— Остальное меня не волнует. Мне без разницы, кто будет увозить урожай или когда и сколько за него заплатят. О таких вещах вы в состоянии позаботиться сами. Дело нехитрое.

— В тот год я работала у Дунканов нянькой, — сказала жена доктора.

— И?..

— На самом деле они во мне не нуждались. Дунканы редко уходили из дома. Точнее, все время выходили, но почти сразу возвращались. Словно это какой-то фокус или обман. И они всегда очень долго собирались, когда приходило время отвезти меня домой. Словно платили мне за то, чтобы я находилась с ними. Со всеми, а не только с Сетом.

— Как часто вы на них работали?

— Всего я была у них раз шесть.

— И что произошло?

— В каком смысле?

— Что-то плохое?

Она посмотрела Ричеру в глаза.

— Приставали ли они ко мне?

— Да.

— Нет, такого не случалось.

— Вы ощущали исходившую от них опасность?

— Немного.

— А можно ли сказать, что они вели себя в каком-то смысле недостойно?

— Пожалуй, нет.

— Так почему же вы поддержали Дороти, когда пропал ее ребенок?

— Просто у меня возникло такое чувство.

— Какого рода чувство?

— Мне ведь тогда было четырнадцать — вы помните? Я ничего не понимала. Но мне было у них как-то не по себе.

— И вы сообразили почему?

— Постепенно до меня дошло.

— И что же это было?

— Они были разочарованы, что я не младше. Мне давали понять, что я для них слишком старая. И это вызывало у меня жуть.

— В четырнадцать вы чувствовали себя слишком для них старой?

— Да. И я еще совсем, ну… знаете, еще не созрела. Я была маленькой девочкой.

— А что бы с вами произошло, будь вам меньше лет? Как вам казалось?

— Честно говоря, мне не хотелось об этом думать.

— И вы рассказали полицейским о том, что чувствовали?

— Конечно. Мы им все рассказали. Полицейские были великолепны. Это произошло двадцать пять лет назад, но они вели себя вполне современно. Даже к детям отнеслись очень серьезно. Они выслушали всех. Они сказали нам, что мы можем говорить все, важное и не слишком, правду или только слухи. И все вышло наружу.

— Но ничего не удалось доказать.

Жена доктора покачала головой.

— Дунканы оказались чистыми, точно свежевыпавший снег. Удивительно, что им не дали Нобелевскую премию.

— Но вы продолжали поддерживать Дороти.

— Я знала, что чувствовала.

— Как вы считаете, расследование проводилось честно?

— Мне было четырнадцать. Что я понимала? Я видела собак и парней из ФБР. Все происходило как в телевизионном сериале. И тогда я думала, что все честно.

— А теперь? Оглядываясь назад?

— Они так и не нашли велосипед Маргарет.

Жена доктора рассказала, что большинство фермерских детей начинали водить старые родительские пикапы, когда им исполнялось пятнадцать, или даже раньше, если они были достаточно высокими. Остальные дети ездили на велосипедах. На здоровых старых «Швинах», с бейсбольными карточками в спицах и кисточками на руле. Округ большой, добираться куда-то пешком долго. Восьмилетняя Маргарет ездила от дома по уже знакомой Ричеру дороге — только мелькали колени и локти — на розовом велосипеде, который был больше девочки. И никто так и не нашел ни девочку, ни велосипед.

— Я все время ждала, что они найдут велосипед, — продолжала жена доктора. — Ну, вы знаете, где-нибудь на обочине, в высокой траве. Он должен был где-то лежать. Так всегда бывает в телевизионных сериалах. Улика. С отпечатком следа или клочком бумаги, который обронил преступник, или что-то в таком же духе. Но ничего такого не случилось. Расследование зашло в тупик.

— И к какому выводу вы пришли в то время? — спросил Ричер. — Относительно Дунканов? Виновны они или нет?

— Не виновны, — сказала женщина. — Ведь факты нельзя отрицать, не так ли?

— И все же вы поддержали Дороти.

— Частично из-за чувств, которые я испытывала. Чувства отличаются от фактов. А еще из-за последствий. Дунканы вели себя очень самодовольно. И люди начали ощущать власть, которую те над ними взяли. Вроде как появилась полиция мысли. Сначала предполагалось, что Дороти должна извиниться, но она отказалась; потом все стали считать, что ей следует помалкивать и вести себя так, словно ничего не произошло. Она не могла даже горевать, потому что это было равносильно новым обвинениям в адрес Дунканов. Весь округ чувствовал себя неловко. Иными словами, Дороти пришлось вести себя как все, стать одной из нас. Как в старых легендах, в которых женщина должна принести своего ребенка в жертву чудовищу ради блага всей деревни.